Иоанна Ольчак-Роникер - В саду памяти

• Название: В саду памяти
• Автор: Иоанна Ольчак-Роникер
• Издательство: Новое литературное обозрение
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2006
• ISBN: 5-86793415-2

«В саду памяти» Иоанны Ольчак-Роникер, польской писательницы и сценаристки, — книга из разряда большой литературы. Она посвящена истории одной еврейской семьи, избравшей путь польской ассимиляции, но в зеркале судеб ее героев отражается своеобразие Польши и ее культуры. «Герои этой „личной“ истории, показанной на фоне Истории с большой буквы, — близкие родственники автора: бабушка, ее родня, тетки, дядья, кузины и кузены. Ассимилированные евреи — польская интеллигенция. Работящие позитивисты, которые видели свою главную задачу в труде — служить народу. Безумные романтики, поверившие, что можно до основания потрясти мир. И те, и другие оказались позднее в дьявольски сложных условиях тоталитаризма: коммунистического и фашистского… Самый талантливый сценарист не придумал бы таких хитросплетений. Только жизнь может столь драматичным образом создавать и перемешивать человеческие судьбы», — пишет о книге Анджей Вайда.

Книге Иоанны Ольчак-Роникер в 2002 г. была присуждена высшая национальная литературная премия Польши — «Нике».

---

В книге появляется Якуб Морткович, или «пуська», — в роли нежного отца, который носит дочку на плечах, смеется и шутит. Янина Морткович тут — практичная и мало сентиментальная мамаша, которая объясняет мир со всем педагогическим пылом. Обожаемая бабушка не любит миндальничать, но при этом исправно следит за школьными тетрадками внучки, расспрашивает обо всех ежедневных событиях, хвалит рисунки, новые стихи и ручную работу. Добрая и самая лучшая на свете няня, которая перед сном напевает ей: «За Неманом, гей, взнуздан конь со сбруей, обними меня, дивчина, дай мне в руку меч!» И верная старая прислуга Марцин, которая всегда возьмет сторону ребенка, покажет «сокровища», спрятанные в зеленом сундучке, разотрет ушибленное колено, сварит кашку на молоке.

Подваршавские дачи: Сколимув, Констанцин, Пясечно — пахнут соснами и разогретым песком. Всей огромной родней ездят на пустынный тогда и мало кому известный Гель — в небольшую немецкую деревушку. В Закопаны, которые расположились на русско-австрийской границе: чтобы туда попасть, надо получить паспорт. В Татры, с венгерской стороны, где смех вызывает странное название городка — Шмекс. Восемь лет жизни Анульки представляются идиллией, а время было бурное и драматичное.

22 февраля 1904 года воскресным утром на варшавские улицы выбежали газетчики, громко крича: «Экстренное сообщение. Телеграмма из Петербурга! Разорваны дипломатические отношения России с Японией! Война! Война!» На следующий день все стены пестрели наклеенными на них призывами к мобилизации. Вскоре толпы призванных «в солдаты», охваченные ужасом рекруты в огромных папахах начали стекаться к Петербургскому вокзалу, откуда их повезут на Дальний Восток, в самую гущу жуткой сибирской зимы, за Урал и Байкал. Их провожали рыдающие матери и жены. Плакала тетя Гизелла Быховская и два ее сына — Густав и Янек на фронт отправлялся Зыгмунд Быховский, мобилизованный вместе с группой шестидесяти пяти варшавских врачей, среди которых был и лечивший Ханну молодой, веселый педиатр Генрик Гольдшмидт — свои первые художественные произведения он подписывал псевдонимом Януш Корчак.

Зыгмунд Быховский, мобилизованный в качестве врача в царскую армию во время русско-японской войны, 1904 г.

Вскоре стали приходить известия о поражении России, которые воспринимались с нескрываемым ликованием. Всюду повторяли экзотические названия: Порт-Артур, Харбин, Хабаровск, Цусима. Звучал вальс «На сопках Манджурии» — он исполнялся в Швейцарской Долине, в кафе, на улицах и в подворотнях. Пробуждалась надежда, что разгром на войне подорвет царский режим империи и поспособствует ослаблению антипольской политики. Самые запальчивые утверждали даже, что настает час для нового восстания. Польская социалистическая партия во главе с Пилсудским призывала к активному сопротивлению царизму.

Двадцатипятилетняя Камилка Горвиц как раз в тот период вернулась из Цюриха, получив медицинское образование, и начала работать в еврейской больнице на Чистом. Одновременно с тем она действовала в варшавской ячейке ПСП. 13 ноября 1904 года в воскресенье она приняла участие в демонстрации социалистов, которая собиралась на Гжибовской площади, у костела Всех Святых. Когда с красными знаменами они двинулись в город, полиция и драгуны стали их разгонять. И тут со стороны демонстрантов раздался салют из пятидесяти револьверов. Это Боевая дружина Пилсудского впервые применила против России оружие, что произвело на варшавян огромное впечатление: на какой-то момент чувство полного бессилия было в людях поколеблено. Во время стычки жертвы были с обеих сторон, множество людей схватили. Через два дня взяли Камилку, препроводив в женскую часть тюрьмы, так называемую «Сербию». Выпустили ее под залог, внесенный матерью.

