Эдмонд Гамильтон - В стране приключений. Вып. 1

• Название: В стране приключений. Вып. 1
• Автор: Эдмонд Гамильтон
• Издательство: Нонпарель
• Жанр: Научная Фантастика
• Год: 1991

В сборник фантастических, детективных и приключенческих произведений включены как известные, классические произведения остросюжетной литературы (роман Р. Хайнлайна «Звездный зверь», рассказы К. Саймака, А. Кристи, А. Армстронга), так и новинки: фантастика молодых писателей.

---

Никаких сомнений в безопасности путешествия у Фезекаша не было. Он часто ошибался в людях — особенно в девушках, — но в расчетах? Никогда! Итак, вперед! В центре пульта управления была большая клавиша. Все в группе Филиппова знали, что это просто дань традиции, клавиша реального пуска на реальную временную глубину, — и каждый, от слесаря до академика, тайно мечтал когда-нибудь нажать или хотя бы увидеть, как другой это сделает… Он последний раз оглядел лабораторию, пожалел, что его не видят некоторые гордячки, нажал и… И почувствовал, что взорвался, в пыль рассыпался, исчез… Но тут же возник снова.

Установка, глубоко зарывшись в сырой красноватый песок, косо стояла на берегу заросшего исполинскими хвощами или чем-то вроде хвощей озера или морского залива. От воды пахло остро и неприятно. Летали, трепеща крыльями, полуметровые стрекозы. За полосой жухлой травы, над зарослями похожих на пальмы древовидных папоротников, возвышалась серая скала. Было душновато и прохлады озеро или море не давало…

А больше Ласло тогда ничего не успел разглядеть и заметить, потому что… Он как раз расчехливал фотоаппарат — и… И тут из озера, из-за стены хвощей, вышла…. Вышел… В общем, вышло нечто, похожее на черепаху без панциря или на объевшуюся ящерицу — но размером в экскаватор. Кряхтя и стеная, оно вперевалку подошло к установке, перешагнуло через пульт, встало враскачку над темпоральщиком, застилая небо, и мучительно содрогнулось. Ласло глянул через плечо: толстый хвост чудища был вытянут параллельно земле и вибрировал. Фезекаша передернуло, и он кубарем вылетел из установки. Чудище крякнуло и… Снеслось! Яйцо шмякнулось на пульт и тут же исчезло. Вместе с установкой. Чудище повело болезненно напряженным хвостом влево, вправо и выронило еще яйцо, теперь в ямку, где стояла установка, еще яйцо, еще и еще. Потом неуклюже нагребло на кладку прелых стеблей, помялось, как бы размышляя, что еще можно сделать для потомства, хвостом намело на прель песка, хвостом же чуть пришлепнуло — и пошло снова в воду.

И только тут Ласло понял, что случилось. Яйцо упало прямо на клавишу — черт дернул Вондрака сделать ее такой выпуклой! — на ту самую, заветную! — и улетело в наш век вместе с установкой. А он, Ласло Фезекаш, темпоральщик, остался тут один в лабораторном халате, с фотоаппаратом и блокнотом! Насовсем…

Фотоаппарат? На кой черт ему теперь этот аппарат? И в гневе он швырнул ненужную игрушку в удаляющееся чудовище. Но недобросил. Бульк — и «Зенит» утонул. Ласло трясло как на морозе. Утопиться, как этот аппарат? Бульк — и готово, все лучше, чем быть съеденным каким-нибудь ископаемым гадом…

Черт, и блокнот взял с собой. Оставил бы в лаборатории — глядишь, шеф разобрался бы в записях, а там и спасательную экспедицию организовали. Установка у них уже; по расходу энергии высчитают, куда он залетел, и вдогонку… На миг ему показалось, что так и будет, что его уже ищут и непременно найдут.

Потом вспомнил: это же все «если бы». Если бы он не взял с собой блокнот, если бы их сразу расшифровали… Но блокнот с ним, поэтому никто никогда его не найдет. Его и искать-то не будут. Потому что пока во второй раз додумаются до того же, до чего он нынче додумался, — спасать уже и некого будет.

«Итак, со мной покончено», — холодно и отстраненно подумал он. Стало все неинтересно и хотелось одного — чтобы скорее наступил конец. Все равно какой, только скорее…

Успокоившись — насколько возможно в такой ситуации успокоиться — он вдруг даже улыбнулся, криво — но улыбнулся: представил, что выведется из яичка, улетевшего в четвертичный период, как поразятся коллеги и как они сейчас спорят, отдавать яичко в инкубатор или самим высиживать.

Он не утопился. Ученый Фезекаш поставил последний в его жизни эксперимент, научного значения не имеющий, но единственно осуществимый в его незавидном положении: он попытался опытным путем установить, сколько может просуществовать в юрском периоде ничем, кроме интеллекта, не вооруженный человек конца двадцатого — начала двадцать первого века, если на уроках истории он не слушал, что рассказывает историчка о технологии каменного века, а тайно читал научно-фантастические журналы «Робур» и «Галактика».

