Тиффани де Бартоло - Как убить рок-звезду

• Название: Как убить рок-звезду
• Автор: Тиффани де Бартоло
• Издательство: Амфора. ТИД Амфора
• Жанр: Зарубежное современное
• Год: 2006
• ISBN: 5-367-00095-9

Это история Элизы Силум, молодого музыкального обозревателя, и Пола Хадсона. талантливого автора песен и лидера группы «Бананафиш». Чтобы стать настоящей рок-звездой, он вынужден бороться с «музыкальными язычниками и бессмысленными поп-дикарями», с Винклами – менеджерами и продюсерами, со своеобразной фобией Элизы… Однако Полу уготована судьба лузера и самоубийцы. Хотя любовь и искусство могут все воскресить…

В мире полно людей, которые нам больше не нужны, но которые пытаются сделать из нас своих рабов. У них своя музыка, а у нас – своя. Их музыка – это бессмысленные кошмары, душащие нас по ночам, но если бы их не было, нам не с чем было бы сравнивать наши Песни Свободы. И тогда мы не знали бы их силы, как нельзя знать силу ветра, если он не встречает на своем пути никаких препятствий.

---

– Элиза, ты нервничаешь из-за меня?

– Нет.

Он сделал шаг ко мне.

– Тогда почему ты дрожишь?

Я опустила подбородок, сглотнула комок в горле и ничего не сказала.

– Не смотри на меня так, а то еще тридцать секунд – и я за себя не ручаюсь.

– Дай мне пройти.

– Сначала надо оплатить пошлину.

Он положил руку мне на затылок и прижался к моему рту. Он целовал меня, пока у него не кончился воздух в легких, потом быстро вздохнул и поцеловал еще раз, а когда наконец отпустил, на лице у него сияла торжествующая улыбка.

Я подумала, что целуется он так же, как бегает по лестнице, – страстно, азартно и забывая в этот момент обо всем на свете.

– У меня шесть месяцев не было секса, – сказала я. И сама не поняла, зачем поделилась с ним этой пикантной информацией.

– Шесть месяцев? – Пол, кажется, не поверил. что такое может произойти с живым человеком. Он поиграл с моей сережкой.

– Ты просто поддерживаешь беседу или это приглашение?

– Телефон звонит, – сказала я.

Я воспринимала звук, идущий из квартиры, только краем сознания. Я как будто окаменела и не могла сдвинуться с места, пока Пол искал ключи, открывал дверь и снимал трубку.

– Публичный дом Хадсона слушает, – сказал он в нее. Потом застонал: – Это была шутка, Авриль. Понимаешь такое слово? Я же говорил тебе, мы сегодня репетировали… – Я вошла в комнату, и Пол перешел почти на шепот: – Да, я тоже соскучился. Увидимся завтра, хорошо?

Я изо всей силы лягнула его в голень и, хлопнув дверью, убежала к себе в комнату, а он согнулся пополам от боли и смеха одновременно. Я закусила щеки, чтобы не расплакаться.

Пол вошел ко мне не постучав. Он сел на подоконник, завернул штанину и сказал:

– У меня будет синяк.

– Зачем ты сказал ей, что репетировал?

– А что я должен был ей сказать? Что пытался соблазнить свою соседку?

– Убирайся отсюда! – закричала я, почувствовала кровь во рту и решила, что я самая большая дура на Манхэттене.

Он опять засмеялся, слез с подоконника и захромал ко мне.

– Никто не заставлял тебя отвечать на поцелуй.

– Я не отвечала на поцелуй.

– Еще как отвечала. Дважды. – Он схватился рукой за бок. – О, черт! Теперь у меня и нога, и поджелудочная.

Я распахнула дверь.

– Пообещай, что придешь на концерт в четверг.

– Я серьезно говорю. Убирайся!

Он поплелся к выходу как обиженный ребенок, а потом появился в прихожей со своим магнитофоном в руках.

– В четверг, – напомнил он. – Приходи.

После этого он вышел из квартиры, и я в окно смотрела, как он идет по Хьюстон-стрит.

Я долго стояла у окна, даже когда он уже пропал из виду, и пыталась разобраться в этом вечере, в последней паре недель, в своей жизни и в том, как Под вписывается в нее.

Я попробовала доказать себе, что он совсем в нее не вписывается. но интуиция говорила, что. как бы я ни старалась оставаться на периферии страны Пол Хадсон, я уже пересекла ее границу и сделала это совершенно добровольно.

1 августа 2000 года

Иногда мечта может изменить историю, а песня – судьбу. В хорошие дни я свято верю в эти две истины, а в плохие они кажутся мне полной чушью. Наверное, этот, черт подери, день был не просто хорошим, а исключительным, потому что, идя по Хьюстон-стрит, я был совершенно уверен, что когда-нибудь оглянусь на него и пойму, что в этот вечер изменилась моя жизнь. Случилась встреча прошлого и будущего. История и судьба столкнулись, как два поезда.

И еще меня посетило озарение. Момент абсолютно ясного «осознания своей отдельности», как я это назвал, или, как обычно говорят в таких случаях, я понял, что одинок.

Вообще-то я редко его замечаю. Одиночество. Я уже знаю, что, если не обращать на него внимания, оно не портит настроения. Но на этот раз, расставшись с девушкой, которая стоит сейчас у окна и глядит мне вслед, я почувствовал себя таким потерянным, как никогда в жизни.

