Андре Агасси - Откровенно. Автобиография

• Название: Откровенно. Автобиография
• Автор: Андре Агасси
• Издательство: Юнайтед Пресс
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2010
• ISBN: 978-5-904522-45-2

Папаша безжалостно отстреливает ястребов, кружащих над домом, сестра сбежала из дома с великовозрастным теннисистом, а Андре никак не решит, что же купить на первые заработанные деньги — так необходимый ему свитер или подарок девочке, которая очень нравится?

Биография Агасси кажется сказочной историей покорения мальчиком из бедной семьи большого мира и большого тенниса: в ней есть и агрессивный отец с тяжелой рукой, и безропотная мама, не cмеющая заступиться за сына, и ненавистные маленьким Андре круглосуточные тренировки на корте.

Эмоциональные истории из жизни, смысл которой бунтарь Агасси нашел, только встретив настоящую любовь в лице Штефи Граф, ощутив радость отцовства и научившись выигрывать ради людей, которым необходима его поддержка, способны тронуть читателя до глубины души.

---

Мы знали, чего он ждет от нас, поэтому дружно закричали: «Ура!»

«Только не говорите маме», — попросил он.

Кембриджский теннисный клуб — длинный сарай к востоку от Стрипа. Там есть десять асфальтированных кортов, и все время стоит тяжелый, противный запах: пахнет пылью, потом, какими-то мазями и еще чем-то скисшим, с истекшим сроком годности. Для отца Кембриджский клуб как второй дом. Он стоит с хозяином, мистером Фонгом, и следит, чтобы мы играли, а не тратили время на смех и болтовню. В конце концов отец дает короткий свисток, звук которого я никогда не забуду. Он свистит, заложив пальцы в рот, и этот пронзительный свист означает конец гейма, сета, матча, по этому знаку мы прекращаем играть и быстро забираемся в машину.

Мои братья и сестры всегда заканчивают раньше, чем я. Старшие сестры Рита и Тами и старший брат Фили неплохо играют в теннис. Мы — эдакая теннисная семья фон Траппов. Но я, самый младший, превосхожу всех. «Андре — избранный», — отец говорит это моим сестрам и брату, мистеру Фонгу и мне самому. Вот почему он уделяет мне максимум внимания. Я — последняя и самая большая надежда клана Агасси. Иногда мне нравится постоянное внимание отца, но временами я предпочел бы стать невидимкой, потому что он меня путает. Отец периодически делает странные вещи. К пример, часто засовывает в ноздрю большой и указательный пальцы и, невзирая на боль, от которой слезы льются у него из глаз, выдергивает пучок черных волос. Таким способом он приводит свой нос в порядок. К тому же он бреется без мыла или крема. Просто водит одноразовой бритвой вверх и вниз по щекам и челюсти, царапая кожу и позволяя крови стекать по лицу, пока она не засохнет.

Когда отец напряжен или расстроен, он смотрит куда-то в пространство и бормочет: «Я люблю тебя, Маргарет!» Однажды я спросил маму: «А с кем отец разговаривает? Кто такая Маргарет?»

Мама рассказала, что в моем возрасте, когда отец катался на коньках на пруду, лед под ним треснул. Он провалился в полынью и начал тонуть. Он уже не дышал, но его вытащила из воды и вернула к жизни женщина по имени Маргарет. Отец никогда не встречался с ней до того происшествия и ни разу не видел после. Но время от времени ее образ встает перед ним, и тогда он говорит с ней и благодарит за свое спасение самым ласковым голосом. Он говорит, что видение Маргарет всякий раз возникает внезапно, а когда все проходит, он лишь очень смутно помнит, что произошло.

Вспыльчивый по натуре, отец всегда готов к сражению. Он постоянно ведет бой с тенью. В машине у него лежит рукоятка от топора. Выходя из дома, он насыпает в карманы несколько горстей соли и перца на случай, если ввяжется в уличную драку — чтобы ослепить соперника. Но самую жестокую битву он ведет с самим собой. У него хроническое защемление в шее, и он вечно пытается облегчить его, зверски вращая и тряся головой. Если это не помогает, он встряхивается, как собака, мотая головой из стороны в сторону до тех пор, пока шейные позвонки не издадут звук лопающегося попкорна. Если же и это не спасает, он прибегает к помощи тяжелой боксерской груши, свисающей на ремнях за домом. Отец снимает ее с ремня, встает на табурет, просовывает голову в ременную петлю, затем отшвыривает табурет — тогда его тело падает и повисает на ремне. Впервые увидев, как он повис в петле, а его ноги болтаются в метре от земли, я решил, что отец убил себя, и побежал к нему, истерически рыдая. Увидев мое перекошенное лицо, отец буркнул: «Что, черт возьми, с тобой стряслось?»

