Алан Ислер - Жизнь и искушение отца Мюзика

• Название: Жизнь и искушение отца Мюзика
• Автор: Алан Ислер
• Издательство: Иностранка
• Жанр: Современная проза
• Год: 2004
• ISBN: 5-94145-151-2

«Кто я?» — вопрошает в конце жизненного пути Эдмон Мюзик — мятущаяся душа, философ и острослов, страстный любовник и знаток древностей, по воле обстоятельств — католический священник. И дает простой ответ: «Я человек». Алан Ислер рисует драматическую судьбу нашего современника, вплетая в роман захватывающие истории далекого прошлого и интригуя читателя «неизвестными сонетами» великого Барда.

---

У нее до сих пор рыжие волосы, может, даже еще более рыжие, чем в молодости, но, кажется, благодарить за это следует Энджи Маклетвист, самодовольную хозяйку парикмахерской «Снипети-Снип» в Ладлоу, она приходит — как подруга и «специалист» — каждый второй четверг вечером и проводит с Мод час или два.

Как и я, Мод питает слабость к У.К. И она умело смягчает театральные эффекты его антиклерикальных выпадов, вызывающих ее неодобрение. «Я готова согласиться, что мы должны приглашать в дом этого нечестивца, — говорит она. — Но, если честно, — я считала его большим джентльменом».

— Если вы когда-нибудь снова заимеете машину, — сказал У.К. с озорным огоньком в глазах, — надеюсь, поступите благоразумно и первым делом отправитесь в Боливию, в Копакабану.

Было бы жестоко не задать ему ответного вопроса, кроме того, мне было интересно, к чему это он.

— Зачем туда ехать?

— Затем, чтобы освятить машину, разумеется. Люди съезжаются туда со всей Южной Америки, а потом отправляются вверх, к озеру Титикака. Центральная площадь забита народом, особенно в так называемые святые дни. Ваша Церковь, старина, держит там шесть священников-францисканцев, — не больше и не меньше! — и все они будут счастливы окропить ваш автомобиль святой водой и произвести соответствующее бессмысленное бормотание.

— Шутите, майор!

— Чистая правда, даю слово. Это же гораздо лучше банального автострахования. Священники уберегают вас и вашу машину от катастроф, от перепивших водителей, разбитых осей, вводящих в заблуждение дорожных знаков, скверных тормозов, нехватки бензина и всего, на что сами укажете. Ведь от этого, дружище, зависит вся экономика города. Даже банки открыты по выходным, чтобы обслуживать паломников. Что уж говорить, церковь и банки всегда в сговоре. А ведь ваш Спаситель, вспомните, вышвырнул менял из храма. Вы можете купить у индейских женщин все необходимые принадлежности, чтобы украсить машину для освящения.

— Это чудо, — сказала Мод.

— Это позор! — ответил У.К.

— Вы говорите, священники-францисканцы? — спросила Мод.

— Да. Шестеро.

— Ладно, тогда все в порядке.

— Сила — в количестве, так получается? — подмигнул мне У.К. — Ваш Папа, прямо скажем, тоже не отстает от прогресса. Он ведь и вправду просил небесного покровительства для подземных автостоянок, такая вот новая затея у Ватикана. Само здание, легковые автомобили и все люди, которые там паркуются, отныне будут в совершенной безопасности. Вот уж счастье привалило! Церковь официально вступила в автомобильный век, уделив особое внимание подземным стоянкам. Как, должно быть, убиваются янки, что Его Святейшество не сразу осознал насущность новой сферы приложения своих святых полномочий и не защитил Всемирный торговый центр в Нью-Йорке.

Чувство юмора Мод имеет свойство покидать ее, когда речь заходит о предметах, касающихся веры. Сарказм майора причинил ей боль, тем более что она любила его самого.

— Кто сказал, что папское благословение гарантирует успех? — отреагировала она довольно резко. Но тут же смягчила тон: — Я всегда хотела поехать в Нью-Йорк, все не было случая. Там у меня родственники со стороны матери, Дауды. Они держат паб в районе, который называется Куинз. — Она повернулась ко мне: — Вы знаете, отец, что, как только пришла весть о вашей ужасной кончине, майор примчался сюда, чтобы утешать меня? А ведь он нуждался в утешении больше меня, этот несчастный проклятый язычник, — он и есть язычник! — он вздыхал, громко плакал и бил кулаком в свою бедную грудь.

И она направилась к двери, оставив после себя ощущение пустоты, тем самым давая нам понять, как дурны проявленные нами чувства. Чтобы заполнить молчание, я взял бумагу майора и осторожно развернул ее, задумчиво выпятив губу и пристально глядя на формулу.

— Хм.

— На этот раз вы поняли, да? — нетерпеливо спросил майор.

Он по привычке подергивал уголками рта, давая понять, что его очень забавляет ваша глупость, и уже собрался было посмеяться надо мной, но сдержался, сделав над собой героическое усилие.

— Мы начинаем, как всегда, с Бога, который, по определению, всемогущ, всеведущ и, разумеется, добр. — Уголки рта майора дернулись, но он тут же прикрыл рот рукой. — Однако страдание несомненно не добро. Вы пока согласны со мной?

