Говард Лавкрафт - Некрономикон

• Название: Некрономикон
• Автор: Говард Лавкрафт
• Жанр: Ужасы и Мистика
• Год: 2011
• ISBN: 978-5-94698-080-7

«В начале был ужас» — так, наверное, начиналось бы Священное Писание по Ховарду Филлипсу Лавкрафту (1890–1937). «Страх — самое древнее и сильное из человеческих чувств, а самый древний и самый сильный страх — страх неведомого», — констатировал в эссе «Сверхъестественный ужас в литературе» один из самых странных писателей XX в., всеми своими произведениями подтверждая эту тезу.

В состав сборника вошли признанные шедевры зловещих фантасмагорий Лавкрафта, в которых столь отчетливо и систематично прослеживаются некоторые доктринальные положения Золотой Зари, что у многих авторитетных комментаторов невольно возникала мысль о некой магической трансконтинентальной инспирации американского писателя тайным орденским знанием. Думается, «Некрономикон» станет реальным прорывом в понимании сложного и противоречивого творческого наследия мэтра «черной фантастики» и первой серьезной попыткой передать на русском языке всю первозданную мощь этого ни на кого не похожего автора, сквозящую и в его тяжелом, кажущемся подчас таким неуклюжим синтаксисе, и в причудливо-архаичной лексике.

Вообще, следует отметить крайнюю энигматичность полных «тревожащей странности» текстов Лавкрафта, инкорпорирующего в свой авторский миф весьма темные аспекты эзотерического знания, демонологических ритуалов и оккультных практик, не следует забывать и о мистификационных коннотациях, отсылающих к редким и зачастую фантастическим источникам. Тем не менее некоторые литературные критики пытались причислить чуждое всякой этической дидактики творчество американского писателя к научной фантастике и готическому роману. «В настоящей истории о сверхъестественном есть нечто большее, чем таинственное убийство, полуистлевшие кости и саван с бряцающими цепями. В ней должна быть ощутима атмосфера беспредельного иррационального ужаса перед потусторонними силами, — отвечал мэтр, демонстрируя полный индифферентизм к позитивистской науке и судьбам человечества. — Литература ужаса — это отдельная, но важная ветвь человеческого самовыражения и потому будет востребована лишь очень небольшой аудиторией. И все же кто сказал, что черная фантастика столь уж беспросветна? Сияющая великолепием чаша Птолемеев была выточена из черного оникса».

---

На площади почти никого не было, но на северной ее стороне Блейк заметил полицейского и обратился с расспросами касательно церкви. Это был высокий здоровенный ирландец, но, как ни странно, он отделался тем, что перекрестился да пробурчал, дескать, люди про этот храм помалкивают. Блейк не оставил расспросов, тогда полицейский скороговоркой сказал, что итальянские патеры остерегали всех против этой церкви, свято уверяя, что однажды там завелась страшная скверна и отметила ее своей меткой. До него самого черные слухи дошли от его отца, помнившего с детства пересуды о каких-то будто бы звуках.

В давние времена здесь обреталась секта дурного толка — беззаконная секта, вызывавшая жуткую нечисть из какой-то неведомой ямины ночи. Хороший понадобился священник, чтобы изгнать это порождение ночи, хотя нашлись и такие, кто говорил, простой, дескать, свет сделал бы то же самое. Будь преподобный О’Мэйли жив, много бы чего порассказал, а теперь делать нечего, как только оставить проклятую церковь в покое. Теперь от нее вреда нет, а из хозяев ее кто помер, а кто далеко — разбежались, как крысы, после беспорядков в 77-м, когда люди начали замечать, что в округе то один пропадет, то другой. Рано или поздно городские власти, раз нету наследников, захотят прибрать ее к рукам, но если ее тронут, добра не жди. Дали бы ей обвалиться от старости, только бы не разворошить то, чему лучше навек упокоиться в той черной ямине.

Полицейский ушел, а Блейк стоял, впившись глазами в угрюмую громаду с островерхой колокольницей. Его будоражило открытие, что не только ему здание мнится столь зловещим, и он задавался загадкой, что за крупица истины может лежать в подоплеке старых баек, пересказанных ему «синей тужуркой». Они попросту могли быть сказочными отголосками, разбуженными зловещим видом сооружения, но даже и так казалось, будто одна из его собственных историй оборачивалась жизнью.

Из-за разволакивающихся облаков выглянуло послеполуденное солнце, но и оно не смогло высветлить испятнанные, закоптелые стены старого капища, возносящегося на своей высокой площадке. Странно, но весенним цветением не тронуло сохлого бурьяна на дворе за железной оградой. Блейк поймал себя на том, что все ближе подступает к возвышению, разглядывая насыпь и ржавую ограду в поисках возможных подходов. Жутким соблазном прельщало почернелое требище, против которого было не устоять. В ограде возле лестницы не оказалось проломов, но с противоположной, северной, стороны не хватало нескольких прутьев. Он бы мог взойти по ступенькам и обойти ограду кругом снаружи по узкому парапету до самой дыры. Если здесь так панически боятся этого места, он не встретит никакого противодействия.

