Су Тун - Рис

• Название: Рис
• Автор: Су Тун
• Жанр: Современная проза

Повествуя о крахе торгующей рисом семьи, о мечтах и мытарствах юнца, убежавшего в город из смытой потопом деревни, Су Тун погружает читателя в мрачные будни Китая начала минувшего века, где пища, валюта, фермент сладострастья, орудье убийства и символ всех благ – это рис. Отверзающий бездны безумных страстей и диковиной чувственности, опьяняющий обворожительной прозою «Рис» – роман редких словесных красот и неистовой творческой силы.

---

– Конечно, не хватит. Так может зарплату за месяц вперед?

– Ни к чему, – У Лун снова набил полный рот. – Не хотел я, по правде сказать, ничего покупать. Так, прошелся по улице: душно в лабазе.

У Лун поздней ночью внимал звукам спящего мира. Вот хлопнула ставня окна. Застучал колотушкой старик, отбивающий стражи. А так, кроме свиста холодного ветра, мертвецкая тишь. Только холод и скука. Ему раз за разом мерещился поезд. Тогда и лабаз и вся улица Каменщиков превращались в огромный состав и куда-то влекли, беспрестанно тряся и раскачивая. Погружаясь в дремоту, он видел себя на бескрайней дороге бездомных. Мимо него проносилась скотина, несчастные люди, дома и поля, с колосками погибшего риса поля, поглощенные водной стихией. Опять на мешке возлежала башка мертвеца, и он снова бежал по пустынным неведомым улицам. К небу взмывал полный ужаса крик. Вопль настолько истошный, настолько отчаянный.

Глава III

Дождавшись погожего дня, Чжи Юнь поспешила развесить на солнышке весь свой попрятанный по сундукам гардероб. Источавшее камфарный дух шерстяное, из меха, из шелка добро постепенно заполнило внутренний двор. Чжи Юнь дорог был каждый из модных нарядов – единственное достоянье её ускользающей юности. Этой зимою Чжи Юнь пополнела, смотрелась куда как пышней, и одно лишь лицо, утопавшее в лисьем хвосте, напоминало в ней кинозвезду – изящную и элегантную.

На душе у Чжи Юнь было солнечно, как и на небе. Рассевшись на кресле-качалке, она с видом самодовольным и праздным поглядывала то на тоненький шарф, то на пестрое платье. С карнизов струился полуденный свет. Мягкий шелк волновался, как водная гладь, издавая едва различимое, чуть опьянявшее душу шуршанье. Чжи Юнь неустанно качалась, мурлыча под нос популярный портовый напев. Слова были сальные, с ворохом малоприличных намеков – Чжи Юнь то и дело смеялась, прикрыв рот ладошкой:

– Забавно: такая пошлятина.

Где прицепился к ней этот напев? А откуда бралась что ни день, то всё новая ругань, вертевшаяся на конце языка? Может, всё оттого, что так долго водилась с Портовой Братвой? Уж такая я барышня – всяк человек и любое событие сможет легко на меня повлиять, сможет непроизвольно обрадовать и опечалить.

– У Лун, где ты шастаешь? – вытянув шею, Чжи Юнь озирала полуденный двор. – Ну-ка топай сюда, за добром приглядишь.

– А на кой? – отряхнув с рукавов белоснежную пыль, У Лун с кислою миной направился к барышне. – Вы даже в доме воров опасаетесь?

– «Бойся не вора с дороги, а вора домашнего». Мне б со двора, только сердце за платья мои неспокойно.

– Домашнего? Кто в доме вор? Мне в чем польза тряпье воровать?

– Я сказала, что ты? Ишь окрысился, – сжав губы в бантик, Чжи Юнь навела их на залу. – Сестра. Уж как завидно ей: у самой ничего, у меня столько платьев красивых. Смотри, чтоб на них не плевала.

– А что, может плюнуть? – осклабился повеселевший У Лун.

– Плевала она в прошлый год, когда платья на солнце сушились. Не знаешь, поди, еще, сколько в ней яду. Одно только злости с корзину…

– Вы сестра старшая, что ж вы её не проучите? – встав руки в боки, спокойно заметил У Лун. – Ци Юнь та ещё склочница. Я её тоже боюсь.

– Стану с ней препираться: она на хозяйстве, отец ей во всем потакает. Сокровище наше, – Чжи Юнь соскочила с качалки. – Всё, сил моих нет: задыхаюсь в лабазе. Два дня здесь безвылазно, тошно уже.

Оставшись один, У Лун бестолково кружил у развешанных платьев. Иное обличьем своим походило на женское тело и, если приблизиться, пахло духами. Слегка нагревая недавно обритый затылок, солнечный свет вызывал кожный зуд. У Лун тронул макушку рукой: волоски выступали над кожей как иглы. Щекотно.

