Елена Арсеньева - Бог войны и любви

• Название: Бог войны и любви
• Автор: Елена Арсеньева
• Издательство: ЭКСМО-Пресс
• Жанр: Исторические любовные романы
• Год: 1998
• ISBN: 5-04-001034-6

Все думали, что сердце красавицы Ангелины еще спит для любви, но на самом деле ее уже подчинила себе неистовая страсть. Однако возлюбленные разлучены: война 1812 года охватила Россию, и ее кровавая рука достигла даже провинциального городка, где безмятежно живет Ангелина.

Она похищена, насильно увезена во Францию… Испытав столько треволнений и бед, что диво, как это не сломило ее. Только нечаянные встречи с возлюбленным вселяют в нее силы, помогают выдержать разлуку, насилия, унижения, потери — и вновь обрести свою любовь, вновь встретить своего бога любви!

---

Лелуп, которого держали трое, вдруг рванулся с такой силой, что русские посыпались в разные стороны. Француз же кинулся к дверям и высадил одну из створок могучим плечом… Русские бросились следом, но один из них, доселе стоявший в стороне, остановил их властным движением руки:

— Да пускай бежит. Далеко не уйдет, сдохнет в сугробе. Только это им и осталось, как начали проклятых французишков гнать! Однако же мы сюда за другим пришли, забыли?

Анжель вслушивалась в русские слова, с изумлением сообразив, что все понимает. Вот чудеса играет с нею память! Но еще большим потрясением было для нее то, что голос, эти слова произносивший, был женский.

Да эти казаки — женщины! Возможно ли?

Она недоверчиво оглянулась и похолодела, встретив устремленный на нее взор, столь темный и недобрый, что неуместное, полудетское изумление вмиг оставило Анжель и она осознала свое место и положение. Ни на какое мягкосердечие надеяться не стоит: ведь одна из этих русских амазонок только что, мимоходом, перерезала горло Туше и вот теперь устремила свой немигающий, ненавидящий взгляд — взгляд убийцы! — на Анжель. Какая для нее разница: мужчина, женщина? Это враги Анжель, и она — враг им!

Русская медленно приближалась. Уже ясно было видно ее точеное лицо с высокими скулами, маленьким круглым и твердым подбородком, крепко стиснутыми яркими губами. Анжель с какой-то непостижимой, уже как бы предсмертной жадностью уставилась в это злое и прекрасное лицо, в черные, чуть раскосые глаза под сросшимися бровями, придававшими взору молодой женщины особенную, дикую страстность. И вот чудеса: Анжель почему-то ощутила, что русская ненавидит в ней не просто чужеземку из вражеского племени — она ненавидела именно э́ту чужеземку, э́ту жалкую бродяжку; беженку, именно ее́, Анжель!

— Варвара! Стой! — вырвал ее из оцепенения чей-то крик. — В своем ли ты уме? Да ведь это, наверное, она!

Анжель медленно повела глазами, словно еще не очнулась от некоего зачарованного сна, и увидела осанистую женщину, высокую и плотную, лет тридцати восьми, красивую последней бабьей красотой, той осенней красотой близкого увядания, которая пронзает мужские сердца даже сильнее девичьей прелести. Под клетчатым платком виднелись гладко причесанные русые с проседью волосы, богатейшие ресницы бросали тень на смугло-румяные тугие щеки. Округлые брови были осуждающе нахмурены, а взгляд темно-серых глаз сурово устремлен на злую красавицу.

Варвара остановилась, но во всей ее осанке сквозило с трудом сдерживаемое непокорство.

— Да что ты, Матрена Тимофеевна! Да чтоб за такое отребье наш барин столько радел?

Она окинула Анжель долгим, цепким взглядом, и в этом взгляде были не только ненависть, но и нескрываемое презрение. Анжель словно бы увидела себя со стороны: свалявшиеся, нечесаные волосы, одежда столь грязная, столь ужасная, что смахивала на маскарадный костюм. Право же, в ней даже нелегко распознать женщину! Отребье, так, кажется, назвала ее Варвара? Вот уж воистину!

— Да ты не бойся, — властно отстранив с дороги Варвару и мимоходом отобрав у нее саблю, сказала Матрена Тимофеевна тем неестественно громким голосом, каким взрослые иногда говорят с детьми. — Ты должна пойти с нами. Но не бойся — вреда тебе не будет. Понимаешь?

Анжель робко кивнула.

— Понимает! — обрадовалась Матрена Тимофеевна, оглядываясь на своих подруг, которые столпились вокруг и с жадностью внимали происходившему с такой гордостью, словно Анжель была ее воспитанницей. — Понимает, знать, по-нашему! А говорить умеешь? Гово-рить? — прокричала она по складам, тыча пальцами себе в рот и с надеждой вглядываясь в напряженное лицо Анжель, которая аж прикусила губу с досады, что хоть и понимает каждое слово чужой речи, но сама ни звука ее воспроизвести не может.

— Не глухая, да немая! — злорадно усмехнулась Варвара, вновь обижая пленницу ненавидящим взглядом. — Никшни! — замахнула на нее Матрена Тимофеевна даже не сердито, а небрежно, будто на расшалившуюся кошку. — А ты, девонька, пойдем, пойдем со мною! — Она отступила к выходу, маня Анжель раскрытой ладонью, и та, нипочем не желая оставаться в окружении враждебно-молчаливых женщин, под прицелом ненавидящих Варвариных глаз покорно пошла за Матреной Тимофеевной из церкви, и со двора села в розвальни, полные хрустящего, благоуханного сена… Сани тронулись; от резкого их движения Анжель невольно запрокинулась навзничь, но больше не сделала попытки подняться, так и лежала, безвольно глядя в сырое и серое, но уже бесснежное небо, нависшее над лесом, лежала, не в силах думать ни о чем-то, ни даже беспокоиться о будущем.

