Аза Тахо-Годи - Жизнь и судьба: Воспоминания

• Название: Жизнь и судьба: Воспоминания
• Автор: Аза Тахо-Годи
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2009
• ISBN: 978-5-235-03192-0

Вниманию читателей предлагаются воспоминания Азы Алибековны Тахо-Годи, человека необычной судьбы, известного ученого и педагога, филолога-классика, ученицы, спутницы жизни и хранительницы наследия выдающегося русского философа Алексея Федоровича Лосева. На страницах книги автор вспоминает о трагических поворотах своей жизни, о причудливых изгибах судьбы, приведших ее в дом к Алексею Федоровичу и Валентине Михайловне Лосевым, о встречах со многими замечательными людьми — собеседниками и единомышленниками Алексея Федоровича, видными учеными и мыслителями, в разное время прошедшими «Арбатскую академию» Лосева.

Автор искренне благодарит за неоценимую помощь при пересъемке редких документов и фотографий из старинных альбомов В. Л. ТРОИЦКОГО и Е. Б. ВИНОГРАДОВУ (Библиотека «Дом А. Ф. Лосева»)

---

Шла гражданская война — самая беспощадная. Спасибо старой тете Насте, у которой в каждой станице были или родственники, или друзья, кунаки. В доме миллионера-нефтяника, чеченца Чермоева, что стоит и по сю пору напротив дома Семеновых, разместился штаб белых.

В доме Семеновых поселили английского полковника, эмиссара британских войск (они находились в Закавказье) при штабе белых. Это был образованный, воспитанный человек, который не причинял никаких беспокойств. Иногда просил Елену Петровну, старшую сестру Нины, приготовить ему яичницу с ветчиной. По вечерам он сиживал за фортепьяно (в доме было два рояля, но в голодное время их обменяли на муку). Когда я в 1950 году приехала навестить родных и как-то стала наигрывать пьесы моего детства, в том числе «Кукушку» Дакена, моя тетушка вдруг неожиданно вспомнила давнего полковника, тоже когда-то игравшего эту старинную, изящно-игривую пьеску XVIII века. А вот в дворовых помещениях, предназначенных для хозяйственных нужд, разместили на постой казаков и походную кухню. «Бабка, иди брать пробу», — кричал кашевар старой тетушке-казачке, и тетя Настя, у которой и здесь объявились свои, кормила из общего солдатского котла изголодавшуюся семью.

В доме Чермоевых (внутри это настоящий дворец, я застала его жалкие остатки) давно уже не было хозяев, но порядок, при смене любых властей, сохраняли несколько человек — повар Баграт (грузин), кухарка Ксения, ее муж дворник Николай и горничная Роза. Навещая маму в конце 1940-х и в 1950-е годы, я застала Николая и Ксению, которые частенько приходили на помощь теперь уже старой Нине Петровне, пережившей и расстрелянного в 1937 году мужа Алибека, и лагеря в Мордовии, но все еще остававшейся для этих добрых русских людей «барышней Ниной».

К весне 1919 года Алибек и его товарищи подготавливали восстание горцев Дагестана против частей Добрармии генерала Деникина и казаков.

В июне он, пересылая через лазутчиков письма молодой жене, просит приехать к нему в Дагестан «уже навсегда». Интересно, что это «навсегда» часто повторялось обоими супругами, да только в девятнадцатом изменчивом году ничего не было навсегда, кроме смерти.

Нина собирается в путь вместе с неизменной тетей Настей, младенцем Хаджи-Муратом, колясочкой, ванночкой для ребенка, с паспортом на девичью фамилию Семеновой. Паспорт по старому знакомству добыл Петр Хрисанфович.

Поезд идет медленно, всюду заставы, проверки. А восстание, поднятое Алибеком и его друзьями, заглохло, горцы терпят поражение. Враги подписывают перемирие и выдают заложников.

Нине невозможно оставаться в Темир-Хан-Шуре (город уже в руках белых). Здесь она остановилась в доме у своей близкой подруги Нафисат, внучки Шамиля и вдовы Махача[25] Дахадаева, друга Алибека по Москве, еще задолго до 1917 года ушедшего в революцию.

Надо срочно уезжать из Шуры, иначе ее отдадут в заложники. Рискуя многим, Нину предупредил родственник Нафисат по имени Юсуп Абдурахман[26]. А пропуск на выезд из города выдал, опять-таки с большим риском, будущий второй муж Нафисат, Сулейман Кугушев, полковник в штабе белых. Его, кстати, знавала Нина Петровна еще в Москве, юнкером, в доме своей тетки Ольги Захаровны Тугановой.

Нина успела даже побывать на могиле Махача, вблизи которой мулла читал Коран, хотя Махач был неверующим (за годовую службу заплатила Нафисат, верующая мусульманка). С предосторожностями выехала Нина в Петровск, где надо было переночевать, чтобы попасть на другой поезд во Владикавказ.

Вокзал в Петровске закрывали на ночь, и мать с младенцем и старухой теткой не знала, как быть. Но общительная тетя Настя выяснила тут же, что казак из охраны вокзала — свой, станичник, земляк. Он и посоветовал Нине обратиться за помощью к начальнику вокзала, жандармскому полковнику. Полковник разрешил миловидной, трогательной жене адвоката Семенова (был такой во Владикавказе) ночевать на вокзале, для всех других закрытом.

На следующий день через Грозный Нина вернулась в родительский дом вместе с теткой-старухой, больным младенцем, колясочкой и ванночкой.

