Ивлин Во - Черная беда

• Название: Черная беда
• Автор: Ивлин Во
• Жанр: Классическая проза

---

— Опять консервированная спаржа, — вздохнул сэр Самсон. — И письмо от епископа.

— Неужели он приедет обедать?

— Слава Богу, нет. Насколько я понял, Сет почему-то хочет снести англиканский собор. Интересно, а чем, собственно говоря, я тут могу помочь? Можно подумать, что я всесилен. Здание, кстати, жутко уродливое. Пруденс, вы бы с Уильямом поехали после обеда прокатиться на пони, а то они у вас что-то совсем застоялись.

— Сегодня так душно, — сказала Пруденс.

— Сегодня столько дел, — сказал Уильям.

— Как хотите, — сказал сэр Самсон Кортни. — Они что, поссорились? — спросил он у жены, когда они остались вдвоем. — А то раньше — водой не разольешь!

— Я уже давно хочу с тобой поговорить, Сэм. Все руки не доходят последнее время я ужасно волновалась из-за львиного зева. Знаешь, мне кажется, Пруденс не в своей тарелке. По-моему, девушке ее возраста здешний климат не показан. Может, отправить ее на несколько месяцев в Англию, как ты полагаешь? Харриет поселила бы ее у себя, на Белгрейв-плейс. Девочка ходила бы в гости, общалась со своими сверстниками. Что ты на это скажешь?

— Думаю, ты права. Эта ее «Панорама», над которой она корпит днями и ночами… Только напиши Харриет сама, а то у меня дел по горло. Надо подумать, что сказать епископу…

Но на следующий день Пруденс и Уильям все же поехали кататься на пони. У Пруденс было назначено свидание с Бэзилом.

— Послушай, Уильям, из города ты поедешь по улице, которая проходит за баптистской школой и еврейскими скотобойнями. Потом — мимо тюрьмы для смертников и инфекционной больницы.

— Хорошенький же ты мне придумала маршрут!

— Не злись, милый. Иначе ведь тебя могут увидеть. Когда минуешь арабское кладбище, можешь ехать куда хочешь. Жди меня в пять часов возле дома Юкумяна.

— Отличная меня ожидает прогулка! На двух пони. Попробуй удержи Забияку!

— Не выдумывай, Уильям. Ты же прекрасно сам знаешь, что Забияка тебя слушается. Кроме тебя, я бы никому ее не доверила. Не могу ведь я оставить Забияку перед домом Юкумяна — это же неприлично, пойми!

— А, по-твоему, прилично заставлять меня целый день таскаться по жаре на двух лошадях, пока ты будешь лежать в постели с этим типом, который, ко всему прочему, перебежал мне дорогу?

— Уильям, не сердись. Никто тебе дорогу не перебегал, не сочиняй. Наверняка за полгода я тебе до смерти надоела.

— Уж ему-то ты точно надоешь. И очень скоро.

— Скотина.

Бэзил по-прежнему жил в большой комнате над магазином господина Юкумяна. На задний двор, заваленный ржавым железом и мусором, выходила веранда, на которую со двора можно было подняться по внешней лестнице. Пруденс прошла через магазин, вышла во двор и поднялась по лестнице. От табачного дыма в комнате нечем было дышать. Бэзил, в рубашке с засученными рукавами, сидел в шезлонге и курил манильскую сигару. Когда Пруденс вошла, он встал ей навстречу, запер за ней дверь и бросил окурок в наполненную водой сидячую эмалированную ванну. Окурок зашипел, погас и, постепенно размокая, стал плавать в мыльной воде. В комнате стоял полумрак. На доски пола и на старые пыльные циновки сквозь щели в ставнях падал солнечный свет. Пруденс неловко остановилась посреди комнаты с шляпкой в руке. Оба молчали. Пруденс заговорила первой:

— Ты мог бы побриться. — И добавила: — Помоги мне снять сапоги.

Во дворе госпожа Юкумян громким голосом отчитывала козу. Полоска света из окна медленно передвигалась по полу. От размокшего окурка вода в ванне постепенно потемнела.

Стук в дверь.

— Господи! — воскликнула Пруденс. — Неужели это уже Уильям?

— Мистер Сил! Мистер Сил!

— В чем дело? Я отдыхаю.

— Вставайте, — раздался за дверью голос господина Юкумяна. — Вас по всему городу ищут. Даже после обеда поспать не дадут!

— Что им надо?

— Император хочет немедленно вас видеть. У него очередная идея. Очень современная и очень важная. Какая-то шведская стенка, будь она неладна!

