Джеймс Бьюдженталь - Наука быть живым: Диалоги между терапевтом и пациентами в гуманистической терапии

• Название: Наука быть живым: Диалоги между терапевтом и пациентами в гуманистической терапии
• Автор: Джеймс Бьюдженталь
• Издательство: Независимая фирма "Класс"
• Жанр: Психология
• Год: 1998
• ISBN: 5-86375-097-9

---

Последуем в этом за автором, не забывшим подчеркнуть "важ­ность нашего утраченного чувства, внутреннего осознавания, ко­торое позволяет каждому из нас жить с более истинным понима­нием своей уникальной природы" и напомнившим нам, что "это утраченное чувство есть прямой путь к наиболее глубокому пости­жению смысла бытия и вселенной". Отнесемся также с доверием к "неслабому" суждению практикующего психотерапевта (а не философа, скажем) о том, что "когда я полностью сознаю свое бытие — включая свои чувства относительно своего способа суще­ствования и того, как я в действительности хочу жить, — настоя­щая работа заканчивается".

Но в тот момент, когда на страницах этой книги автор обратит­ся к нам не как к интересующимся профессиональными пробле­мами психотерапии, а как к "интеллигентным читателям", то есть обратится прямо к нашему внутреннему сознаванию (чувствованию и пониманию), заметим: тут речь начинает идти уже не о психоте­рапии как помогающей профессии, а о той возможной самопомо­щи, которую мы только сами могли бы себе оказать; и не о той или иной профессиональной роли психотерапевта, а о нем как о но­воявленном культурном герое, поверх цеховых барьеров обраща­ющемся к каждому из "людей доброй воли". И к этому голосу в хоре современной культуры, по моему ощущению времени, сто­ит прислушаться отнюдь не первым слухом.

Покуда мы соглашаемся с тем, что "психотерапия на самом деле, — как пишет наш автор, — есть ускоренный образовательный процесс, направленный на то, чтобы достичь зрелости, задержав­шейся на двадцать, тридцать или более лет из-за попыток жить с детским отношением к жизни", мы остаемся в пределах вполне понятного для молодой профессии просветительского пафоса. А вот когда нам говорят, что "сознавание является фундаментальной природой человеческой жизни", то мы, именно как "интеллиген­тные читатели", вправе прибегнуть к своей онтологической инту­иции (убеждениям и вере) и задаться вопросом о правомерности подобной гуманитарной интервенции в круг жизни и самопонима­ние каждого из нас.

И тут приоткрывается одно скрытое до тех пор допущение, ко­торое стоило бы сформулировать явно.

Среди профессиональных, культурных и экзистенциальных ро­лей, с которыми мы имеем дело в психотерапевтическом поле, есть три позиции: супервизора, имеющего опыт нуждающегося в помо­щи клиента и помогающего терапевта, концептуалиста, владею­щего теоретическими средствами наблюдения и анализа психоте­рапевтического процесса, и того не имеющего пока устойчивого имени персонажа, который в косвенной речи обычно именуется словами с приставкой "само" (тот "сам", кто считается носителем и предметом самосознавания, самопонимания, самоотношения, самодействия, саморазвития и самопомощи в этом далеко не про­стом и не легком деле). Эти три позиции объединяет то, что они, по сути, являются автопозициями, между которыми разворачива­ется процесс рефлексивной автокоммуникации и обмен какими-то странными энергиями и символическими продуктами, причем происходит все это непосредственно в пространстве культуры, на ее сценах и экранах, а не на площадках профессионального пси­хотерапевтического цеха.

Далее, когда один из этих персонажей, психотерапевт — ввиду особой психической одаренности и/или большого профессиональ­ного опыта — получает преимущество перформативности, когда все его поведенческие жесты (по всем психическим модальностям и функциям, включая концептуальные) начинают удовлетворять принятым в психотерапевтическом сообществе критериям экзис­тенциальной прагматики, он вступает на поле автопсихопоэзиса и получает (или захватывает?) роль не просто выдающегося предста­вителя профессионального цеха, но и культурного героя, претен­дующего на своеобразное антропологическое авторство, на твор­чество (или возрождение) новых фигур человечности[3]

Эта новая роль психотерапевта на театре культуры является ус­ловием и своеобразия психотерапевтической словесности, и нара­стающего интереса к ней. Случаи из повседневной профессиональ­ной практики превращаются тут в экзистенциальные истории, в сопровождающее их сознавание привходит совокупный опыт ант­ропологического воображения.

Непомерные претензии? Или одна из реалий наблюдаемой пси­хологической культуры? Еще одна форма психофантастики или психологически реалистическое упование? Духовная провокация, как выражался в сходных обстоятельствах начала века С.Н. Булга­ков, или искренние показания внутреннего сознавания?