В январе 1905 года в России начались уличные беспорядки, ставшие прологом к революции. «Кровавое воскресенье» — жестокая расправа полиции с людьми, шедшими с антивоенными лозунгами к Зимнему дворцу в Петербурге, спровоцировала, с одной стороны, новые демонстрации и волнения, а с другой — усилила репрессии властей. В Варшаве ПСП объявила всеобщую забастовку. В ней приняли участие тысячи рабочих со всей страны. Участвовала и молодежь — под лозунгом требований польских школ. Одним из главных зачинщиков забастовки в своей гимназии был шестнадцатилетний Гучо Бейлин.

Якуб Морткович, во время прогулки в тюрьме «Павяк», 1906 г.

Симпатизировавший ПСП Якуб Морткович также включился в конспиративную деятельность. Он связался с независимыми организациями в Кракове. Был одним из организаторов Общества народных издательств в Варшаве. Принимал участие в таких международных институтах, как Общество польской культуры и Всеобщий университет. Получал из-за границы и распространял книги, запрещенные царской цензурой. Ничего не помогало, даже если Анулька, идя с папулей по улице, заслоняла его ручонками при виде русского полицейского. Ничего не помогало. Даже если на звонок в дверь она просыпалась в постели, шепча: «Тсс! Не открывайте, обыск!»

В 1906 году ночью раздался стук в дверь квартиры на Школьной. После тщательного обыска царские жандармы увели Якуба Мортковича. Его посадили в следственный изолятор на Павяке. Ему грозила ссылка в Вятку. Но каким-то чудом, возможно, за деньги, а может, благодаря связям, спустя два месяца его приговорили принудительно на год покинуть пределы Российской империи. Наказание заменялось прекрасной и полной впечатлений поездкой. Вместо Сибири — путешествие по Европе. Он взял с собой жену и дочь. Был 1907 год. Ханне пять лет.

В книжной фирме остался компаньон Линденфельд и преданный сотрудник Мариан Штайнсберг, — пишет моя мать. — В квартире, частично сданной, — наша прислуга Марцин. Сама поездка — ее плодотворность невозможно переоценить: Lehr und Wanderjahre[50] — пролегала через Краков, Вену, Венецию, Флоренцию, Рим, Неаполь, Сорренто, Париж, Мюнхен, Лейпциг. Сегодня меня удивляет, с каким воодушевлением мои родители мотались по Европе, изучали искусство, целыми днями пропадали в музеях и церквах, со всем упорством занимаясь самообразованием, и вместе с тем нянчились с ребенком, у которого в течение всего этого времени не было своей няни. Как гласит семейная легенда, я часто засыпала прямо на краю постели или на сдвинутых стульях, долгие часы проводила под присмотром музейных курьеров и великолепно умела в самый неподходящий момент задать вопрос. «Dove rittirata?»[51].

Ханя Морткович в Италии, 1907 г.

Помимо всякого рода впечатлений, поездка пятилетнему ребенку просто надоела. В музеях и церквах, которые ее заставляли посещать, она капризничала: «Маленьким тут скучно». А однажды в Риме так устала от бесконечных осмотров, что, когда в Сикстинской капелле ей велели лечь и снизу повнимательнее приглядеться к куполу, нарисованному Микеланджело, с ней случилась истерика — пришлось ее увести, поскольку она во весь голос кричала: «Я так не могу, не могу все время смотреть и смотреть!» Пришлось отправиться в Сорренто. Вот где было чудесно. На деревьях золотые апельсины, синее небо. Волшебный лазуревый грот на Капри. Необыкновенные сокровища на пляже. Ветки кораллов и во всем своем разнообразии разноцветные камушки.

Сохранились из того времени поэтические снимки в светло-коричневых тонах: портрет маленькой Хани стилизован под девочку на старых полотнах. На одной из фотографий распущенные по плечам вьющиеся волосы, перевязанные на лбу атласной лентой, платьице, отделанное тончайшим кружевом, в руках усыпанная плодами ветвь апельсинового дерева. На другом снимке — муслиновое платье с розочками, белая шляпка, такие же ажурные носочки и туфельки. Видно, как старательно подбиралась каждая деталь ее гардероба. Похоже, моя бабушка, одевая дочь, таким образом залечивала раны собственного спартанского детства, когда одно и то же платье переходило от сестры к сестре и попадало ей уже по пятому кругу в довольно плачевном виде.

На побережье Атлантики. Слева: Роза Хильсум, Люсьен, Шарль и Рене Хильсумы, Янина Морткович, в центре — Ханя Морткович, 1907 г.

Следующее лето они проводили на Атлантике, во французской деревне. Из Парижа к ним приехала тетя Роза и три ее французских сына. Отсюда все вместе поехали в Меран, где лечилась Юлия. И далее — в Париж, Мюнхен и Вену. Якуб Морткович во время этой поездки завязал близкие контакты с самыми известными издателями Франции, Германии и Италии, познакомился с организацией национальных и международных союзов книжных продавцов и издателей. Наконец-то у него было вволю времени обсудить с моей бабушкой план издательской деятельности по возвращении в Варшаву.