 Рука ухватила висевшее возле лица ослепительно-желтое, словно цыпленок, цыпао[4]. Прикосновение к гладкому шелку вдруг перешло на всё тело: его била странная дрожь, будто в кровь проникала живая вода. В возбужденном сознаньи мелькало цыплячее платье. Без рукавов. Это летний наряд. Летом ветреная и смазливая цаца Чжи Юнь ходит в этом цыпао по улицам. Что они делают в городе летом? Летом он драл сорняки на полях. Поток не сошел еще с гор, и в селении Кленов и Ив каждый занят был тщетными хлопотами. Иногда, в знойный полдень У Лун качал воду, внимая тоскливому скрежету водоподъёмных колёс, наблюдая, как струи живительной влаги, неспешно стекая по рвам, орошают поля. В этот час изнуренный жарой и работой он, будто предвидя осенний исход, грезил городом. Скопище лавок и фабрик. Множество женщин на улицах. Женщин, одетых в такой же тревожащий душу наряд. Тонкие талии, крепкие груди. Призывный распущенный взгляд, разжигающий в сердце мужчины огонь грязных мыслей. Он помнил бессонные ночи в святилище предков; себя, истощенного сельским трудом, городскими виденьями. После девиц, вновь и вновь посещавших У Лун’а в мечтах, на полу и на ножках стола подношений белели зазорные пятна. Как-то за этим кощунством застал его дядя:

– Ты оскорбил души предков, У Лун. Берегись воздаянья!

Я не боюсь воздаянья. Краснея, У Лун крепко сжал между пальцами желтое платье. Вокруг никого. Отойдя в уголок, где обычно мочились, У Лун второпях приспустил вниз штаны, как вдруг крыса, испуганно пискнув, мелькнула меж ног и исчезла в пространстве двора.

Из торгового зала на пару с работником вышел хозяин. Судя по их разговору, в хранилищах рис был уже на исходе, а судно с товаром из южных провинций пока что не прибыло в порт. Хозяин был явно встревожен:

– Видать, у почтенного клянчить придется. Ох, сердце мое не на месте: захочет ли нам помогать?

– Пусть Чжи Юнь посодействует, – встряв в разговор, запищала Ци Юнь. – Чай, не зря развлекает вонючку. Неужто откажет в таком мелком деле?

Хозяин направил У Лун’а на пристань, чтоб тот с Крепышом занял баржу другую зерна. У Лун усомнился:

– Как баржу? Да кто же даст столько?

– Тут дело-то ведь не твое, – невнятно промямлил, прервав град вопросов, хозяин. – Ты топай себе, и весь сказ.

У Лун снова стоял на полуночной пристани. Прежние виды, знакомые звуки будили в душе неприятные воспоминанья. Прижавшись к каким-то тюкам, У Лун молча следил за людьми из Портовой Братвы. И как этот сброд будет рис занимать? У самой воды фонарей почти не было видно. Мачты и груды добра на причале казались во тьме мешаниной размытых теней. На ребячьем лице Крепыша, на котором У Лун каждый раз подмечал отпечатки былых злодеяний, читалась холодная скука. Это лицо порождало в нем страх, пробуждало в нем ненависть. Странно. Зачем Крепышу этот длинный ремень?

Братва взобралась на стоявший у пристани танкер, попрыгав с него на две баржи. Оба суденышка стали трястись и качаться. Лампы исчезли вдруг с мачт. У Лун разглядел, как одну из них вышвырнул в реку Крепыш. Ай да займ – настоящий грабеж! У Лун огляделся. Неужто никто не осадит братву? Где же люди с соседних посудин? А где в черной форме двуногие псы? Похоже, закон здесь не властен: есть люди, есть ружья – и делай, что хочешь.

Стоя на барже, Крепыш делал знаки У Лун’у быстрей подниматься на борт. Помявшись, У Лун влез на танкер и нехотя спрыгнул на баржу. В разбое участвовать он не хотел, но Крепыш, песьеглазый Крепыш и не думал его отпускать. Он меня никогда не отпустит.

Связанный, с кляпом во рту сторож баржи валялся на рисовой куче. Знакомые искры бессильного гнева в глазах – еще один жалкий бедняк. Охраняющий баржу зерна обречен на несчастье. Едва ли не знал он, насколько опасны сейчас времена. Рис мерцал в темноте тепловатыми белыми искорками. У Лун так любил блеск пряных зерен...

– Ты баржею править умеешь? – спросил вдруг Крепыш. – Всяк в деревне на это горазд.

– А я нет, – отшатнулся У Лун. – Из деревни, не значит умею.

– Башку мне морочишь? – вцепившись рукой в подбородок У Лун’а, Крепыш заглянул ему прямо в глаза. – Я по бельмам же вижу, что врешь. Быстро баржу к причалу! Зерно не разгрузим, я в реку тебя.

– Я умею, но плохо.

У Лун кое-как подвел к сходням тяжелую баржу. Из темноты появились какие-то люди и стали, должно быть, сгружать с баржи рис. У Лун, слыша шуршанье ссыпаемых зерен, не мог ничего разглядеть. Да на что тут смотреть: дело ясное – нагло, спокойно и слаженно взяли и спёрли две баржи зерна. У Лун убедился в правдивости слухов, гулявших по улице Каменщиков – для Портовой Братвы, опирающейся на бесстыдство и силу, вершить злодеяния «так же легко, как отверзнуть ладонь».