Сергей Лукьяненко - Реверс

• Название: Реверс
• Автор: Сергей Лукьяненко
• Жанр: Боевая фантастика
• Год: 2014

Вы пробовали остановить решительного человека, забывшего себя в чужом мире и жаждущего вспомнить?

Даже не пытайтесь. Ничего не выйдет.

А пытались ли вы остановить решительную женщину, мечтающую вернуть любимого?

Тоже не пытайтесь.

Зато новичком, недавно открывшим в себе способность проникать в Центрум, можно вертеть как угодно. До поры до времени. Особенно если он наивно полагает, что быть пограничником — скучно, а контрабандистом — романтично…

---

Две точки впереди превратились в человека и собаку. Без сомнения, охотник шел навстречу, поднимаясь на плечо горы по той же самой тропинке.

В мире Макса охотники были редкостью, но все же встречались. Собаки тоже.

Когда незнакомец подошел ближе, Макс смог рассмотреть и его самого, и его собаку. Охотник был долговязым, с узкой костью, мужчиной лет тридцати или немного больше, одетым в явно домотканую прелую рубаху, такие же штаны и короткие стоптанные сапоги. Вместо шляпы он обвязал голову зеленой тряпкой. Из-под нее свисали длинные, очень черные прямые волосы. Лицо — тоже узкое, коричневое от загара. Заметив чужаков, он не остановился и лишь взялся за ремень своей двустволки, однако с плеча ее не снял.

А пес был ублюдком с признаками сеттера, овчарки и еще, наверное, доброй дюжины собачьих пород.

Не дойдя шагов двадцати, охотник приветственно поднял руку:

— Мир вам! Сидеть, Лакки! — и Макс с удивлением осознал, что понимает сказанное. Не мгновенно, как бывает, когда слышишь речь на родном языке, но все-таки быстро.

— Мир тебе, — ответил Патрик.

Пес сдержанно гавкнул.

— Молчать, Лакки!

Макса позабавила кличка пса. Это слово содержалось в рукописном словаре и имело значение «шапка». Если в этом мире единственной и окончательной смерти действительно не бывает возрождений из мертвых, то от пса не скрывали, на что он сгодится после кончины. Но псу было наплевать.

— Вы пограничники? — спросил, приблизившись, черноволосый.

— Нет, мы не пограничники, — степенно ответил Патрик. — Мы честные торговцы. Мине иссо рехе куппасими.

Он произносил слова нарочито медленно, врастяжку, да и черноволосый отнюдь не тараторил. По-видимому, сыпать слова горохом здесь было не принято. А может быть, местные жители отличались некоторой заторможенностью восприятия.

Черноволосый кивнул. Тощие рюкзаки встречной парочки, плохо вяжущиеся с образом торговцев, не заставили его выказать удивление. Наверное, на своем веку он повидал всяких торговцев.

— Мой хлеб — твой хлеб, — сказал он.

— Мой хлеб — твой хлеб, — согласился Патрик.

Кажется, это был ритуал. Черноволосый еще раз кивнул, снял с плеча ружье (Патрик заметно напрягся), положил его на камни и сел на плоский валун. Снял с другого плеча сильно потертый кожаный вещмешок, выудил из него короткую трубку, набил ее табаком из расшитого кисета и со вкусом раскурил. У его ног устроился пес и, вывалив язык, часто задышал.

Присел и Патрик. Для Макса валуна поблизости не нашлось, и он сел просто на корточки.

— Из Аламеи? — небрежно осведомился окутанный дымом черноволосый.

— Точно, — сказал Патрик.

— В Тупсу идете?

— В Тупсу.

Черноволосый помолчал, словно усвоение этой информации потребовало от него недюжинной работы ума. Затем вынул изо рта трубку и сказал:

— Позавчера туда черные воины заглядывали. Взяли дань, как всегда, никого не обидели и у всех спрашивали, не видел ли кто пограничников.

— Мы торговцы, — повторил Патрик.

— А я разве что говорю? — Черноволосый затянулся и выпустил дым из носа. — Я только говорю, что на той неделе черные поймали одного пограничника… ужас, что с ним сделали. Одежда на нем была… похожая на вашу.

— Спасибо, — сказал, помолчав, Патрик. — Мы не пограничники, но мы учтем.

— Да не за что… Слив хотите?

— Что? — не понял Патрик.

— Слив, говорю, хотите? Сливы. Плоды такие. Не вода, а жажду все-таки утоляют.

Из вещмешка появился бумажный кулек. Две сливы черноволосый протянул Патрику (тот помедлил секунду и взял), две кинул в ладони Максу, две оставил себе, а остальное аккуратно убрал в мешок. Заметно было, что он не привык транжирить свое достояние, в чем бы оно ни заключалось. Макс не удивился: в его мире, который Патрик называл Гомеостатом, прижимистость селян вошла в поговорку. Наверное, селяне везде одинаковы. А этот охотник наверняка был деревенским жителем.