Он прожил в мезозое почти два с половиной года. Очень трудных года. Его тошнило от горьких мхов. Он заставил себя есть насекомых. Ребром металлической пуговицы на мягком песчанике он выскребал черточки — счет дней. Он спал на деревьях, убегал от хищных ящеров и так, спасаясь, однажды свалился в ущелье и сломал ноги.

Долго, мучительно умирая, Ласло мечтал о паршивом пистолете с одной — ему бы хватило, в себя не промажешь, — пулей… Или хоть о глотке воды напоследок… И иногда криво улыбался распухшими синеющими губами: вспоминал о «гадком утенке», который, конечно, давно уж вылупился из того яичка и удивляет зоологов. А у темпоральщиков, небось, кто-нибудь говорит: «Эх, нет Фезекаша! Мы бы ему показали этого монстра, чтоб не кричал, что динозавров не было и не бывает!»

…Он ошибался. Яйцо не попало по назначению. Мама-динозавриха, должно быть, задела-таки хвостищем установку и сбила настройку. Разрегулировавшись, установка с яйцом ринулась не в Новосибирск начала двадцать первого века — а в Шотландию конца восемнадцатого. На дно длинного, узкого и глубокого озера Лох-Несс. «Гадкий утенок» вывелся, хоть и в неблагоприятных условиях (видимо, тепло атомных батареек установки его «высидело»), он поныне жив. Вот почему он один, пары ему нет, и вот почему о нем не слышно было в прошлые века.

О лохнесском чудище иногда, в перекур, говорят и темпоральщики. Но с исчезновением Фезекаша они это чудо не связывают. Известно же, что во времени путешествовать нельзя: Чандратилак и Филиппов доказали, что вас выбросит во вневременье, и все. Как беднягу Фезекаша. Сам пропал и уникальную установку загубил…

Так думают темпоральщики. А их установка — еще одно, пока что миру неведомое, чудо озера Лох-Несс, — ржавеет на дне. И только бедняга динозавр-мутант иногда доныривает до нее и трется о колючий остов: бедняга считает ее мамой.

Евгении Сыч Все лишнее

Это очень просто: я беру кусок мрамора и отсекаю…

Роден

I.

Простиралось. Вздымалось. Разверзалось.

Ассортимент. Антагонизмы. Нюансы. Но — определенные сложности.

Простиралось, конечно, не вздымалось и не разверзалось. Но — граничило. Справа простирается — слева разверзается, или наоборот, это все с какой стороны смотреть, справа или слева, простиралось-то со всех сторон, кругом. Много простиралось, очень много.

Простиралось время от времени, в тайне, хотелось повздыматься. Только трудно это, здоровье не то, сил не хватало на данном этапе, да тут еще и разверзается рядом — тоже глаз да глаз нужен, не до того. В разверзалось к тому же ссыпалось понемножку то, что простиралось рядом. Мелочи, конечно, но все-таки как-то не так. Тем более, черт бы с ним, с тем, что ссыпалось, по ведь как край осыплется, так уже другое рядом простирается, которое раньше рядом не было, которое знать не знало, что там слева (или справа?). А теперь — висит на краю. И разверзается-то глубоко, тянет вниз подлое тяготение. Тоже мне явления, я вам доложу, а еще — закон природы! Если честно, если между нами, этот самый свод законов природы вообще не мешало бы хорошо почистить, много там хлама отжившего и ненужного. Когда-то, возможно, играло свою прогрессивную роль, но теперь вовсе ни к чему. Без него бы спокойнее.

Терпело-терпело простиралось, терпело-терпело, да не вытерпело. И тоже понять можно: так вот мало-помалу, а все равно неприятно. Заявило оно разверзалось протест, строгий и решительный. А разверзалось — хоть бы что! «Я, — говорит, — разверзалось, разверзаюсь и буду разверзаться. И даже не понимаю, как это можно — простираться. И этим, — говорит, — все сказано. И не мешайте мне, пожалуйста разверзаться как мне вздумается. Это, — говорит, — мое дело личное. И даже внутреннее».

Тогда простиралось собралось с силами и сомкнулось над разверзалось так, что и места того не узнать стало. Так простирается, что смотреть любо-дорого. Да не тут-то было! Глядь, а с другой стороны, слева (или справа) разверзается не хуже того, прежнего. Закон сохранения. Тоже, если вникнуть, подарочек!

Простиралось задумалось. Но не надолго, правда. Нашло-таки выход: обрушило простиралось в разверзалось вздымалось. Жалко, конечно. Иногда приятно посмотреть, да и показать, да и сказать к месту: «Вот ведь, вроде такое же, ну, почти такое же, а вздымается!» Но ведь припечет — и не то сделаешь. Не стало вздыматься, но зато и разверзаться стало нечему. Простиралось налево, простиралось направо, и вперед, и… Нет, назад не простиралось. Назад — это знаете ли, вниз, это когда разверзается — назад. А когда по прямой, ну, или почти по прямой, кривизна-то, она теперь незначительна, ею теперь и вообще пренебречь можно, во всяком случае, в быту, в обычной жизни то есть, — так вот, когда по прямой, то назад вообще нет. Только вперед есть. С той стороны или — с другой, в крайнем случае.