Кирилл Мерецков - На службе народу [с иллюстрациями]

• Название: На службе народу [с иллюстрациями]
• Автор: Кирилл Мерецков
• Издательство: Политиздат
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1970

Аннотация издательства: «Воспоминания Маршала Советского Союза К. А. Мерецкова охватывают почти полвека. Автор рассказывает об участии в революционных февральских и октябрьских событиях 1917 года, в гражданской войне, о работе на раличных постах в Красной Армии. Много страниц Кирилл Афанасьевич посвятил К. Е. Ворошилову, И. П. Уборевичу, В. К. Блюхеру и другим видным военным деятелям, с которыми ему довелось вместе работать продолжительное время. В специальных главах повествуется о борьбе против фашизма в Испании в 1936-1937 годах. Большая же часть книги посвящена боям и сражениям в годы Великой Отечественной войны. Книга рассчитана на самый широкий круг читателей».

Версия без разбивки на страницы. Расположение фотографий может не соответствовать размещению в печатном оригинале.

---

Предпоследнее место моей работы в Москве — мастерские при «Промышленном училище в память 25-летия царствования императора Александра II», где я был слесарем-водопроводчиком. Здесь же работал мой дядя, он и помог устроиться. Училище располагалось на Миусской площади, там, где теперь находится Химико-технологический институт имени Д. И. Менделеева. Вокруг было много других фабрик, мастерских и учебных заведений, где кипела рабочая жизнь или ходила революционно настроенная молодежь. Сами мастерские были для меня интересны тем, что они находились при училище, где размещались также «Городские Миусские вечерние и воскресные классы для взрослых рабочих», которые я с большим желанием стал посещать. С первого же дня своего пребывания в Москве я дал себе слово не ограничиться начальной земской школой, оконченной в деревне, и приобрести побольше знаний. Меня вдохновлял пример моего отца, труженика-самоучки. А теперь дядя посодействовал моему поступлению в вечерние классы. Он же помог расширить кругозор еще и в другом отношении. Средств на жизнь и на обеспечение большой семьи ему не хватало, и он вынужден был вечерами служить еще гардеробщиком в театре. Дядя Прокофий часто рассказывал содержание пьес, а изредка брал меня в театр и проводил на галерку. Постепенно я привык к необычным сначала зрелищам и даже полюбил их.

Потом я слесарил в Москве на граммофонной фабрике Турубинера. Мне пришлось перейти туда, чтобы не попасть в полицию. Я примелькался в своем районе, участвуя в рабочих сходках, а однажды чуть-чуть не был арестован. Случилось это так. В 1915 году один студент рассказывал нам революционную историю Миусского района, начав с Миуски, соратника Степана Разина (Миуску казнили как раз на площади, которая сейчас носит его имя; существуют, впрочем, и другие объяснения названия площади), и кончая баррикадными боями 1905 года. Сходку провалил какой-то провокатор, вызвавший полицию. Вместе со студентом мы убежали проходными дворами. Ходили по окраинам до полуночи, а потом он провел меня на квартиру рабочего Микова. Там заночевали. Утром студент ушел, а Миков стал беседовать со мной. Вскоре мы подружились, и я очень жалею, что в годы гражданской войны потерял его след. Миков и помог мне перейти на граммофонную фабрику, где сам работал.

Жалованье здесь было невысоким. Привлекало на этой фабрике другое: она выполняла военные заказы, и ее рабочие получали освобождение от призыва в армию; считалось, что они находились на военной службе. Шла первая мировая война, а я тогда был уже так настроен, что мне вовсе не хотелось класть живот за «батюшку-царя». Однако и здесь мне не пришлось долго задержаться. Тяжелые условия труда и низкая его оплата вызвали забастовку. Участников забастовки обещали судить по законам военного времени. Мне опять грозил арест. И снова помог Миков. Я думаю теперь, что он был большевиком. Во всяком случае, связи у него были подходящие, ибо направил он меня к Л. Я. Карпову.

С Карповым я не раз встречался впоследствии, находясь уже в Судогде. Он очень хорошо относился ко мне, всегда участливо расспрашивал о жизни, давал советы, позднее переводил с работы на работу. О его подпольной революционной деятельности я больше догадывался, чем знал. Догадывался потому, что, когда жил в Судогде, получал от него поручения подыскивать временные квартиры для людей, которые прибудут от него и назовут себя. Им же я должен был сообщать адреса во Владимире и Иваново-Вознесенске, куда эти люди могли был поехать. Я не знал, с кем и о чем они станут там говорить, но понимал, что это — явки. Мне доверяли, и я гордился этим. Вот один из адресов: «Дворницкая частной мужской прогимназии П. В. Смирнова во Владимире». Вот еще один: «Проходная химического завода братьев Паниных в Иваново-Вознесенске, на улице Шуйского». Сам я увидел, между прочим, эту улицу впервые только в 20-е годы, когда работал в штабе Московского военного округа и являлся членом Ивановского обкома партии.

Кем же был Карпов? Тогда — инженер и администратор в акционерном обществе «Гарпиус», которое ведало производством и сбытом канифоли. Вот все, что мне было известно. Позднее я узнал, что Л. Я. Карпов — старейший революционер-большевик. В 1906 — 1907 годах он — секретарь Московского комитета РСДРП. Получив техническое образование, Карпов работал как инженер-химик и немало сделал для организации канифольно-скипидарного дела в России. После Октября он руководил химическим отделом ВСНХ, налаживал работу первых социалистических предприятий и научно-исследовательскую деятельность. В 1921 году Л. Я. Карпов умер, его прах покоится в Москве на Красной площади у Кремлевской стены. Имя Карпова носят сейчас Химико-фармацевтический завод и Физико-химический институт в Москве.

