Аноним -- - Незабудки

• Название: Незабудки
• Автор: Аноним --
• Жанр: Современная проза

---

уважения...

...Впрочем, я опять начал мыслить отрывками. Вернусь к отцу.

Который срывал на нас злобу, накопленную за день на службы. Но если смотреть глубже, становилось

ясным, что начальника отца унижал свой собственный начальник, а того -- еще более вышестоящий

начальник. Самого высокого -- какой-нибудь министр, министра еще кто-нибудь.

И лишь тот, кто сидел на вершине власти, имел самую сильную силу и мог безнаказанно унижать всех

остальных.

Над ним не имелось больше никого. Кроме бога, которого не существует, поскольку он выдуман лживыми

и лицемерными людьми -- в пару к дьяволу, для оправдания собственных пороков.

Поэтому смысл жизни заключается в том, чтобы оказаться на верху пирамиды. Сделаться носителем

высшей необоримой силы - чтобы иметь возможность спокойно жить, не опасаясь унижения.

Но я не собирался взбираться на вершину пирамиды.

Мне не нужна была власть -- ни промежуточная, ни абсолютная.

Я хотел быть просто свободным художником и жить в мире своих иллюзий, покинув реальных людей.

Потому что я понимал: если мир тебя не удовлетворяет, то существуют два пути.

Переделать его или уйти.

Более реальным мне виделся второй вариант.

<center> 11 </center>

Мысля себя свободным художником, я не отдавал себе отчета, кем именно хочу быть.

Судьба одарила меня талантами просто без меры.

Я был с детства глубоко склонен к искусству.

К искусству вообще; я имел способности в любой его области.

Я сочинял стихи, играл на пианино, рисовал и писал красками.

Я мог стать поэтом, музыкантом, композитором, художником, архитектором.

Всех этих наклонностей во мне имелось больше, чем достаточно, поэтому я долго не мог определиться на

пути.

Нашел себя я постепенно и каким-то естественным образом.

Писание стихов мне быстро наскучило.

Сочиняли многие до меня, причем перебрали практически все темы; теперь уже трудно было найти

свежие слова для образов.

А они роились, перебивая друг друга. Я грезил чем-то властным, хоть и не вполне понятным самому.

Я чувствовал какие-то картины и настроения, толпящиеся в моей голове -- но не доставало словарного

запаса изложить это на бумаге так, чтобы мог понять кто-то другой.

Впрочем, меня мало волновал "кто-то другой". Мне было в общем глубоко наплевать на всех.

Люди казались мне настолько мелкими и предсказуемыми, что я считал ниже своего достоинства

создавать что-то для них. Стихи я пытался сложить для себя. И всегда получалось, что невнятный и

сумбурный мысленный хаос оказывался гораздо богаче и приносил удовольствия куда больше, нежели

облеченный в сухие стручки фраз.

Правда, мои сверстники не мучились сознанием собственного несовершенства и писали стихи взапой.

Но они отличались от меня так же, как позолоченное серебро от натурального золота.

Художественное настроение в них было наносным и преходящим. И не служащим опорой жизни.

И писали они о всяческой ерунде вроде любви к девчонкам. Эта тема была для меня закрыта, поскольку я

просто не представлял, что это такое.

Возможно, я мог писать героические оды или даже трагедии из всемирной истории; прошлое волновало

меня, вызывая неясное томление духа. Но обдумывать сюжеты, раскладывать мысли героев по полочкам,

потом излагать это на бумаге было слишком скучным и нудным занятием. Мне оно быстро надоедало.

Единственное, что я мог бы описывать бесконечно -- это красоты природы, и пейзажи. То есть

самостоятельную жизнь предметов.

Но все это и с гораздо большим удовольствием я умел иным способом. Мне не требовалось слов для

описания того, что можно нарисовать.

Главным талантом я определил в себе талант художника. И мама разделяла мое мнение.

Я знал, что именно на этом пути смогу выйти к славе.

Потому что слава была мне все-таки нужна.

Не власть, не унижение подчиненного -- а просто слава, безразлично возвышающая над быдлом,

презираемым мной по-прежнему.

Она и больше ничего.

Слава в чистом виде; денежное приложение к ней меня мало интересовало.

Нет, конечно, я не был равнодушен к деньгам. Я любил вкусно поесть и красиво одеться. Но ничто из

этого, воспринимаемого окружающими как моя главная черта, по сути не составляло истинного смысла

моей жизни.

