Андре Агасси - Откровенно. Автобиография

• Название: Откровенно. Автобиография
• Автор: Андре Агасси
• Издательство: Юнайтед Пресс
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2010
• ISBN: 978-5-904522-45-2

Папаша безжалостно отстреливает ястребов, кружащих над домом, сестра сбежала из дома с великовозрастным теннисистом, а Андре никак не решит, что же купить на первые заработанные деньги — так необходимый ему свитер или подарок девочке, которая очень нравится?

Биография Агасси кажется сказочной историей покорения мальчиком из бедной семьи большого мира и большого тенниса: в ней есть и агрессивный отец с тяжелой рукой, и безропотная мама, не cмеющая заступиться за сына, и ненавистные маленьким Андре круглосуточные тренировки на корте.

Эмоциональные истории из жизни, смысл которой бунтарь Агасси нашел, только встретив настоящую любовь в лице Штефи Граф, ощутив радость отцовства и научившись выигрывать ради людей, которым необходима его поддержка, способны тронуть читателя до глубины души.

---

— Обнять? А зачем?

— У меня хорошее настроение. Я счастлив, в конце концов! Почему бы и нет? Вот и сделаю это. Живем только один раз.

Отец стоит у выхода в бейсбольной кепке и солнечных очках. Я решительно подхожу к нему и сжимаю в объятиях. Он застывает в совершенной неподвижности. Мне кажется, что я обнимаю чучело.

Разжимаю объятия… И обещаю себе никогда больше не делать этого.

В МАЕ 1987 ГОДА МЫ С ФИЛИ летим в Рим. Я в основной сетке турнира, так что наше проживание оплачивают организаторы. Мы меняем забронированную Фили затрапезную гостиницу, где нет ни телевизора, ни занавесок в душе, на первоклассный отель Cavalieri, гордо глядящий на город с вершины самого высокого из римских холмов.

Перед турниром у нас есть несколько свободных дней, чтобы побродить по городу и посмотреть достопримечательности. Мы отправляемся в Сикстинскую капеллу и долго разглядываем фреску, на которой Иисус передает святому Петру ключи от Царствия Небесного, разглядываем потолок, расписанный Микеланджело. Экскурсовод говорит: «Микеланджело всю жизнь мучительно стремился к совершенству, впадая в ярость всякий раз, когда замечал мельчайший недостаток в своей работе или в материале, который он собирался использовать».

Мы проводим целый день в Милане, посещая церкви и музеи. Полчаса стоим перед «Тайной вечерей» Леонардо да Винчи. Мы узнаем о записных книжках Леонардо, где можно найти беглые эскизы человеческих тел, а также футуристические изображения вертолетов и уборных современного вида. Мы оба поражены тем, что в одном человеке может уместиться столько идей. «Главное — вдохновение, — говорю я Фили, — в этом весь секрет».

Открытый чемпионат Италии проходит на кортах с красным грунтовым покрытием — оно сразу показалось мне неестественным. До этого мне приходилось играть лишь на зеленых грунтовых кортах, они считаются довольно быстрыми.

Красный грунт — это горячий клей и расплавленная смола, уложенные поверх зыбучих песков.

— Если уж человек погряз в эту чертову красную глину, то его уже не вытащишь, — жалуюсь я Нику на первой же тренировке.

— Все нормально, — ухмыляется он. — Нужно только привыкнуть. Не будь таким нетерпеливым, не пытайся забить каждый мяч.

Что он имеет в виду? Я проигрываю во втором раунде.

Мы летим в Париж, на Открытый чемпионат Франции. Здесь — тоже красное грунтовое покрытие. Я ухитряюсь выиграть в первом раунде, но вылетаю после второго. Мы с Фили вновь стараемся посмотреть город, узнать что-нибудь для общего развития. Отправляемся в Лувр, его бесчисленные картины и скульптуры ввергают нас в панику. Мы не знаем, куда свернуть, где остановиться, не в силах понять то, что видим. Оглушенные, переходим из зала в зал и вдруг видим картину, которую понимаем даже слишком хорошо. Это полотно эпохи итальянского Возрождения: молодой обнаженный мужчина стоит на вершине скалы. Одной рукой он схватился за голую, надломленную ветку дерева, другой держит женщину и двоих детей. Вокруг его шеи обвил руки старик, возможно, отец, сжимающий сумку с чем-то, похожим на деньги. Под скалой распростерлась бездна, усыпанная телами не сумевших удержаться. Все зависят от силы обнаженного мужчины, от его хватки.

— Чем дольше смотришь, тем, кажется, крепче рука старика сжимает шею этого парня, — говорю я Фили.

Фили кивает. Он смотрит на обнаженного мужчину и тихо говорит:

— Держись, брат.

В ИЮНЕ 1987 ГОДА мы отправляемся на Уимблдон. Я буду играть с французом Анри Леконтом на корте номер два. Его называют «кладбищенским кортом» из-за позорных поражений, которые неоднократно доводилось терпеть на нем самым разным игрокам. Впервые мне предстоит играть на священном для любого теннисиста стадионе, — и с первого же взгляда он мне категорически не нравится. Я, простой необразованный парень из Лас-Вегаса, не люблю все чужеродное, а Лондон для меня чужероден до крайности. Британская пища, автобусы, освященные веками традиции. Как ни странно, даже трава на газоне Уимблдона пахнет не так, как дома.