Но и этого было мало. В том же году, но попозже, к осени, Алибек, так и не встретившийся с женой, снова вызвал ее к себе, уже в Тифлис, где он был дипломатическим представителем горского парламента — меджлиса[27].

В Тифлис еще можно было сносно доехать по Военно-Грузинской дороге, которая начиналась как раз у Владикавказа. Нина добралась благополучно до Тифлиса. Опять-таки с паспортом на девичью фамилию — Семенова, с пропуском на выезд и оставив девятимесячного сынишку на попечение родни. Но возвратиться пришлось уже перед самым закрытием сезона, в ноябре, когда на Крестовом перевале уже лежит большой снег, а там и лавины снежных глыб начнут спускаться, и никто (да еще в такое тяжелое время) тебе не поможет. К тому же просто так, свободно, передвигаться нельзя. За пределами республики Грузия территория принадлежит Добрармии генерала Деникина, казачьим частям.

Алибек выяснил, что дипломатический представитель Финляндии в Грузии уезжает вместе с женой на родину в собственной машине, но рядом с шофером есть пустующее место. Шоферу Алибек заплатил, и тот взял с собой Нину, на место своего помощника. Таким образом добрались к вечеру через местности, охваченные крестьянским восстанием, до станции Казбек, находившейся на самой границе Грузии. В Ларсе уже стояли белые войска, Владикавказ также был под их властью.

Нине пришлось пережить большие неприятности. Офицеры-грузины решили задержать приезжих, устроить званый ужин и заодно повеселиться с дамами. Они даже дали на границу приказ — машину не выпускать. Пришлось, волей-неволей, дамам делать любезный вид, но тут Нина вспомнила, что Алибек назвал ей фамилию грузинского полковника, начальника Военно-Грузинской дороги, с резиденцией на станции Казбек. Это был, оказывается, «свой» человек, много помогавший красным. Полковник, к счастью, только что вернулся после деловой поездки и сразу же позвонил на границу. Границу Грузии переехали перед самым ее закрытием. Казалось — все благополучно, но через несколько минут на станции Ларс требуют пропуск для въезда на территорию белых. А пропуска-то у Нины и не было — забыли им запастись. Что делать? Но, как говорила мама, ее спасла «счастливая звезда».

Начальник погранотряда, белый офицер, оказался не кем иным, как родственником, сыном двоюродной сестры Петра Хрисанфовича, Володей Кондратьевым, бывшим студентом. Помните одинокую тетю Полю в Грохольском переулке? Это ведь сын тети Поли, что всю оставшуюся жизнь оплакивала ушедшего с белой армией Володю.

Да, бывают чудеса на свете. Ведь еженедельно в Ларсе шла смена караула, и Нина попала как раз в смену ее кузена. Володя знал все семейные обстоятельства. Без всякого пропуска, без обыска багажа машину пропустили, да еще Володя позвонил по линии, что едут «свои» (ведь дальше тоже были заставы!), и дал в провожатые стражника-осетина (тот ехал на подножке машины), да кого: Ибрагима Дударова, знакомого семьи Семеновых, близкого родственника Сафара Дударова, будущего председателя ЧК Дагестана.

Какой раскол крепкого единством рода! Один — белый, другой — красный, и, если надо, будут беспощадны к врагам, а родную кровь, может быть, и помилуют, может быть, и прольют. Это уж какой кому жребий выпадет[28].

Что думал финн, поглядывая на миловидного «помощника шофера»? Думал, наверное, говорила нам мама, что я сотрудница белой разведки. Но между Балтой и Редантом (а это совсем рядом с Владикавказом) мотор заглох. Шофер торопился исправить машину, финн светил электрическим фонариком, ожидая новой беды. А вот и она: трое в бурках — всадники, цокают копыта, блеск оружия, блеск глаз… Посмотрели внимательно, перекинулись словами (Нина сразу поняла — ингуши) — и проехали мимо. Были ли это грабители, уже пресытившиеся добычей, или честные люди, да еще, может быть, кто-то из знавших Нину — неизвестно. Мама говорила, что среди ингушей в их семье много близких знакомых. Ингуши славились разбоем во все времена — и при царе, и после царя, причем большинство их пойдет за красными.

Так финн и не успел разобраться в своих мыслях, а тут уже и Владикавказ. Вечером, в девять часов (а в горах, да еще осенью, очень рано темень-темная), Нина стучала в дверь родного дома.

Этот дом, или, как его называл мой дядюшка Леонид Петрович, «пароход», многих спасал. Туда из лагерей вернется мама, здесь и закончит жизнь в 1982 году… Туда приезжали родственники из блокадного Ленинграда, отплатившие моей семье за спасение своей жизни черной неблагодарностью. В этот дом приезжала к маме я одна и с А. Ф. Лосевым после большого несчастья, смерти В. М. Лосевой. В этом доме умерли Елена Петровна и Леонид Петрович, Михаил Иванович Жданов, муж Елены Петровны (тоже из ссылки вернулся), их сын Володя. Там с шестилетнего возраста до 73 лет прожила моя сестра Мина Алибековна. После ареста отца ее спас этот дом, иначе она погибла бы в интернате для детей врагов народа. Там живал мой младший брат, Махач, умерший в тюремной больнице юноша (писателем хотел быть). А теперь одинокая Миночка вернулась в Москву, где она родилась в 1931 году. Вернулась к нам, обеим, к своей дочери Елене и ко мне. Дом продан вместе с жасмином, сиренью, кустами роз, ароматом резеды и гелиотропа. Судьба…