Герман Воук - Марджори в поисках пути

• Название: Марджори в поисках пути
• Автор: Герман Воук
• Издательство: Континент-Пресс
• Жанр: Исторические любовные романы
• Год: 1995
• ISBN: 5-7523-0033-9

Роман "Марджори в поисках пути" продолжает рассказ о жизни молодой американской девушки, выросшей в еврейской семье среднего достатка и мечтающей о карьере кинозвезды. Героиня и не подозревает, с какими трудностями ей придется столкнуться в достижении намеченной цели. Становление характера, трения в отношениях с любимым человеком заставляют Марджори серьезно задуматься о смысле жизни и пересмотреть свои взгляды на нее.

---

Позволь мне окончательно объяснить, что я не обвиняю тебя в злом намерении или продуманном замысле. Все это выходит за рамки твоего сознательного намерения. Ты ничего не можешь поделать с тем, какая ты есть. Ты давишь чем-то, что кипит у тебя внутри. Если ты оказала самое неблагоприятное влияние на меня, то это не твоих рук «дело» в том смысле, что тебя могли бы за это арестовать. Это ухудшило положение вещей каким-то образом. Я всегда мог постичь твой ум, переубедить и изменить его, но я никогда не мог произвести и малейшего изменения в тебе. С самого первого момента, когда я встретил тебя, ты не менялась ни на йоту, никогда не отклонялась от своей линии ни на волосок. Ты была, ты есть, ты всегда будешь ШИРЛИ — если бы у меня была красная лента в этой пишущей машинке или какие-нибудь золотые чернила, то я бы написал это слово красным или золотом. Следовало бы также, чтобы прозвучали фанфары перед произнесением этого имени после него.

Я говорю, будто ты никогда не отклонялась от своей линии, и вот что я имею в виду. Даже твое решение вступить в любовную связь со мной, любовь моя, было просто уступкой моим эксцентричным взглядам (не так ли, дорогая?) и жестом для свободы действия. В былые времена Ширли пекла торты и выставляла свое шитье, чтобы завоевать мужчину. Сейчас бедная девушка обнаруживает, что она, возможно, также должна переспать с большим неряхой несколько раз заранее; увы, это, кажется, стало модным среди прекрасной половины. Итак, она зажимает свой нос и бросается. Я очень жесток, я знаю. Мне вовсе не хочется ранить или обидеть тебя намеками на то, что ты прекрасная партнерша в постели. Ты слишком хорошо знаешь, какая поглощающая страсть к тебе мной владела. Если это принесет какое-то удовлетворение тебе, то я никогда не испытывал ничего подобного. Но у меня хватает ума понять, что кровать занимает очень небольшое место в доме и что в браке не только спишь с человеком, но и пробуждаешься с ним. Это пробуждение с тобой, которое я более не вынесу ни в беде, ни в празднике. Меня не понесет все дальше и дальше к той неясной цели, к любовному гнездышку в пригороде. Я НЕ ХОЧУ И ДОЛИ ЭТОГО И ТЕБЯ. Понимаешь?

Если бы мне не хватило ума, то провал «Джонс» научил бы меня сбежать от тебя в Австралию или на Северный полюс. К несчастью, ты усложнила вопрос, согласившись переспать со мной. В тот момент ничего не могло оттащить меня от этого волшебства. И все же, Марджори, какое неудовлетворительное полуобнаженное занятие это было, и как похоже оно на тебя и твои методы! Ты не выйдешь со мной и искренне не объяснишь миру, что ты делаешь, правда? Это уже будешь не ты. Люди не делают таких вещей. Сорок тысяч пар в Гринвич-Виллидж делают только то, что ничего не делают, они — дрянь. Как результат, до сих пор ты не знаешь, что это такое — спать всю ночь с мужчиной, которого любишь, и пробуждаться рядом с ним утром, и завтракать вместе. Нет, если бы было пять утра и шел бы град, ты бы все равно вытащила себя из постели и потащилась бы домой, чтобы проспать формальный час или два в квартире своих родителей, таким образом сохраняя хорошие отношения. Когда-нибудь я бы хотел узнать, какие истории ты рассказывала своей бдительной маме.