3 БАРСКИЕ ЗАБАВЫ

— Ох и закудлатилась ты! Колтун, ну чистый колтун! — в который уже раз с отчаянием воскликнула Матрена Тимофеевна, продираясь гребнем сквозь грязные комья, в которые превратились давно не чесанные волосы Анжель. Даже и смазанные маслом, они были труднопроходимы для частого гребня, и поэтому Матрена Тимофеевна беспрестанно ворчала, а из глаз Анжель неостановимо струились слезы.

Варвара, сидевшая поодаль, с отвращением смотрела на масляное месиво, облепившее голову Анжель, и медленно, старательно расплетала свою толстую — в руку толщиной! — и длинную — до самых подколенок! — косу, которой могла позавидовать любая женщина; но когда черный, цвета воронова крыла, темно-блестящий водопад закрыл ее фигуру, Анжель не ощутила зависти, ибо понимала: Варвара все делает напоказ, явно красуясь. «За что она меня так ненавидит?» — опять удивилась Анжель и грустно усмехнулась: этот вопрос она задает в последнее время слишком часто!

Наконец Матрена Тимофеевна со вздохом облегчения отложила гребень, в котором теперь не хватало нескольких зубьев, и велела Анжель следовать за нею. Тут же поднялась и Варвара, которой, как поняла Анжель, была предназначена роль ее стража, и хоть у нее не было никакого оружия, только сумасшедший рискнул бы бежать от такого стража: можно было не сомневаться, что и голыми руками эта амазонка справится даже и с мужчиною, не говоря уже об ослабевшей Анжель.

Они все трое были в одних рубашках (лохмотья Анжель давно уже отправились в печку). Матрена Тимофеевна бестрепетно ступила из холодных сеней босыми ногами прямо на снег, на тропку, ведущую к приземистому бревенчатому строению, над которым поднимался дымок. Анжель в ужасе воззрилась на обледенелую тропку, даже попятилась, но тут Варвара, замыкавшая шествие, так пихнула ее вперед, что Анжель, заскользив, едва ли не сбила с ног Матрену Тимофеевну. Та оглянулась, мгновенно оценила происходящее и пропустила Анжель вперед, сурово погрозив Варваре маленьким, но увесистым своим кулачком. «Страж» лишь хмыкнула в ответ, но больше не трогала Анжель. Они прошли еще немного, и вот уже перед ними открылась низенькая дверка, из которой дохнуло обжигающей влагой. Баня!

Прошло немалое время, прежде чем Анжель выплыла из облака душистого пара и осознала, что полулежит на мокрой лавке и все тело у нее горит — избитое, исхлестанное веником, натертое мочалкою, примятое умелыми руками Матрены Тимофеевны; а волосы, аж скрипящие от чистоты, тщательно расчесанные, казались невесомыми. Да и все тело Анжель, чудилось, парит над этой лавкою, вовсе не касаясь ее.

— Жива, девонька? — вернула ее к жизни ласковая усмешка Матрены Тимофеевны, которая поднесла к ее губам деревянный жбан с квасом.

Анжель пила медленно, долгими тягучими глотками. Блаженная усталость клонила ее в сон, однако Матрена Тимофеевна властной рукой заставила подняться:

— Пошли отсюда, не то угоришь. — Она неопределенно покрутила пальцем над головой, но Анжель и так поняла, что имеется в виду; она понимала все больше русских слов, но произнести по-прежнему не могла ничего, за что Варвара пренебрежительно называла ее немкой, то есть немой, и унималась, лишь когда Матрена Тимофеевна шикала на нее.

Анжель тяжело вздохнула, когда поняла, что Варвара не останется в бане, а тоже пойдет с ними.

— Ну что, окунем ее в сугроб? — спросила Варвара с недоброй усмешкою; заметив гневный огонек в глазах Матрены Тимофеевны, досадливо отмахнулась — и, распахнув дверцу предбанника, вдруг вырвалась из дверей и, как была, голая, распаренная, ринулась в сугробы, тяжелым белым сном спавшие вдоль узкой тропы.

Анжель вскрикнула. Ее затрясла неудержимая дрожь от одного лишь прикосновения седого морозного клуба, ворвавшегося в предбанник, а Варвара… нет, она умрет сейчас, если не выберется из снега!

Варвара, однако, умирать явно не собиралась; и вот она уже вбежала обратно в баню, захлопнув за собой дверь, и снег таял, чудилось, даже с шипением, на ее медно-красном, налитом теле. Она была словно выточена из некоего горячего камня, столь безупречной была ее стать: гладкая, сильная, поджарая, мускулистая — истинная амазонка! Рядом с ней Анжель ощущала себя какой-то рыхло-белой немочью, однако, заметив поджатые губы Варвары и ее недобро сверкающие глаза, вдруг поняла, что и та не сводит с нее глаз, разглядывает ее придирчиво ревниво, да и Матрена Тимофеевна, уже успевшая надеть чистую белую рубаху, смотрела на них оценивающе, как бы не зная, кому отдать предпочтение, ибо эти две высокие молодые женщины, такие разные, такие непохожие, в точности как день и ночь, как свет и тьма, были в то же время неуловимо схожи, являя собою редкостные образцы безупречной красоты.