Ион Друцэ - Избранное. Том 1. Повести. Рассказы

• Название: Избранное. Том 1. Повести. Рассказы
• Автор: Ион Друцэ
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1984

В первый том избранных произведений вошли повести и рассказы о молдавском селе первых послевоенных лет, 50-х и 60-х годов нашего столетия. Они посвящены первой любви («Недолгий век зеленого листа»), прощанию сыновей с отчим домом («Последний месяц осени»), сельскому учителю («Запах спелой айвы»). Читатель найдет здесь также очерк о путешествии по Прибалтике («Моцарт в конце лета») и историческую балладу об уходе Л. Н. Толстого из Ясной Поляны («Возвращение на круги своя»).

---

— Ты, дочка, не очень-то увлекайся. Знаешь, сколько еще у тебя дел!

Разумеется, это было сказано для Георге. И если Русанда вскочила обиженная, то только для того, чтоб ответить за Георге:

— Ну а что вам до того, что у меня много дел? Не успею, что ли? Встану завтра пораньше и сделаю все одна, без вас!

Но коротки августовские ночи и упрямы матери, когда хотят настоять на своем.

— Знаешь что, приезжай в Сороки как-нибудь в воскресенье. Приедешь?

— Трудно сказать, сейчас время работы…

Но Русанда уже решила за него:

— Приедешь обязательно.

Тетушка Катинка все выискивала себе работу во дворе, но, видя, что Георге не торопится, облокотилась на калитку и ждала, когда он уйдет. И когда они наконец расстались, она еще постояла немного у калитки, пока не убедилась, что он в самом деле ушел, — знала она, на что способны эти чертовы парни.

На следующий день Георге нагрузил телегу, забрался наверх и, растянувшись на снопах, задремал. Когда лошади спускались с горы, он неожиданно проснулся от толчка, оглянулся растерянно и вдруг увидел, что навстречу идут девушка и высокий, сутулый человек, сгорбившийся под тяжестью большого чемодана. Уезжала Русанда. Остановил лошадей шагах в десяти и стал ждать.

— Много еще осталось? — спросила Русанда, а два карих глаза, смотревшие откуда-то снизу, ласково упрашивали: «Приезжай…»

— Не очень. Скоро кончу. — И карие глаза замигали довольные.

Бадя Михалаке стоял с чемоданом на плече, терпеливо ожидая, когда Русанда закончит расспросы, и, видя, что она кончила, но все еще стоит на месте, поставил чемодан на землю.

— Тяжелый, словно камнями набили… Рожь везешь?

— Рожь.

— Хорошее дело.

Русанда вдруг почувствовала теплое дыхание на локте, повернулась и увидела Ваську, который стоял и не мигая глядел на нее.

— Васька! Господи, как он вырос! Неужели узнал?

— Видно, узнал…

Угощать его было нечем, и она стала расчесывать ему гривку.

— Где это ты лазил?

Жеребенок стоял молча, ожидая, когда она кончит. И когда гривка уже была в полном порядке, все еще стоял на месте, не веря, что тем дело и кончится.

Бадя Михалаке взвалил на плечи чемодан. Русанда подняла руку, робко помахала прощаясь. А Георге снял шляпу и, высоко подняв ее над головой, сказал чужим каким-то голосом:

— Счастливого пути…

И содрогнулся, потому что судьба, когда мы прощаемся с кем-нибудь на долгое, на очень долгое время, обжигает вдруг острой болью того, что нам долго светило и что так уж никогда и не сбудется.

34

Скридон сквозь сон услышал, как мать точит нож о край глиняной миски, и проснулся. Проснулся, но лежал с закрытыми глазами: по движениям матери старался угадать, в каком она сегодня настроении. Если в хорошем, можно еще малость поспать, а если нет, дело плохо.

Выходя из кухни, тетушка Мафта пнула кошку:

— А, чтоб тебя, путается в ногах…

Но пнула не очень сильно — не слышно было, чтобы кошка стукнулась о стену, — и Скридон уже собрался повернуться на другой бок, как вдруг…

— У других дети как дети — родителей слушаются, уважают, почитают. А мой — спросите-ка его, сколько раз ему нужно твердить, пока он сядет написать письмо родному отцу, который его вырастил, и если бы не он, пропали бы мы совсем. Надо умолять его два дня, пока он напишет. Ох, если бы дал мне господь знать хоть немного грамоту, стала бы просить я этого идола!..

Скридон приоткрыл один глаз и со скверным предчувствием ожидал продолжения. Ему не пришлось долго ждать.

— Вы подумайте — написать пять писем за неделю! Пять писем! Если разбить о его голову все горшки и миски — не напишет. А тут взял и написал. И кому, вы спросите, посылает он эти письма? Домнике! Мыслимое ли дело испортить столько бумаги, когда я бегаю по селу полдня, пока добуду листочек, чтобы написать отцу! Разве ты не можешь просто сказать ей, что хочешь сказать? И чего ты ее так балуешь? Ведь все равно, если ей суждено быть твоей женой, на другой же день после свадьбы заткнет тобой печную трубу…

Скридон подумал — хорошо бы, если б дверь очутилась рядом с постелью и он мог бы выскочить прямо во двор. Но дверь была далеко, Скридон наскоро умылся, оделся и вышел запрягать лошадей.