Быть одному и быть одиноким – это совсем не одно и то же. И если вы уже успели почувствовать разницу камера одиночного заключения не покажется вам самым страшным местом на свете.

Я продолжал идти по улице, хромая на правую ногу которую ударила Элиза; мысли волнами накатывали на меня, и я чувствовал такой кайф, который приходит только от трех вещей: от искусства, любви и наркотиков. И последнее не считается, потому что даже я знаю, что это ловушка.

Чувствует ли Элиза хотя бы половину того, что чувствую я? Не знаю. Но знаю, что она тоже ищет что-то. Это видно по ее глазам. И по ее шраму. И по ее отношению к музыке, которое было написано у нее на лице, когда она слушала песню Вана Моррисона в баре. Она по-настоящему верующая. А то, что она еще не верит в меня, – не очень большая проблема. Если она правда такая, как я думаю, я завоюю ее одним своим стихотворением. Или одним аккордом. Может быть, даже одной строчкой. Это будет, черт подери, экзамен. Я проверю ее так же, как она наверняка будет проверять меня – песней. Потому что настоящие верующие понимают, когда они слышат правду.

Второе озарение случилось через полтора квартала, когда я увидел свое отражение в витрине Каца. Круги под глазами. Кожа цвета освежеванной цыплячьей грудки. Я выглядел так, будто прочно сидел на игле, хотя, клянусь, ни разу в жизни даже не пробовал колоться. Озарение номер два заключалось в том, что я понял: я хочу стать лучше, и это из-за Элизы. Не слабо, учитывая, что я с ней даже не спал.

У нее в глазах было небо, а мне всегда хотелось дотронуться до этого, черт подери, неба.

Случаи озарения были беспрецедентными и требовали немедленного принятия каких-нибудь важных решений. Первое – я загнул указательный палец, – надо меньше курить. Второе – я загнул средний, – надо меньше курить траву. Нет, надо хотя бы попробовать меньше курить траву.

И о складывании рубашек. При помощи безымянного пальца я решил, что буду делать это гораздо лучше. Нет, я стану лучшим рубашкоскладывателем за всю, черт подери, историю «Гэп», потому что жизнь коротка, а человек должен гордиться своей работой, даже если это полная лажа.

Мимо проехал пацан на скутере и сказал: «Заткнись, придурок». Мне показалось, что он слишком молод, чтобы гулять одному, не говоря уже о езде на скутере по ночному Манхэттену, и я собрался ему об этом сообщить, когда внезапно порыв горячего вонючего воздуха пронесся у меня по ногам и ударил в лицо. Я не замечал, куда иду, и, блин, теперь стоял прямо на вентиляционной решетке метро.

Сердце заколотилось, и я почувствовал иррациональный страх, что сейчас меня засосет под землю, и я никогда больше не поцелую Элизу, и никогда не увижу ее, черт подери, комплекты белья, и никогда не проведу своим, черт подери, языком по внутренней стороне ее, черт подери, бедра.

Мимо прошел какой-то бездомный с тележкой из супермаркета и крикнул, указывая на меня: «Среди нас киборг! Среди нас киборг!»

Здорово, подумал я. Я уже трансформируюсь в получеловека-полумашину, и сейчас магнитная сила утянет меня вниз. Дыхание подземного мира было тяжелым, тухлым и очень близким – еще один вздох, и от меня останется мокрый огрызок.

– Там ничего нет, кроме окурков.

Так сказала мне Элиза, когда мы шли в дом престарелых. Когда она поняла, что решетки метро до смерти пугают меня, она вставала на каждую, которая попадалась нам по дороге, и прыгала на ней. Я думаю, я за это ее и полюбил. Особенно когда внизу проходил поезд, и она со своей юбкой изображала Мэрилин Монро, а я мог разглядеть ее трусики.

– Посмотри, – указывала она пальцем под землю. – Можешь не наступать. Просто посмотри.

Я заглянул туда. Глубина была около шести футов.

– Даже если ты упадешь, – убеждала меня Элиза, – ты не разобьешься. Может, и ногу не сломаешь.

Она тянула меня к себе, пока я не встал на решетку и не простоял на ней целых пятнадцать секунд. Это был смелый поступок, и я совершил его только потому, что она держала меня за рукав.

Озарения были о том же. О том, что с ней я смог это сделать, а без нее бы убежал.

Люди, которые не любят города и которые не живут в Нью-Йорке, вечно жалуются, что ночью в городе не видно звезд. Это преувеличение. Во время моих озарений я насчитал тридцать три звезды над нашим кварталом, и они были такими близкими и такими яркими, что, если бы я, вытянув руку, поднес к ним спичку, она бы точно вспыхнула.

Я огляделся и понял, что опять пришел в «Кольца Сатурна». Иоанн Креститель засмеялся, когда увидел меня. Он положил лед в стакан и потянулся за «Капитаном Морганом», но мне не хотелось никакой, черт подери, выпивки. Я попросил у него кофе.

– Когда-нибудь прыгал с парашютом, Хадсон? – спросил он.

Я сказал, что не прыгал.

– Тогда запомни, – продолжал он, – если ты собираешься выпрыгнуть из самолета, знай, что будешь падать с конечной скоростью, а с этим шутить не стоит. Проверь оборудование и убедись, что парашют в рабочем состоянии.

Он всегда молол какую-то чушь, но мне показалось, что мы настроены на одну волну. Я спросил, обратил ли он внимание на то, как Элиза слушала музыку и смотрела на колонку, как будто с ней говорил сам Бог.