Когда я вспоминаю, что через неделю после того, как «Джонс», по слухам, провалилась, я работал над новым мюзиклом, я сомневаюсь в своем здравомыслии. Но ты полностью меня убедила. Пилот уходит после крушения и сразу поднимает в небо другой самолет, и все такое. Все великие начинали с ужасных провалов, и т. д., и т. п. К счастью, битье, которое я получил, вбило в меня некоторую способность критически мыслить, и вскоре я понял, что пишу безнадежный мусор. Вот почему я снова поехал в Голливуд прошлым летом. Я не мог больше смотреть на твое опустошительное ободрение. Все было неправдой, дорогая. У меня не было никакого делового предложения. Я не проработал и на унцию там. Я просто прошатался без дела все лето. Бог свидетель, я пытался получить работу. Когда я думаю о том, как я пресмыкался, и о мерзавцах, перед которыми я пресмыкался: агентами Голливуда, третьесортными продюсерами, лжеактерами, даже девушками-ведущими, — и все напрасно, только чтобы доказать моей драгоценной Марджори дома, что еще могу много заработать, я снова прихожу в ярость на тебя. Но хватит об этом…

Ну, теперь ты уже должна иметь представление. Я хочу, чтобы ты знала, что во всем этом нет ни унции обиды или злобы. Быть побежденным в конкурсе на получение работы сценариста (да еще Ронкеном) — не особенно приятно, и я не буду притворяться, что это было не так. Но снова главной ошибкой была вообще попытка получить работу. Я не сценарист. И снова была ты, убеждающая меня, что своими пальчиками я мог бы написать шутки лучше Эдди Кантора и Джека Бенни. Работа казалась более интересной, чем написание текста рекламы; деньги, конечно, были лучше; таким образом, меня убаюкали, и я попробовал. Но суть в том, что я могу писать просто превосходный рекламный текст. Я доказывал это в течение проклятых последних пяти месяцев. Если бы я собирался быть буржуазным поставщиком, это, очевидно, была бы линия, которой бы я придерживался. Но если я ненавижу работу, то ненавижу и себя, когда делаю ее. Ну, сколько же мужей из тех полчищ, которые ездят взад-вперед по железной дороге в Нью-Йорке, Нью-Хэйвене и Хартфорде, на самом деле не хотели бы умереть? Этот мир — «юдоль слез». Ты могла бы с таким же успехом утопить себя в мартини в Мамаронеке на зеленой лужайке под раскидистым деревом, как и в тесной квартирке на Манхэттене. Трава лучше для детей.

Уолли — прирожденный сочинитель шуток. Если еще кому-то и суждено было получить работу, я рад, что это выпало ему. Он чертовски умный парень. У него ум не как у муравьеда: любая мысль об абстракциях и серьезных проблемах проходит. Но какого черта заниматься абстракциями, если вы не Уайтхед или Эйнштейн? Свое проклятие, свою ношу я таскаю на спине, как странник, это моя резюмирующая тенденция. А сейчас мы как раз подходим к самой сути.

Марджори, в настоящий момент своей жизни я не композитор; я не лирический писатель; я не сочинитель музыкальной комедии; я не сочинитель шуток и острот; я вообще никакой не писатель. Я повторяю в настоящий момент: у меня будет поздний расцвет, как у Хоторна. В тридцать два, попробовав всего, я возвращаюсь к тому, чем я был в двадцать два. Ферди Платт и я проговорили об этом шесть часов вчера вечером, и меня не интересует, сколько мы выпили, это был самый трезвый разговор, который когда-либо вели мужчины. Если я кто-то и есть, то я — философ. Сейчас это заявление кажется невероятно тщеславным и смешным, холодно напечатанным, но ты можешь идти к черту, если тебе оно не нравится.