— Ты есть будешь?

Он молча разматывал вожжи.

— Слышишь, Скридон, ты будешь есть?

— Хватит с меня… уже наелся. Пошел ты, серый!

Да, какой-то шпион ходит по его следам и все записывает. Не успевает он дойти от Домники до дому, а его мать уже знает, о чем они говорили, слово в слово. Пять писем! Ни больше ни меньше. Кто мог знать, что пятое он не успел послать из Мелеуц и сам передал ей вчера вечером? Знали только он и Домника. Неужели сама Домника ей сказала? Ну не сошла же она с ума…

Мало-помалу успокоился, но твердо решил: не будет он Скридоном, если не поймает шпиона. Пусть только попадется тот ему в руки. Смешает с землей.

На мосту увидел Веруню, которая, облокотившись о перила, любовалась своим отражением в крохотной лужице — все, что осталось от огромного пруда. В годы засухи пруды усыхали.

— Ты едешь на Реут, Скридон?

— Еду.

— Подвезешь?

Скридон остановил лошадей:

— Ну садись!

Пока он искал для нее местечко поудобнее, Веруня уселась рядом с ним.

— Подвинься немного.

Парень удивленно посмотрел на нее.

— Что, боишься, не хватит места? Хва-атит. Я не такая толстая, как кажется… Ты как поживаешь?

Скридон подвинулся и, почувствовав рядом мягкое, горячее бедро, подумал:

«Вот влип! Теперь пойдут разговоры… «И сидели они рядышком, кума, сидели, как голуби!» Домника выцарапает глаза».

— Сколько тебе лет, Скридон?

— Стар уже, Веруня. Очень стар…

— А чего ты не заглянешь ко мне?

— Да к тебе все начальство ходит! Не угодишь кому-нибудь — и крышка. Загонят на край света.

— И ты боишься? Ха-ха-ха!

На нее внезапно напал смех, а когда Веруня смеется, аж на землю может упасть, если не схватится вовремя за плечо соседа.

Скридон осторожно огляделся — не видит ли их кто? — и удивился: что за черт, вроде ничего смешного не говорит, а эта дура помирает со смеху…

«Нужно свернуть разговор на что-нибудь серьезное…»

Но тут подвода спустилась в долину, а там какой-то мальчик пас телку и пристально смотрел на них. Заметив, что на голове у него новая синяя шапочка с лакированным козырьком, Скридон остолбенел:

«Трофимаш! Ну этот распишет меня…»

— И когда же ты придешь ко мне, Скридон?

— Я-то приду, а ты откроешь?

— Чего! Ха-ха-ха…

Скридон тут же бросил вожжи и быстро наклонился, чтобы их подхватить, и Веруня, не найдя на что опереться, перестала смеяться.

— Баде Скридон, а что вы мне дадите, чтобы я… — начал было Трофимаш, но тут же спохватился. Был он тоже мужчина, а на свете нет ничего постыднее, чем когда мужчина выдает мужчину, и потому надо было быстро переменить тему. — Куда едете?

— На Реут, Трофимаш.

Скридон хлестнул лошадей и уже не выпускал вожжей, пока не перевалили через холм.

— Нет, кроме шуток, Скридон, когда мне тебя ждать?

— Чего даром ходить…

— Тебе нужна плата?

— Не плата, но…

— Ну говори.

— Полюби хоть, черт возьми!

Тут Веруню разобрал такой смех, что ей уже мало было плеча Скридона и она добралась до самой шеи. И хотя Скридон молчал весь остаток дороги, Веруня сама себя рассмешила еще несколько раз.

Когда наконец добрались до Реута и Веруня слезла с телеги, Скридон готов был опуститься на колени и прочитать «Царю небесный». Другой молитвы он не знал.

«Если еще раз залезет на телегу — погиб!»

Свернул на свой участок, отсчитал две с половиной копны, сколько можно было забрать на телегу, и развернул лошадей. Тяжело одному, но парень приспособился: сперва бросал снопы на телегу, потом влезал и укладывал их.

«Теперь Домника устроит мне разнос!»

Когда все было погружено, слез с телеги посмотреть, как уложены снопы. Вытащил занозу из-под ногтя.

«Жаль только, что глупа. Наутро растрезвонит по всему селу… А можно бы чудно провести время…»

35

И вот уже стемнело. Лошади идут только шагом, и возница, разминаясь со встречной подводой, внимательно следит, чтобы не зацепить осью за ось; старухи, которых ночь застала в комнате, зажигают свет, чтобы найти дорогу на печку; детишки сбиваются в кучу, боясь цыгана — он только что вошел в село с котомкой и забирает детей, которые никак не угомонятся.

Уставший журавель долго нащупывает своим длинным клювом колодезное устье и, когда находит его, задумчиво засыпает; измотанные жатвой люди забывают открытыми на всю ночь ворота, и вдоль заборов бродит заблудившийся теленок; заходит в каждый двор и пристально смотрит, не его ли это дом.