Бэзил поспешил во дворец и нашел своего повелителя в состоянии крайнего возбуждения:

— Я тут читаю одну немецкую книгу. Мы немедленно должны издать декрет… повсеместные занятия физкультурой… Все население, каждое утро понимаете? Нам необходимы рекомендации из Европы. Свяжитесь со специалистами. Пятнадцатиминутная утренняя гимнастика. И пение хором. Это очень важно. От этого зависит здоровье нации. Я об этом уже давно думаю. Почему в Европе нет холеры? Потому что там поют хором и занимаются утренней гимнастикой… И бубонной чумы тоже нет… И проказы…

Вернувшись в посольство, Пруденс вновь открыла «Панораму жизни» и начала писать: «Влюбленная женщина…»

— Женщина, — сказал мистер Юкумян. — Вот что надо Сету, чтобы он успокоился. Всюду сует свой нос. Послушайте меня, мистер Сил, если мы подыщем Сету женщину, наша модернизация пойдет как по маслу.

— На худой конец есть Фифи.

— Нет, мистер Сил, она ходила к нему, когда он был еще маленьким мальчиком. Вы не беспокойтесь. Я все устрою. В лучшем виде.

С тех пор как император ознакомился с книгами, присланными ему из Европы с последней почтой, его вмешательство в работу министерства становилось несноснее день ото дня. Хуже всего было то, что подготовка праздника противозачаточных средств отнимала немало сил и нервов, причем император, несмотря на постоянно поступающие протесты, продолжал проявлять к празднику повышенный интерес. Площадка, которая должна была образоваться на месте снесенного англиканского собора, уже была, по его приказу, названа площадью Мэри Стопс[16].

— То ли еще будет, когда он изучит психоанализ, — мрачно заметил Бэзил, живо представив себе бульвар Крафта-Эббинга[17], авеню Эдипа и скатофиликов[18].

— Если в самое ближайшее время мы не найдем ему женщину, он изучит все современные науки, — сказал господин Юкумян. — Вот очередное письмо от наместника папы. Если заранее не заказать эти штуки из Каира, весь праздник пойдет насмарку. Но учтите, противозачаточные средства — не сапоги, съесть их нельзя, придется по назначению использовать.

Противников праздника набралось немало, и настроены они были весьма решительно. Возглавил оппозицию граф Нгумо, у которого имелось сорок семь братьев и сестер (правда, большинством из них, когда граф унаследовал титул, пришлось пожертвовать) и который был отцом более шестидесяти сыновей и бессчетного числа дочерей. Потомство было его гордостью и постоянным предметом хвастовства; достаточно сказать, что у себя при дворе граф специально держал семерых менестрелей, которые, когда Нгумо собирал друзей, пели застольные песни на эту тему. Находясь в расцвете сил и имея на своем счету столь громкие победы, он ощущал себя в преддверии праздника израненным воином в окружении пацифистов, его репутации был нанесен тяжкий удар, его блестящие заслуги замалчивались самым злостным образом. Нововведения императора подрывали основы существования земельной аристократии, и граф выразил общее мнение, когда, под одобрительное мычание своих соратников, пригрозил кастрировать всякого, кто посмеет в его владениях воспользоваться этими новомодными и нечестивыми приспособлениями.

Что же касается более утонченного столичного общества, которое объединилось вокруг виконта Боза и состояло из чернокожих космополитов, придворных, младших отпрысков знатных семейств и нескольких представителей загнивающей арабской интеллигенции, то оно, хотя и не было настроено столь агрессивно, как земельная аристократия, в принципе также выступало в поддержку Нгумо; столичная знать вяло обсуждала проблему контроля над рождаемостью в салоне мадам Фифи и в большинстве своем придерживалась той просвещенной точки зрения, что, разумеется, подобные «меры» всегда были им известны, однако рекламировать их нецелесообразно — в лучшем случае противозачаточные средства будут применяться средним классом. Так или иначе, мнение этих людей никогда не пользовалось популярностью среди простого населения, а потому их достаточно лояльная позиция едва ли могла склонить общественное мнение на сторону императора.

Церковь же не скрывала своего резко отрицательного отношения к противозачаточным средствам. Никто не мог обвинить несторианского патриарха в религиозном фанатизме (напротив, в карьере его преосвященства бывали случаи, когда с трудом удавалось избежать большого скандала), однако жизнелюбие сочеталось у него с безупречным служением Богу: человеческие слабости у патриарха могли быть, но теологические — никогда. Всякий раз, когда возникал богословский спор и требовалось его веское слово, патриарх с готовностью забывал про удовольствия и непреклонно отстаивал религию предков. Был случай, когда митрополит из Матоди объявил себя четвертой ипостасью Святой Троицы; в другой раз один приходский священник неверно истолковал богочеловеческую природу Христа; в провинции Мхомала распространилась нелепейшая ересь, будто у пророка Исаии были крылья и он жил на дереве; в Попо во время посвящения местного священника в сан епископа несколько человек было принесено в жертву — по всем этим, а также по многим другим вопросам патриарх неизменно стоял на строго ортодоксальной позиции.