Я возвращаюсь в Сорбонну. Через некоторое время я, возможно, поеду в Оксфорд на пару лет. В обоих местах есть стипендии, которые, уверен, я смогу получить, работая вполсилы. До тридцати пяти я не собираюсь ничего делать, только учиться. Потом глубоко вздохну и посмотрю, где я. Вероятнее всего, я вернусь в Штаты и буду преподавать философию. Прямо сейчас не могу сказать тебе, насколько это прекрасная перспектива для меня. Я страстно желаю этого. Но я готов набраться терпения и работать как черт, чтобы быть достойным этого. Я не заглядываю дальше настоящего момента. Первое, что сделаю утром, это закажу билеты на следующее судно до Парижа. А чтобы доказать, что намерение мое серьезно, я возвращаюсь на жесткий режим: билет в третий класс, сигареты за десять центов и все остальное. Деньги, которые мне заплатили за работу в рекламе, подошли к концу. Малышка, я человек, который тратит деньги, особенно в Париже. Я делаю это лучше, чем практически все остальное.

Я не оставляю мечту заняться чем-нибудь творческим. Случаются прецеденты с такими мужчинами, как я, которые, кажется, имеют легкость ко всему, а хватку — ни к чему, в конечном счете проходя мимо настоящего дела. Самуэль Батлер пробовал сочинять кантаты, писать картины, создавать эволюционные теории, писать стихи, романы, заниматься филологией, и один Бог знает, что еще. Все отбросы. Но наконец-то он выпустил «Путем всей плоти». Фактически она была напечатана после его смерти. Не говорю, что я подавленный романист. Я не знаю, кто я. Может быть, сокрушенная посредственность, успокаивающая свое больное «я», как ты, без сомнения, собираешься решить своим маленьким буржуазным умишком. Видно мое нижнее белье, да? Так, любовь моя, надеюсь, мы оба встретимся — тебе будет сорок один, а мне пятьдесят, — чтобы сравнить записи. Я желаю тебе всего наилучшего, но, естественно, не могу пожелать, чтобы ты правильно меня поняла.

О Боже, луч слабого солнечного света только что упал мне на стол. Сколько времени я уже печатаю?

Ну, я закончил. Надеюсь, я доказал, к твоему удовольствию, что я отвратительный обманщик, совершенно неисправимый и ненадежный, и что я никогда не стану добропорядочным гражданином Нью-Рошелл. Поступки говорят лучше слов, а все мои поступки за последние три года, сложенные вместе, должны открыть тебе глаза на жестокую правду наконец-то. Но это письмо служит для того, чтобы документировать правду, если ты начнешь сомневаться в минуты слабости. У меня тоже были минуты слабости. И, без сомнения, это дало тебе надежду. Человек, который производит громкий антиобщественный шум, как я, а потом смиренно выполняет нудную работу за столом месяц за месяцем в агентстве Дж. Уолтера Томпсона, придумывая компетентный рекламный текст, вероятно, кажется пригодным, чтобы над ним работать. Итак, давай выясним это раз и навсегда, а потом, надеюсь, мы покончим с этим бесконечным посланием. Я просто хочу четко прояснить, что тебе не на что рассчитывать. Страсть заставляет людей делать странные вещи. Сейчас у меня жгучая страсть к тебе, и это объясняет все мои буржуазные ошибки, вроде работы у Томпсона и у Ротмора. Но я хочу настаивать: то, что я сказал тебе, когда брался за последнюю работу, было правдой. Я не один из этих чистых людей, понимающих рекламу как нижайшую ступень, до которой может упасть человек. Для меня это — продажа слов за деньги, как и всякая другая продажа. Я не вижу какой-нибудь разницы между написанием круговой рекламы за деньги, сценариев за деньги или театральных пьес за деньги. Если ты великий художник, создающий произведения на годы, тогда это другой вопрос. Честно говоря, я ненавижу любой вид писательской работы, это отвратительная, нудная работа, но я не допускаю, что сценарист или даже сочинитель хита на Бродвее хоть немного лучше, чем сочинитель рекламы. Он лучше, только пока зарабатывает большие деньги. Это все лошадиный навоз. Никто не убедит меня, что темно-коричневый навоз каким-то образом духовно благородней, чем бледно-желтый. Я на этом стою.