Нина Демидова - Писарев

• Название: Писарев
• Автор: Нина Демидова
• Издательство: Мысль
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1969

В книге излагается жизненный и творческий путь замечательного русского философа и общественно-политического деятеля Д. И. Писарева, бесстрашно выступившего против реакционных порядков царской России. Автор раскрывает оригинальность философской концепции мыслителя, эволюцию его воззрений. В «Приложении» даются отрывки из произведений Д. И. Писарева.

---

Судебная комиссия раскрыла смысл его отпирательств и вынесла решение, что, хотя не вполне доказана виновность Писарева в намерении распространить свое произведение, он виновен в написании антиправительственного воззвания и, следовательно, в покушении на возбуждение бунта. За это Писарев был приговорен к заключению в Петропавловскую крепость.

IV. Носители меча

Чтобы во всей глубине понять смысл деятельности и взглядов Писарева в рассмотренный период, чтобы объяснить особенность его воззрений в последующее время, необходимо хотя бы кратко рассмотреть сущность нигилизма 60-х годов в России, признанным вождем которого был Писарев. Ведь не зря термин «нигилист» не только сопровождал Писарева до конца его дней, но и остался неотъемлемым от его имени навсегда. Проблема нигилизма представляет также несомненный интерес и при анализе самой эпохи 60-х годов, освещенной его «ярким и оригинальным светом». Откуда же ведет свое начало нигилизм? Каково его истинное содержание, его роль в развитии общественно-политической мысли России? Почему он вызвал самые противоречивые оценки и современников, и более поздних исследователей?

Анализируя бурный период расцвета нигилизма в России, большинство исследователей пришло к выводу, который довольно удачно выразил Е. Соловьев, говоривший, что сама «русская жизнь упорно подготовляла нигилизм», так как именно «безобразия», которыми она была переполнена, и явились… питательной почвой для отрицания (96, стр. 165).

Трехполье, самая отсталая техника, консервативная система землеустройства и судопроизводства, религия и идеализм в духовной жизни, царская власть как вершина политического здания, власть чиновника в общественной жизни, полное бесправие личности в гражданской жизни, непререкаемый авторитет главы семейства в быту, суеверие и безнравственное ханжество в области морали — вот те характерные черты русской действительности, которые делали протест, по словам Писарева, «насущною потребностью русского общества» (19, стр. 115) и явились основой нигилистических тенденций эпохи.

Герцен, касаясь истории нигилизма, говорил, что первые «зарницы нигилизма — зарницы той совершеннейшей свободы» появились еще в 40-е годы, в эпоху мертвого затишья николаевского царствования, когда полумрак «семилетней ночи» надоел, «ужас притупился», забился пульс совести, появилось чувство неудовлетворенности. Казалось, что где-то внутри, в глубинных основах России невидимо созревают и поднимаются пока еще слабые, но «здоровые» силы (37, стр. 346). Первым криком среди этого мрачного безмолвия, криком, в котором вылилась годами накопленная боль, невысказанные ненависть и озлобление против николаевской действительности, было «Письмо» П. Я. Чаадаева, некогда близкого декабристам. «Это был выстрел, раздавшийся в темную ночь; тонуло ли что и возвещало свою гибель, был ли это сигнал, зов на помощь, весть об утрате или о том, что его не будет, — все равно надобно было проснуться…» (39, стр. 139) — писал Герцен. И Россия стала медленно пробуждаться. Журнал «Телескоп», опубликовавший чаадаевское «Письмо», было приказано закрыть, автора объявить сумасшедшим и изолировать от общества. Но было поздно. Россия как бы очнулась от длительного оцепенения. К тому же чаадаевское отрицание, как верно подчеркивает А. Лебедев, явилось лишь выражением объективного процесса, который уже развивался в России. Повсюду поднимался ропот. Все, не исключая армейских офицеров, стали не только критиковать политику правительства, но и выражать недовольство «самим Николаем» (37, стр. 347). Последний, иронически замечает Герцен, «в смятении духа почувствовал за обедом у флигель-адъютанта Б. чуть ли не в присутствии самого Дубельта, как между сыром и грушей родился нигилизм» (37, стр. 347). В нигилизме император смутно предугадывал нечто грозное, способное противопоставить себя существующему режиму.