Я кивнул, улыбаясь и как бы говоря: «Ах, У.К., милый мой проказник, опять вы за свое». Вслух же я сказал:

— А как насчет сэндвичей, они скоро скукожатся, если мы не отдадим им должное. И насчет отличного чая Мод?

Тик в уголках рта майора усилился.

— Вам бы быть матерью, отец.

Это одна из его любимых шуток, на которую я его регулярно провоцирую. Я разлил чай.

— Один кусок или два?

— Два для меня и три для вас, — пропел он и продолжил речитативом:

Вы поясняете Троицу, строите замки из песка,
Попивая апельсиновый, выше всяких похвал, чай,
Расстраиваете арианина[35], кладя сахару три куска,
Пока дьявол не торопится утащить меня в свой рай.

Это звукорежиссер Браунинг. Он кое-что понял про лицемерие, испытав его на себе, — закончил У.К.

Эта шутка тоже редко упускается из бесед в нашей мужской компании. Он съел сэндвич за один укус.

— Кто-то стащил моих садовых гномов.

— Не может быть! — удивился я. — Ваших садовых гномов? Какому идиоту могло это прийти в голову? Не иначе как самому дьяволу.

— Да ну? Если так, я ему благодарен. Не было никаких сил терпеть проклятых тварей. Это Имоджин выпустила их туда. Я уже давно собирался избавиться от них. Чертова лень.

Я вздохнул.

У.К. взял еще один сэндвич и кивнул на листок в моей руке.

— Улавливаете суть? — спросил он наконец. — Беспричинное страдание есть зло. Это само собой разумеется. Если Бог допускает его, значит, Он не добр; а если Он не добр — Он не Бог.

Я бросил листок на стол.

— Послушайте, майор, вы могли бы придумать что-нибудь и получше.

— Что именно? — Никакого тика.

— Дайте подумать. Я не претендую быть хоть сколько-нибудь философом. Однако сделаю попытку. Это вероятностная теория? Способ проверки гипотезы, не так ли?

— Так точно. Если согласитесь, что ваш так называемый Новый Завет — неправдоподобная теория. Но можете ли вы что-нибудь возразить на это?

— Думаю, да. Правда, я успел забыть смысл некоторых элементов этого уравнения. Вы не могли бы мне напомнить? Н — разумеется, гипотеза; е — это… очевидное; к, дайте подумать, да, к — это фундаментальные знания или подтвержденные убеждения. Неплохо, неплохо. Так, У.К., и что дальше?

Он постарался скрыть свое разочарование, сделав вид, что внимательно разглядывает шахматные фигуры, расставленные в исходной позиции. Потом стал шумно прихлебывать чай.

— Предположим, что Н, моя гипотеза, заключается в том, что нет никакого смысла в беспричинном страдании (по отношению к отдельным случаям или примерам страдания); е — равноценно утверждению, что даже по глубокому размышлению не удастся обнаружить никакого смысла в страдании; и к — соответствует любым нашим подтвержденным фундаментальным убеждениям.

— Но мы можем проверить вашу гипотезу, только сопоставив ее с ее противоположностью — гипотезой теиста: причина страдания существует, но она лежит за пределами наших знаний. Позвольте обозначить мою гипотезу буквой Т. — И под его уравнением я написал собственное:

Теперь пришла моя очередь шумно отхлебнуть чай.

— Итак, что разумнее принять: Н или Т относительно е&к? Ответ зависит от того, какая из правых частей двух уравнений больше, вы согласны? Несомненно, Р(е/Т&к) больше, чем Р(е/Н&к). Ибо, если причина страданий существует, но лежит за пределами нашего понимания, тогда, конечно, даже самые глубокие размышления не помогут нам узнать эту причину.

— Это вы так считаете, — буркнул он раздраженно.

— Идем дальше. Даже если бы мы и нашли эту причину, она может оказаться ложной или просто иллюзией, так как моя гипотеза констатирует, что причина нам недоступна в принципе.

У.К. сосредоточился на шахматных фигурах.

— Всякая религия, которая чего-нибудь стоит, призывает своих приверженцев сражаться за веру. Так что вперед, мой друг. Я не убедил вас, вы не убедили меня. И вряд ли теорема Байэса поможет нам сдвинуться с начальной точки.

— Да, это так, — согласился майор.

И мы принялись за игру.

Если до сих пор позволительно верить во Фрейда — другого Бога, Который Обанкротился, — я бы сказал, что У.К. следует еще раз страстно уверовать, чтобы больше всего на свете ему захотелось пасть ниц перед Крестом.

Как может разумное творение верить в нелепости христианства? Как можно не видеть в истории Христа образчик бесчисленных языческих мифов, вековечную выдумку о принесенном в жертву божестве, его прославлении и воскресении? Как современный человек может верить этому нагромождению суеверий — первобытных, средневековых и всех последующих? Это загадка. Хотя — и дело здесь не в скромности — простая честность требует признать, что в течение всей истории католической Церкви было немало верующих мужчин и женщин, чей интеллектуальный уровень и душевная тонкость намного выше моих.