В общем я был готов питаться сухарями и ходить в рубище, если бы этого потребовалось на пути к

подлинной вершине.

Именно о мировой славе грезил я, сидя в поезде, везущем меня в столицу, где должна была начаться новая

жизнь.

Я все еще жевал мамины булочки, но перед глазами уже плыли выставки, вернисажи, целые галереи

моих полотен. И мое имя, упоминаемое в каталогах всех музеев мира.

Мой талант художника был слишком велик, им чтобы пренебрегать. И я не сомневался, что он выведет к

славе.

И кроме того, откуда-то я уже знал, что поклонение художественным произведениям -- высшая форма

подчинения человеческого разума и даже воли.

Эстетическая власть над толпой тотальна, то есть гораздо более мощна, нежели власть политики, денег и

чего угодно еще.

Причем, как я понимал своим рано созревшим умом, под эстетической властью можно подразумевать и

художника и писателя, и еще более -- артиста публичных выступлений.

Какого-нибудь музыкального кумира. При одном появлении которого публика будет реветь, как ни перед

кем из управляющих ею королей, премьер-министров, президентов.

Если бы политики не были такими тупорылыми уродами, какими они оказываются во всех странах, а

умели владеть рычагом тотальной эстетической власти -- они достигали бы своих целей словами. Без тюрем,

армии и репрессий.

Но это составляло мое личное мнение; я не собирался открывать кому бы то ни было свой секрет. И тем

более становиться политиком.

Да, у меня при всех моих способностях -- а я плюс ко всем талантам, умел еще и говорить, нешуточно

зажигая слушателей -- никогда не возникало мысли использовать это в какой-то общественной карьере.

Я презирал политиков, поскольку видел в них безликую массу проституирующих импотентов.

Я считал, что в политику идут самые никчемные люди. Которые не имеют никаких талантов, не способны

к творчеству и даже не имеют силы ограбить банк.

Все это меня не интересовало.

Ведь я уже был художником.

Политиком может стать любой.

А художником лишь тот, кому подарена искра божья.

<center> 12 </center>

Слово "искра божья" я употребляю по инерции, следуя укоренившемуся просторечию и не вкладывая

абсолютно никакого смысла.

Да, абсолютно никакого.

Тот же смысл я мог бы передать и словами "уголек дьявола" или "коготок сатаны".

Дело в том, что я был атеистом.

Атеистом полным и убежденным, до мозга костей.

Не просто не задумывающимся о боге или не считающим его существование важным для себя.

Я был активно неверующим.

Я считал, что никакого бога не должно быть. Поскольку просто не мог представить себе, что мною -- мною,

умным и начитанным, обладающим массой талантов и видящим мир иначе, нежели простые люди -- что

таким мною может управлять какая-то медузоподобная сверхъестественная сила.

Хотя мама моя была по-простому набожна, ходила в церковь и верила в бога -- но даже она не смогла

внушить мне веру.

Едва подросши и оглянувшись вокруг, я убедился, что бога нет.

О каком боге могла идти речь, если я, маленький и безгрешный -- пока безгрешный -- был вынужден с

раннего детства терпеть упреки отца, волочить его пьяного из пивной и так далее... И исправно подставлять

зад под его ремень.

Все это не укладывалось в рамки. Представлялось вопиюще несправедливым, уничтожая саму возможность

поверить в "доброго боженьку" на небесах, который следил бы сверху за беззакониями на земле.

Должен был следить, чтобы люди не обижали друг друга. Но я не имел защиты даже от своего живодера

отца.

А если же бог в самом деле существовал, все видел, но не шевелил пальцем для моего спасения, считая эти

унижения обязательными для меня -- то тогда на черта и к каким псам мне требовался такой бог!

Если богу было плевать на меня, то в равной степени и мне было плевать на бога.

Я не говорил о своем неверии маме. Это слишком бы ее огорчило, а она во мне души не чаяла. И веру в

бога считала одним из атрибутов нормального порядочного человека.

Но с сестрой мы как-то раз заговорили на неудобную для меня тему. Она пыталась внушить прописные

истины о высшем добре, и так далее.

Наш спор дошел до такой степени, что я демонстративно плюнул в небо, чтобы показать свое

пренебрежение к выдуманному людьми богу.

Сказав перед этим:

-- Если бог накажет меня, то я в него поверю. А если нет, значит его либо не существует, либо он бесхребетен,

как поросячий хвост. И мне он просто не нужен.