Подспудная стихия поднималась медленно. Но к концу 50-х годов взрыв назрел. И вдруг зловещее молчание разрывается потрясающим взрывом смеха, «странного смеха, страшного смеха, смеха судорожного, в котором был и стыд, и угрызение совести, и, пожалуй, не смех до слез, а слезы до смеха. Нелепый, уродливый, узкий мир „Мертвых душ“ не вынес, осел и стал отодвигаться. А проповедь шла сильней… все звало людей к сознанию своего положения, к ужасу перед крепостным правом и перед собственным бесправием, все указывало на науку и образование, на очищение мысли от всего традиционного хлама, на свободу совести и разума… Тихая работа сороковых годов разом оборвалась» (37, стр. 348). Так с начала 60-х годов развернулась та внутренняя «партизанская» война прогрессивного начала с охранительным, которая проходила под интригующим названием «нигилизм». Идейным вдохновителем ее был Писарев. Термин «нигилизм» в России употреблялся с 20-х годов. Но после выхода романа Тургенева «Отцы и дети», где был выведен образ нигилиста Базарова, он стал общераспространенным. Слово «нигилизм», выражавшее сущность отрицательного направления в движении шестидесятников, как говорили современники, пришлось России «ко двору», быстро прижилось. Постепенно в понятие нигилизма стало включаться все, в чем хотя в какой-то степени чувствовалось веяние прогрессивных идей, в чем заявлял о себе материализм и давали знать антирелигиозные начала, т. е. нигилизм все более отождествлялся с революционностью. В то же время нигилизм сосредоточил на себе всю ярость и злобу реакционеров, которые, используя допущенные нигилистами крайности и противоречия, давали о нем самые уничтожающие отзывы. Желая оттолкнуть от нигилизма общественность, реакционеры стали причислять к нему не только все, что было необычно, что привлекало своей новизной и яркостью в затхлой атмосфере всеобщего застоя, но и приписывали ему все неестественное, вызывающе вульгарное, отталкивающее.

Интересные данные на этот счет приводит Е. Соловьев. «В разгар движения, — говорит он, — всякого, кто отрицал эстетику, авторитеты частные и общие, видел в естествознании единственную настоящую науку, кто восставал против деспотизма патриархальной семьи, кто не ходил в церковь или носил длинные волосы, плед и синие очки, — всех одинаково называли нигилистами. Один журналист писал: „Нигилизм — это атеизм, материализм, эмансипация, свободная любовь, анархия и распутство; словом, „в бога не верует и в баню не ходит““» (96, стр. 166). Таким образом, этот термин, вобрав в себя самые противоречивые понятия, становился, по словам Писарева, или знаком отличия возглавляемого им течения, или «позорным клеймом» в зависимости от того, какая голова, дружеская или вражеская, потрудилась над его толкованием. Враждебное окружение изображало нигилистов как шайку «интеллигентных разбойников обоего пола», озлобленных неудачников и скудоумных невежд, которые, теряя ориентиры, доходили в своем отрицании до абсурда, до помешательства. Бессмысленное разрушение, или «отрицание для отрицания», они будто бы сделали смыслом своей деятельности и конечной целью ее. А поэтому нигилисты-де не получили поддержки общественности, которая якобы встретила их «недоверчиво и враждебно» (59, стр. 72). В действительности же идеи нигилистов вызвали живой интерес среди прогрессивной общественности. Недаром даже ярые противники нигилизма вынуждены были признать в нем не только характерную черту момента 60-х годов, но и совершенно новое явление, импонировавшее взглядам молодого поколения. Так, Страхов вспоминает, что освобождение крестьян дало толчок к освобождению умов, распространению мыслей об обновлении всей жизни до ее основ и это движение захватило как людей зрелых, так и молодежь. Обстановка всеобщего недовольства окружающим способствовала широкой популярности идей нигилизма и обусловливала их дальнейшее развитие. Поэтому «Русский вестник» от лица всей редакции выражал панический ужас по поводу того, что «нигилистические понятия овладевают умами… мало… встречают себе отпора… напротив, все поблажает им и все питает их…» (82, стр. 414).

Что же касается отрицательных тенденций нигилистов, вызвавших массу нареканий, то, как говорил Кропоткин, настойчивость, непримиримость и беспощадность в отрицании проявлялись у них только по отношению к тому, что было «проникнуто духом крепостничества». Даже самые злобствующие реакционеры, приравнивающие деятельность нигилистов к «вандализму», вынуждены были признать, что в тяжелых условиях цензуры им приходилось «в одно и то же время и отрицать и утверждать, ломать старые и создавать новые идеалы» (43, стр. 76).

Герцен, живший в это время за границей, писал, что получил «перцовое наслаждение» от ознакомления со взглядами Писарева и высказывал сожаление, что «порядком узнал этого Маккавея петербургского нигилизма так поздно». Он говорил, что название «нигилизм», возможно, не вполне верно отражает сущность писаревского направления. Во всяком случае, нигилизм представляет собой такой склад мышления, который «не превращает что-нибудь в ничто», как утверждают ретрограды, и не принимает иллюзорное «ничто» за «что-нибудь». «Нигилизм… по его мнению, — это наука без догматов, это безусловная покорность опыту и безропотное принятие всех последствий… если они вытекают из наблюдения, требуются разумом». А если под нигилизмом понимать «обратное творчество, т. е. превращение фактов и мыслей в ничего, в бесплодный скептицизм, в надменное „сложа руки“, в отчаяние, ведущее к бездействию, тогда настоящие нигилисты всего меньше подойдут под это определение» (37, стр. 349).