Чтобы еще больше сбить с толку игроков, официальные лица Уимблдона с удовольствием снобов, облеченных властью, рассказывают участникам, как следует себя вести. Меня же выводят из себя любые правила, особенно — бессмысленные. Почему я должен носить белое? Вообще, почему кого-то волнует, во что я одет?

Я почувствовал себя оскорбленным: почему меня здесь постоянно ограничивают и принуждают? Может быть, я здесь не очень-то нужен? Почему спортсмен должен показывать пропуск, чтобы пройти в раздевалку? Я участвую в этом турнире, но ко мне относятся как к чужаку, даже не давая тренироваться на кортах, где мне предстоит выступать. Приходится тренироваться в помещении, вне стадиона. Попробовать себя на травяном покрытии я впервые смог лишь в начале турнира. И с ужасом обнаружил, что мяч не отскакивает в нужном направлении, да он вообще не отскакивает, черт возьми, потому что эта трава не похожа на траву — скорее, на лед, тщательно залитый вазелином. Я так боялся поскользнуться, что старался двигаться на цыпочках. Оглядываюсь на британских болельщиков: заметили ли они, насколько мне дискомфортно? И тут меня охватывает ужас: болельщики нависают прямо надо мной! Этот корт скроен как кукольный дом. Леконт расправляется со мной, и вот мое имя пополнило список жертв «кладбищенского корта». Обещаю Нику никогда больше сюда не возвращаться. Скорее я вновь обниму своего отца, чем паду в объятья Уимблдона.

Несколько недель спустя все еще в омерзительном настроении я лечу в Вашингтон. На игру с Патриком Кюхненом в первом раунде выхожу совершенно опустошенным. Силы ушли все, без остатка. После утомительных разъездов по Европе я больше ни на что не способен. Переезды, поражения, стрессы выпили из меня все жизненные соки. К тому же день выдался на редкость жаркий, чувствую себя не лучшим образом. Остается лишь покинуть корт, хотя бы мысленно, что я и делаю. Когда за каждым из нас остается по одному сету, отключаюсь от игры. Разум покидает мое тело и отправляется вольно бродить куда-то за пределы стадиона. В третьем сете я исчезаю полностью. Проигрываю 6–0.

Я подхожу к сетке, чтобы пожать руку Кюхнену, он что-то говорит, но я не слышу и даже не вижу его. Он — лишь сгусток энергии в конце туннеля. Я подхватываю сумку и, спотыкаясь, бреду со стадиона. Перехожу через улицу в сторону парка Рок Крик, плетусь между стволов и, убедившись, что вокруг никого, ору деревьям:

— Мне все это дерьмо осточертело! Мне, черт побери, конец! Я выдохся!

Я шагаю куда глаза глядят и выхожу на какую-то поляну, где расположилась группа бездомных. Кто-то сидит на земле, другие спят, растянувшись на бревнах, пара мужчин играет в карты. Они похожи на троллей из детской сказки. Я подхожу к одному из них, настороженно глядящему на меня, открываю сумку и вытаскиваю несколько теннисных ракеток Prince:

— На, парень, хочешь — забирай! Мне это больше не нужно!

Бездомный пока не понимает, что происходит, зато видит, что наконец-то встретил кого-то более безумного, чем он сам. Его товарищи потянулись в нашу сторону.

— Идите сюда, ребята, скорее! — объявляю я. — Пусть сегодня у нас тридцать восемь градусов в тени, все равно предлагаю превратить этот вечер в рождественский!

Я вываливаю из сумки оставшиеся ракетки, каждая из которых стоит несколько сотен долларов, и швыряю их бродягам:

— Забирайте, все забирайте! Мне это уж точно не понадобится!

После этого, наслаждаясь необычайной легкостью своей спортивной сумки, я отправляюсь в отель, где мы с Фили остановились. Я сижу на кровати, Фили — на другой, как в старые добрые времена.

— С меня довольно! — объявляю я. — Я больше не могу.

Он не пытается спорить. Он понимает. Кто поймет меня лучше него? Мы хотим спланировать дальнейшие шаги. Как сообщить Нику? А отцу? Чем я смогу зарабатывать себе на жизнь?

— Чем бы ты хотел заняться вместо тенниса?

— Не знаю.

Мы идем ужинать, продолжая обсуждать мое будущее, анализируя финансовое положение, — на моем счету осталась пара сотен долларов. Мы шутим: кажется, снова приближается эпоха картошки и чечевичного супа.

В нашем номере на телефонном аппарате мигает лампочка: принято новое сообщение. Организаторы из Северной Каролины сообщают, что один из игроков отказался участвовать в их турнире, интересуются, смогу ли я сыграть. За это гарантируют две тысячи.

Фили считает, что уходить из тенниса хотя бы с деньгами в кармане мне было бы гораздо легче.

— Хорошо, — соглашаюсь я. — Последний турнир. Надо бы достать хоть пару ракеток.

НА ЖЕРЕБЬЕВКЕ мне выпадает играть в первом раунде с парнем по имени Майкл Чанг. Я вырос, регулярно играя с ним. Сражался против него на всех юношеских турнирах и ни разу не уступил. С ним у меня никогда не было проблем. К тому же ему всего пятнадцать — он на два года моложе меня, а ростом едва ли мне до пупка. Для расшатанной психики Андре Агасси подобный матч — то, что доктор прописал. Заведомая победа. Выхожу на корт, улыбаясь.