Но гораздо чаще он борется с окружающими. Как правило, эти битвы начинаются без предупреждения в самый неожиданный момент. К примеру, пока он спит. Во сне он нередко участвует в боксерских поединках и поэтому частенько с размаху бьет спящую маму. Или, к примеру, в машине. Мало найдется вещей, которые нравятся ему больше, чем сидеть за рулем нашего зеленого дизельного «олдсмобиля», подпевая кассете с записями Лауры Браниган[9]. Но стоит кому-то из водителей подрезать его, вытеснить из ряда или отказаться перестроиться по его требованию, пиши пропало. Как-то раз по пути в Кембриджский клуб он что-то не поделил с другим водителем. В итоге отец остановился, вышел из машины и потребовал, чтобы обидчик сделал то же самое. Поскольку отец размахивал рукояткой от топора, тот, разумеется, отказался покинуть авто. Тогда отец расколотил его фары и стоп-сигналы, засыпав все вокруг стеклянной крошкой. В другой раз отец, перегнувшись через меня, направил на водителя соседней машины пистолет. Дуло было прямо перед моим носом. Я сидел без движения, глядя перед собой. Я не знал, что натворил тот водитель, но подозревал, что это был автомобильный эквивалент попадания мячом в сетку. Я чувствовал, как палец отца напрягся на спусковом крючке. Затем услышал, как та, вторая машина с ревом унеслась прочь, сопровождаемая звуком, который мне редко доводилось слышать, — отцовским смехом. У него трясется живот. Я тогда решил, что не забуду своего хохочущего отца с пистолетом у моего носа, даже если доживу до ста лет.

Убрав оружие в бардачок и вновь тронувшись с места, отец попросил меня не рассказывать об этом маме.

Зачем он это сказал? А что бы, интересно, сделала мама, если бы я рассказал ей об этом?

В один из нечастых дождливых дней в Вегасе мы с отцом поехали забирать маму с работы. Я забрался с ногами на сиденье, прыгал и пел. Мы перестроились в левый ряд, собираясь повернуть. Рядом загудел грузовик: мы явно забыли включить «поворотник». Отец показал неприличный жест столь поспешно, что едва не ударил меня по лицу. Водитель грузовика проорал что-то в ответ. Отец ответил залпом ругательств. Грузовик тут же остановился, шофер выскочил из кабины, отец последовал его примеру.

Я наблюдал за происходящим в заднее стекло. Дождь припустил еще сильнее. Шофер грузовика замахнулся, но отец тут же нырнул под его руку, отклонив ее макушкой, и провел серию ударов, завершив ее апперкотом. Его противник упал на асфальт: я был уверен, что он мертв. Или скоро умрет, ведь он лежит посреди дороги — его переедет первая же машина. Отец вернулся в машину, и мы тут же тронулись с места. Через заднее стекло видно водителя грузовика: он без сознания, его лицо залито дождем. Я оборачиваюсь и вижу, как отец бормочет ругательства, сжимая руль. Перед тем как зайти за матерью, он внимательно осматривает руки, сжимая и разжимая кулаки, убеждаясь, что суставы не разбиты. Потом оборачивается назад и смотрит прямо мне в глаза, хотя лицо у него такое, будто он опять видит Маргарет. «Не говори матери».

Эти и другие случаи всплывают в моей памяти, как только я подумываю сообщить отцу, что не хочу играть в теннис. Я люблю отца и хочу радовать его и не смею огорчать. В гневе он страшен, поэтому, когда отец говорит, что я должен играть в теннис и стану лучшим игроком в мире, я могу лишь кивать и подчиняться. И Джимми Коннорсу, и вообще любому человеку я посоветовал бы делать то же самое.

ДОРОГА К ЧЕМПИОНСТВУ лежит через плотину Гувера[10]. Незадолго до того как мне исполнилось восемь, отец решил, что с меня достаточно схваток с драконом на заднем дворе и махания ракеткой в Кембриджском клубе: пора переходить к участию в настоящих турнирах, которые регулярно проходят в Неваде, Аризоне и Калифорнии. Там бы я мог сразиться против настоящих живых мальчишек — своих ровесников. Теперь каждые выходные вся семья забиралась в машину, и мы отправлялись либо на север по шоссе 95 в сторону Рино, либо на юг через Хендерсон по плотине Гувера в Феникс через пустыню мимо Скотсдейла или Тусона. Машина, которую ведет отец, — второе самое ненавистное мне место после теннисного корта. Но за меня все решили; я обречен провести детство между этими двумя тюрьмами.

Я выиграл семь своих первых турниров в возрастной группе младше десяти лет. Отец никак не отреагировал на это: в его глазах я лишь сделал то, что должен был сделать. По пути обратно, проезжая через плотину, я смотрю на воду, запертую в монолитных стенах. Я вижу надпись на постаменте флагштока: «В честь тех, кого вдохновляла идея превратить заброшенные земли в цветущие сады…» Эта фраза крутится у меня в голове. Заброшенные земли. Есть ли на земле места более заброшенные, чем наш дом посреди пустыни? Я думаю о ярости, распирающей отца, будто река Колорадо, запертая плотиной Гувера. Рано или поздно его прорвет, это лишь вопрос времени. Единственный выход — постараться заблаговременно вскарабкаться на возвышенность.

Для меня единственное спасение — побеждать. Всегда побеждать.

Мы едем в Сан-Диего, на стадион Морли Филд. Я играю с мальчиком по имени Джефф Таранго. Он владеет ракеткой гораздо хуже меня, и все же я проигрываю первый сет — 6–4. Я потрясен. Отец готов убить меня. Беру себя в руки и выигрываю следующий сет, 6–0. Сразу после начала третьего сета Таранго вроде бы подворачивает лодыжку. Я атакую его укороченными ударами, стараясь заставить ступать на больную ногу. Но он, оказывается, лишь притворялся: с ногой у него все в порядке, он лихо скачет по корту, отбивает мои удары, выигрывая очко за очком.