А тогда, в 1915 году, познакомился я с Л. Я. Карповым так. Направляя меня в контору общества «Гарпиус», Миков объяснил: «Как войдешь, сверни налево, зайди в отдельную комнату, там увидишь человека в пенсне и с усиками, а чтобы не ошибиться, спроси, его ли зовут Лев Яковлевич».

...Л. Я. Карпов, направляя меня в Судогду, сказал, что я должен обратиться там к главному инженеру и по совместительству управляющему местным отделением Товарищества по химической обработке дерева Якову Вениаминовичу Снегиреву.

— Товарищество находится на одном берегу реки Судогды, город — на другом, — говорил мне Л. Я. Карпов. — Прежде чем идти к Снегиреву, погуляй по городу, проверь, не тащится ли сзади «хвост».

И вот я хожу по улицам Судогды, в то время типичного уездного захолустья в 36 верстах от губернского центра Владимира. Рассматриваю вывески: «Податная инспекция», «Городская управа», «Воинское повинное присутствие», «Казначейство», «Аптека», гостиница «Голубев с сыновьями», «Магазин готового платья», «Уездное полицейское управление». Были в городе льнопрядильная и ткацкая мастерские, стекольный завод.

Убедившись, что на меня никто не обращает внимания, я перебрался на другой берег реки, в имение Храповицкого. Местный богатей Храповицкий владел угодьями и домами. Имелись даже железнодорожные станции Храповицкая-1 и Храповицкая-2 От них к складу бакалейных товаров Храповицкого вели собственные подъездные пути. В имении же находился и скипидарный завод.

В то время я полагал, что судогодская поездка — лишь эпизод в моей жизни. Но пробыл я в Судогде почти три года, а позднее нашел там и свое личное счастье. Начал же с того, что по совету Карпова постарался установить хорошие отношения со Снегиревым. Яков Вениаминович принял меня дружелюбно, поставил на должность слесаря по ремонту оборудования, поселил недалеко от себя. Часто мы вместе ночевали. Тогда Снегирев рассказывал о себе, о том, как было трудно ему получить образование и найти работу по специальности. Он никогда не расспрашивал меня, почему это простого рабочего прислал к нему видный инженер «Гарпиуса» и о чем Л. Я. Карпов беседует со мной, приезжая в Судогду. Вообще Снегирев держался очень просто и демократично. Ему самому помог Карпов, может быть даже в силу сходных политических убеждений. Если это так, то понятно, почему Снегирев не считал нужным задавать лишние вопросы. Когда мне было необходимо отправиться в город, он тотчас отпускал меня. А «вмешался» в мои дела он только один раз, посоветовав мне в самом начале получше познакомиться с производством для упрочения собственного положения.

И вот вскоре я увлекся новым делом. В детстве я мечтал стать народным учителем, какими были в нашей земской школе Иван Александрович и Ирина Васильевна Емельяновы. Я их очень любил. Но в 18-летнем возрасте отдался другой мечте: быть инженером-химиком. На меня повлияла новая работа. В сущности, производственный процесс был там несложным. В окрестных лесах делали подсечку, то есть надсекали сосну до древесины. Из надрезов вытекала живица. Ее собирали, очищали от примесей, удаляли воду и получали таким путем терпентин. Терпентин нагревали, после чего обдавали его паром. Паровую смесь отводили по трубе и охлаждали: внизу собиралась вода, вверху оседал скипидар. Когда все масло в терпентинном сосуде улетучивалось, остаток тоже охлаждали и получали гарпиус, то есть канифоль. Канифоль затем продавали на сургучные, мыловаренные, писчебумажные и лакокрасочные предприятия, а также фотографам и музыкантам. В мои обязанности входило следить за исправностью аппаратуры, устранять повреждения и выполнять слесарные работы.

Среди людей, приезжавших на завод в служебную командировку, особенно запомнился мне Б. И. Збарский. Как-то Снегирев сказал, чтобы я познакомил с производством прибывшего из главной конторы Товарищества господина инженера. Приезжий представился, назвав себя, что по отношению ко мне, простому рабочему, выглядело тогда удивительно. Спросив затем о моей фамилии, он улыбнулся и сообщил, что слышал обо мне от Льва Яковлевича. Польщенный, я показал Збарскому все, что мог. Тогда инженер пожелал выяснить, где труднее всего запаивать отверстия при повреждении аппаратуры. Говорю: вот там, в канифольном аппарате, где висят медные змеевики. Он попросил научить его паять их. Полезли мы внутрь, расположились, начал я объяснять, а он, оказывается, все знает, да еще и сам добавляет. Я даже рассердился: зачем же было залезать сюда? Тут он снова улыбнулся и сказал, что хотел передать мне личный привет от Льва Яковлевича. Я еле удержался от смеха, чтобы не обидеть приезжего. Но позднее я все же посмеялся, уже вместе со Збарским. Однажды в середине 20-х годов сидел я в президиуме торжественного заседания, а рядом оказался «господин инженер из Москвы». Борис Ильич сразу узнал меня, обнял, расцеловал, а потом долго вспоминал, как мы паяли змеевики.