Пенелопа Лайвли - Фотография

• Название: Фотография
• Автор: Пенелопа Лайвли
• Издательство: Рипол Классик
• Жанр: Современная проза
• Год: 2013
• ISBN: 978-5-386-06211-8

Пенелопа Лайвли — одна из самых успешных и популярных британских писательниц. Ее книги, покорившие миллионы читателей, удостоены престижных литературных премий, в том числе Букеровской премии.

«Один из самых удачных романов Лайвли: оригинальная задумка, грандиозное воплощение».

Los Angeles Times

«Читать Пенелопу Лайвли — как проводить рукой по шелку, дорогостоящему, струящемуся и прекрасно сотканному. Однажды прикоснувшись к нему, невозможно выбрать что-то другое».

The Evening Standard (London)

Способна ли одна единственная фотография перевернуть вашу жизнь? Пожалуй, нет.

А если на ней изображено то, о чем вы даже подумать не могли? Пожалуй, да.

Копаясь в старых бумагах, Глин случайно находит старый конверт. Надпись гласит: «Не открывать. Уничтожить». Но любопытство берет верх, и внезапно мир главного героя переворачивается. Привычная жизнь рушится прямо на глазах. Пытаясь выяснить, какую тайну скрывала его жена, Глин неожиданно для себя воскрешает события давно минувших лет. Кем Кэт была раньше? И кто она теперь для него?

---

Молчаливый сговор. Но… кто еще?

Конечно, Элейн сможет прояснить ситуацию. Она тоже могла быть участницей сговора, а могла и не быть — и это тоже мне нужно узнать, — но она должна знать всех участников той веселой загородной поездки.

И теперь комнату заполняет Элейн. Он видит и слышит ее, в различных воплощениях. Он знает Элейн очень давно и в разных ипостасях. Но самое главное, она сестра Кэт, и теперь он ее рассматривает именно в этом ключе.

Вообще-то, они, конечно, были не так уж близки. Элейн намного старше и совсем другая: и внешне, и как человек — словом, совсем. Но между ними всегда что-то было — странная смесь натянутости и осознания важности друг для друга, как часто бывает между родными братьями или сестрами. Элейн, то и дело отпускающая язвительные замечания насчет того, что Кэт — это Кэт — за все это время она так и не смогла с этим смириться, — в то же самое время готовая первой прийти на помощь, и Кэт, которая могла сорваться с места и отправиться повидать Элейн и позвонить ей поздно ночью.

Впрочем, это не мое дело, думает Глин. Сами разобрались. Но теперь вдруг выясняется, что это и его дело тоже. Где Элейн была, когда все происходило? Знает ли она об этом? Знала ли тогда?

Он напряженно думает об Элейн — Элейн того времени, успешном ландшафтном архитекторе, хозяйке процветающей фирмы, супруге Ника. Его собственной приятельнице — они, в конце концов, знали друг друга очень давно. Но Элейн остается непостижимой: она говорит и выглядит так же, как обычно. Словом, крепкий орешек эта Элейн.

Однажды она побывала в этой комнате. Тогда. Когда. После. «Ты останешься жить здесь, в доме?» — спрашивает она.

Когда он отвечает, она никак не комментирует ответ. Лишь предлагает помочь разобрать вещи Кэт. И разбирает, как выяснилось, не так тщательно, как хотелось бы.

Только переезда ему не хватало — после всего, что случилось. Разумеется, многое будет… напоминать. Но переезд вряд ли поможет. Просто придется научиться с этим жить.

Он отметает Элейн. Ей нечего ему предложить — во всяком случае, в том виде, в каком требуется. Он подтягивает к себе свои записи, включает компьютер… уже перевалило за полдень — и так добрая половина дня потрачена впустую.

Фотография тлеет в конверте… и в его голове.

Объективный и беспристрастный анализ — метод, которым пользовался в работе Глин. Анализ вещественных доказательств, тщательное рассмотрение доступных фактов. С его помощью он написал несколько книг, множество статей, несметное количество лекций, заметок и рецензий. Разумеется, у Глина была собственная точка зрения, и все прекрасно знали, как яростно в случае чего он готов ее отстаивать. Но отстраненность и взвешенный подход всегда стояли для него на первом месте.

При беспристрастном взгляде на самого Глина в тот момент можно увидеть мужчину лет шестидесяти, устремившего взор на экран монитора. Квадратное морщинистое лицо человека, который часто бывает на свежем воздухе, — красное, обветренное лицо фермера. Большие карие глаза, мохнатые брови. Уголки рта опущены, что, должно быть, говорит о максимальной сосредоточенности. Яростно лупит пальцами по клавиатуре, делая множество ошибок: он до сих пор печатает двумя руками. Время от времени он берет из лежащей рядом стопки какую-нибудь бумагу, бросает на нее почти сердитый взгляд и продолжает стучать по клавишам.

Сразу видно, что это рабочий кабинет, мастерская. По стенам — книжные шкафы, сверху донизу забитыми книгами: книги стоят и лежат на полках. На столах и стульях — кипы бумаг. Картотечные шкафы. Из скромных украшений лишь пара фарфоровых собачек из Стаффордшира, майоликовый кувшин на подоконнике и потертый персидский ковер. В рамке на стене — карта одной местности в Йоркшире, выпущенная Картографическим управлением Великобритании в XIX веке. Несколько аэрографий зеленых ландшафтов. Цветной снимок самого Глина — тогда ему было лет на двадцать поменьше: симпатичный мужчина стоит на овеваемом ветрами склоне холма, — у его ног нацарапано: «От всех нас: команда "Земля вчера и сегодня", 1980 год».