И на эти вопросы предоставлено отвечать нам самим. Даже са­мая замечательная психотерапевтическая словесность тут только "помощь для самопомощи"!

О.И. Генисаретский

Я посвящаю эту книгу человеку, который действитель­но сделал ее возможной, — Элизабет Кебер Бьюджен­таль. Только благодаря ее любви и поддержке я нашел способ поверить в то, что я имею право говорить столь просто, как я говорю на страницах, следующих ниже. То, что отражено на этих страницах, хотя и неполно, выражает то, что я испытываю в своей жизни как по­стоянно новую и волнующую возможность.

Предисловие

Я обнаружил, что одним из преимуществ (а также опасностей), связанных с написанием книги о человеческом опыте, являются отклики, которые она вызывает. Когда в 1965 г. была опублико­вана книга "В поисках подлинности", я не предполагал получить столько трогательных личных посланий от мужчин и женщин, ус­лышавших то, что я сказал. Но теперь эти отклики стали для меня одним из главных источников творческого удовлетворения, и я с нетерпением жду таких писем.

Несколько лет назад один молодой человек, живущий на дру­гом конце континента, написал мне о том воздействии, которое оказала на него моя книга, и о своих надеждах на изменение и рост. Мы обменялись несколькими письмами, а затем он прислал мне письмо, где сообщил, что собирается в Лос-Анжелес и хочет встре­титься со мной. Мы договорились о времени его визита в мой офис.

Войдя ко мне, молодой человек прямо с порога сказал, что предполагает бросить работу и переехать, чтобы проходить у меня терапию. Но уже через пятнадцать минут он расплакался. Он пла­кал от того, что разочаровался во мне. Я имею в виду, что он разочаровался во мне как в человеке.

Испытав наслаждение от того, что был столь высоко оценен другим человеком, я был повергнут в глубокое уныние. Молодой человек сообщил, что нашел меня значительно менее подлинным и в гораздо меньшей степени воплощающим его ожидания, чем можно было предположить при чтении моей книги. И, конечно, он был прав. Сказать по правде, я и сам не раз плакал над этим несоответствием.

Осознанно или нет, но этот обостренно впечатлительный мо­лодой человек плакал и от разочарования в самом себе. Однако для меня это слабое утешение, поскольку я знаю, что очень далек от того, кем кажусь. И все-таки я люблю этот образ и хочу, чтобы другие верили в него. Точно так же, как юноше было необходимо понимание того обстоятельства, что он ищет идеальный образ, с которым можно было бы идентифицироваться, так и мне необхо­димо уважать собственные стремления к более полноценному бы­тию, и в то же время понимать, сколько возможностей все еще остаются нереализованными.

Я психотерапевт. Когда вы прочтете это предложение, вы, возможно, сразу же составите мнение обо мне. Вы можете решить, что я некто вроде магического целителя; шарлатана; современного священника или шамана; мастера, ремонтирующего психические поломки; некий пережиток, оставшийся от старых времен; совет­чик, знающий о людях все; орудие реакционных сил, пытающих­ся сохранить существующие порядки; или опасный радикал, стре­мящийся разрушить все доброе и ценное. Удивительно, что вы можете иметь обо мне любое из этих представлений, даже если вы сами являетесь психотерапевтом. Более того, я уверен, что мог бы найти психотерапевтов (или, по крайней мере, тех, кто читает себя таковыми), которые соответствуют всем этим характеристикам.

Мне бы хотелось найти новое название тому, что я делаю. Мне хотелось бы отказаться от таких слов, как психотерапия, врач, пациент и лечение, и заменить их на совершенно новый словарь, который бы более точно описывал то, что я делаю, характеризовал установки относительно нашего совместного предприятия (с теми, с кем я работаю) и (главное!) наши роли в этой пьесе. До сих пор, однако, я не нашел замены, которая бы меня устраивала, и поэто­му по-прежнему использую те слова, к которым привык. Но, хотя слова и остаются прежними, их смысл постоянно меняется и раз­вивается. А мой опыт, связанный с тем, что я продолжаю называть психотерапией, открывает передо мной все новые и новые перспек­тивы, новые трудности и новые возможности.

Что я имею в виду, когда говорю, что "занимаюсь психотера­пией"? Я помогаю людям, недовольным своей жизнью, попытаться сделать свою жизнь более удовлетворительной. Я работаю с людь­ми, которые хотят больше соответствовать тому, кем они могли бы стать, но пока не стали. Я работаю с людьми, чувствующими, что внутри них дремлет нечто большее, чем то, что они способны воп­лотить в жизнь. Я работаю с людьми, которые хотят быть по-на­стоящему близки с другими и стремятся преодолеть барьеры, со­здающие вокруг нас невидимую клетку.