Но сливы были хороши — большие, сизого цвета, твердые и сочные, с приятной кислинкой. Макс с удовольствием расправился с угощением. Степенно съел свои сливы и черноволосый.

А Патрику вторая слива не понадобилась. Он захрипел, схватил себя за лацканы куртки и кулем повалился с камня.

Даже не дернулся.

Собака втянула язык в пасть и неуверенно гавкнула.

— Спокойно, Лакки, спокойно, — проговорил черноволосый, поглаживая пса.

* * *

Только горожанин, проживший всю жизнь в умеренных широтах, может воображать, что все на свете пустыни похожи друг на друга. При слове «пустыня» ему мерещатся раскаленные барханы, караванные тропы бедуинов, миражи и редкие-редкие оазисы с десятком чахлых пальм, из чистого упрямства выросших вблизи источника мутной солоноватой воды. Возможно, еще вспомнится шустрая лисичка-фенек, бегающая ночью по барханам в поисках аппетитного скорпиона.

Теоретически горожанин знает, что бывают каменистые, глинистые и даже соляные пустыни, что пустынями нередко именуются обледенелые полярные ландшафты, — но это его не интересует. Если горожанин образован и склонен к буквоедству, он согласится признать пустыней центральные районы Антарктиды с их ничтожным годовым количеством осадков — и тут же выкинет этот вздор из головы. Пустыня там, где жарко и где песок до горизонта.

Сергею было даже очень жарко, но вот песка под ногами не нашлось бы и для того, чтобы наполнить кошачий лоток. Это была каменистая пустыня, камень на камне, и кроссовки оказались для нее не самой лучшей обувью.

Хуже были бы только валенки или ласты.

Легкие десантные ботинки — вот в чем ощущалась потребность. Но такая обувь не вписывалась в образ лоха-одиночки, то ли просто любопытствующего, то ли начинающего контрабандиста, даже не знающего, что он контрабандист.

Зато в образ прекрасно вписывались три бутылки газированной воды в рюкзаке. Три пластиковых бутылки! Лоху не полагается знать, что жить пластику в Центруме недолго — несколько часов, максимум сутки.

Затем — не врет школьная химия! — пластик неминуемо распадется на углекислый газ и водяной пар, потому что ни на что другое распадаться он не умеет. Распад подобен горению, только идет не так быстро и без пламени. Но еще до конца этого процесса нагретая бутылка от души стрельнет бешеной струей пены, прорвавшей стенку в наиболее истончившемся месте, и оросит рюкзак растяпы. Поделом дураку.

Впоследствии над ним как следует посмеются — если выберется из пустыни живым.

Но должен выбраться. Пластик — пластиком, однако к поясу приторочена обыкновенная армейская фляга, тоже не пустая. В сумме получается, что можно продержаться суток двое, но вторые сутки — уже на пределе.

Самое начало обезвоживания всего лишь неприятно. Но чем дальше, тем мучительнее.

Затем позволяется испугаться смерти, открыть Проход и покинуть Центрум. Лучше сделать это вовремя, потому что с первой попытки может не получиться и еще потому, что чересчур обезвоженный человек может сознательно предпочесть быструю смерть как вполне приемлемый в его ситуации способ избежать последних, самых ужасных мучений. Разумеется, если в его состоянии вообще можно говорить о сознательном решении.

Сергей знал, что Центрум — сухой мир. После великого катаклизма, уничтожившего все подземные запасы нефти и насытившего атмосферу углекислотой, климат стал жарче, а главное, реки, начинающиеся в северных горах, обмелели за счет подземного стока. Многие и вовсе пересыхали, не добравшись до океана, и самумы заносили песком их русла. Что ж, если из земли изъять всю нефть, то где-то просядет почва, а где-то вода уйдет в подземные пустоты. Такая нужная вода…

Один в сухой знойной пустыне — это, по мнению Сергея, было несколько чересчур. Он предпочел бы Кольский полуостров с его холодом, дождями, комарьем и охочими до хариуса медведями.

Но было сказано: надо. Причем одному, а не в компании.

— Первый выход в Центрум в группе мы теперь не практикуем, — втолковывала Ева. — А раньше было. Одно время пошло поветрие маскироваться под бродячих актеров. В кибитке среди реквизита что угодно можно увезти.

— А давать спектакли? — усомнился Сергей.

— «Королевского жирафа» кто угодно сыграет, — обнаружила Ева знакомство с Твеном. — Но кибитку не скроешь, и обыскать ее легко. Так что это пройденный этап.

— Ладно… А какой этап еще не пройден?

— Самый старый. Ты — честный торговец-одиночка, челнок. Никакого оружия, разве что нож небоевого вида.

Мир, дружба, жвачка. В качестве товара возьмешь понемногу всякой всячины, в том числе не пользующейся спросом в Центруме. Так пограничникам будет легче поверить в то, что ты неопытен, лопоух и не связан ни с какой группой контрабандистов…

— Я обязательно должен им попасться? — спросил Сергей.