Если податься назад, то можно увидеть, что комната находится в доме, который стоит на обсаженной по обеим сторонам деревьями улице, среди таких же особнячков с маленькими садиками: их построили в тридцатые — довоенное расширение города в Южной Англии; если отойти еще дальше, этот город простирается до самого большого бесстрастного ока — до неба. Вот он вырастает из камня, кирпича, дерева, стекла и металла. Вот собор, безмятежно устремившийся ввысь среди суеты центральной площади. Вот колеи дорог, вот в стройном порядке ряды домиков с трубами, зеленый «пояс» — парковая зона, белые утесы офисных зданий и на окраине — аккуратная геометрия корпусов университета, в котором и работает Глин.

Безлюдно; редко когда проедет автомобиль. Теперь дом Глина, кажется, затерялся — его поглотил город: крошечная коробочка в ряду таких же коробок. И сам город, сложное нагромождение форм, постепенно растекается по краям, становясь все более и более нечетким, постепенно поглощаясь пространством. Или скорее пространствами: квадратными, треугольными, прямоугольными или в форме искаженных геометрических фигур, иногда окаймленных темными гребнями. Темные, губчатые массы, длинные бледные линии, прорезающие пространство и убегающие вдаль. То там, то сям — миниатюрная имитация городской плотности, небольшое скопление энергии в месте пересечения линий. А затем пространство постепенно отступает — утекает, сочится, бурлит и снова конденсируется в город: загадочный синтез «сейчас» и «тогда», когда все происходит одновременно.

Это можно увидеть — если знать, куда смотреть. Если ты — Глин Питерс, который только что поднялся из-за компьютера и выдвигает длинные неглубокие ящики картотечного шкафа. И находит, что искал: карту и большую аэрографию. Кладет их на крышку шкафа, внимательно изучает аэрографию, видя на ней не пространство, не форму, а сосредоточение времени. Он видит, как целые столетия соседствуют друг с другом, накладываются одно на другое, разделяют друг друга и отталкивают одно другое. Он видит труд средневековых крестьян, оставивший след под четкими линиями — границами огораживания общинных земель, проведенного в восемнадцатом столетии; видит, как врезается в проложенную еще римлянами дорогу автострада; видит зеленый холмик на месте норманнского замка, пробивающийся сквозь суету оживленного городского центра.

Он видит себя — и тоже отмечает границы личных территориальных притязаний. Был там-то, делал то-то. Вот Бишопс Манби, где он провел лето 1976 года — руководил раскопками средневековой деревни. Он, как сейчас, помнит это поле, покрытое весьма красноречивыми бугорками, выпуклостями и откосами — свидетельствами того, что здесь когда-то стояли низенькие домики, целая деревенская улица, и простирался целый ряд искусственных прудов, где разводили рыбу. Солнце, дождь, любопытные коровы и овцы, походная кухня в палатке. Вечера в местном пабе, веселые студенты, работающие на раскопках. Он встречается с девушкой из Дарема, молодой преподавательницей, Ханной как-ее-там, к вящему удовольствию обоих: поношенные джинсовые шорты и длинные загорелые ноги; пробираясь с лопаткой вдоль стены, она то и дело одаривала его заговорщицкой улыбкой.

Вот он снова здесь спустя десять лет, посреди индустриального города, пытается сличать нынешнее расположение улиц со старинными картами. Работа для одного — вокруг кипит жизнь, люди изумленно оглядываются на рыскавшего по городу человека с планшет-блокнотом и рюкзаком. Время самозабвенного труда — вот-вот выйдет в свет его монография, в голове роятся проекты. И сюда врывается голос Кэт, и гладкая поверхность, на которую он смотрит, идет рябью и сменяется картинкой комнаты в захудалом отеле, в котором он жил, голос Кэт в телефонной трубке: «Я еду во Францию с друзьями, раз уж этим летом ты, похоже, не появишься». Пауза. «Ты меня любишь?» — спрашивает она. Он пишет заметки в номере, и вдруг — сквозь две сотни километров — Кэт. Он все еще слышит отзвук ее голоса. Но слышит только ее, а себя — нет. Что он ей тогда сказал? Бог знает.

Увлеченный этой мыслью, он поднимает глаза от аэрографии и принимается смотреть в окно. Странно. Все слова, что вихрем проносятся в голове, сказаны другими, но никогда — тобой самим. Они говорят — ты не отвечаешь. Нет диалога — нет существенно важного доказательства. А ведь я никогда не лез, что называется, за словом в карман.

Интересно. Кажется, память действует на уровне восприятия: запоминается то, что слышишь, что видишь. Мы — центр действия, но каким-то образом стираем себя с целостной картины. Глин вспоминает еще что-то и обнаруживает, что снова не слышит собственного голоса. Лишь изредка: вот он читает лекцию или рассказывает что-то перед камерой, но это, должно быть, оттого, что предварительно записал текст на бумажке… и оттого запомнил. Но во время всяческих сцен с другими он молчит, — а ведь сам не из молчаливых.