Он поднялся на насыпь и почти проник за ограду, прежде чем был замечен. Потом, глядя вниз, он увидел, как те немногие, кто был на площади, украдкой расходятся, творя правой рукой то же знамение, которое делал и лавочник. Захлопнулось несколько окон, а одна толстуха выскочила на улицу и утащила детишек в шаткий некрашеный дом. Через пролом в ограде оказалось очень просто пройти, и скоро Блейк уже пробирался среди дебрей гнилого бурьяна на пустынном дворе. Тут и там обветшалые плиты надгробий говорили, что когда-то здесь был погост, но это было давно, как он понимал, очень давно. Теперь, когда он был рядом, церковь давила всей своей махиной, но он не поддавался этому чувству и подошел к фасаду, чтобы попробовать три массивные двери. Они оказались накрепко заперты, тогда он пустился в обход циклопического здания в поисках более скромного и более доступного входа. Даже теперь он не был уверен, что хочет войти в это обиталище запустения и теней, но притяжение необычности влекло его, как заведенного, вперед.

Зияющее и ничем не защищенное подвальное окно с тыльной стороны предоставило необходимое отверстие. Заглянув в него, Блейк увидел подземельный провал паутины и пыли, тускло освещенный рассеянными лучами закатного солнца. Его взгляд натыкался на каменный сор, старые бочки, разбитые ящики и мебель всевозможного вида, хотя все было окутано саваном пыли, сглаживавшим резкие очертания. Проржавевшие останки нагревателя воздуха указывали, что здание служило и содержалось в порядке еще до середины викторианской эпохи.

Действуя почти бессознательно, Блейк прополз в окно и опустился на укрытый ковром пыли и усеянный мусором цементный пол. Сводчатый подвал оказался обширным помещением без перегородок; в правом дальнем углу, в густом сумраке, он увидел черный провал арки, явно ведущей наверх. Он ощущал характерное чувство подавленности, но, противясь ему, осторожно бродил, осматриваясь, — обнаружив еще целую бочку, подкатил ее под окно, обеспечив себе возможность ретироваться. Потом, собравшись с мужеством, пересек широкое, завешанное сетями паутины пространство вплоть до арки. Полузадохшийся от вездесущей пыли и покрытый незримыми паутинными нитями, он подался вперед и стал подниматься по истертому камню ступеней, уводящих во тьму. С ним не было огня, и он осторожно нащупывал дорогу руками. За крутым изгибом почувствовал закрытую дверь и, немного пошарив, обнаружил дверную задвижку. Дверь открывалась вовнутрь, и за ней он увидел тускло освещенный коридор, обшитый побитыми древоточцем панелями.

Попав на нижний этаж, Блейк наспех обследовал его. Все внутренние двери оказались не заперты, так что он беспрепятственно проходил из помещения в помещение. Колоссальный неф с его сквозняками и холмиками пыли на спинках сидений, на алтаре, на кафедре с песочными часами и фисгармонией, с гигантскими тенетами паутины, раскинутыми меж островерхими арками галереи и окутывавшими скученные готические колонны, поражал жутью почти сверхъестественной. Надо всем этим безмолвным запустением бликовал жуткий мертвящий свет, когда закатывающееся вечернее солнце бросало лучи сквозь странные закопченные витражи в огромных арочных окнах.

Витражи эти настолько потускнели от копоти, что Блейк мог едва разобрать, что на них было изображено, но то немногое, что он сумел разглядеть, ему совсем не понравилось. Рисунок был больше канонический, и его знание прикровенной символики немало ему подсказывало относительно некоторых древних образов. Лики немногих изображенных святых были тронуты выражением, явно не выдерживающим критики; один же из витражей, казалось, просто изображал завитки удивительного свечения, рассыпанные во мраке. Отвернувшись от окон, Блейк заметил, что заросший паутиной крест над алтарем напоминает первосущный анкх, или crux ansata черной земли Египта.

В ризнице возле арки Блейк обнаружил трухлявую конторку и полки под самый потолок с обметанными гнилью, полуистлевшими книгами. Здесь его в первый раз потрясло: названия этих книг были весьма красноречивы. Темные заповеданные писания, о которых мало кто из здравомыслящих людей слыхивал, а кто и слышал, то боязливыми, уклончивыми обиняками; богомерзкие и пугающие сосуды многосмысленных тайн и предначальных доктрин, по капле притекающих с рекою времени от дней, когда человек был юн, и зыбких и баснословных дней, когда человека не было. Блейк же оказался начитан во многих из них: гнусный «Некрономикон» в переводе на латынь, зловещая Liber Ivonis, нечестивые Cultes des Goules графа д’Эрлетта, Unaussprechlichen Kulten фон Юнтца и дьявольский De Vermis Mysteriis старого Людвига Принна — он читал сам. Но были там и другие, которые он знал лишь понаслышке или вовсе не знал — Пнакотские рукописи, Книга Дзиан и ветхий фолиант совершенно не поддающихся опознанию иероглифов, но с некоторыми символами и диаграммами, до дрожи внятными книжнику-оккультисту. Упорные местные слухи определенно не лгут. Когда-то это место оказалось седалищем зла, более древнего, чем человек, и более пространного, чем умопостигаемый космос.

На трухлявой конторке была маленькая книжица в кожаном переплете, заполненная странной тайнописью. Рукописный текст состоял из общепринятых ныне в астрономии, а некогда в алхимии и астрологии и других небесспорных квазинауках символов; традиционных эмблем Солнца, Луны, планет и планетарных домов, и зодиакальных созвездий — убористо заполняющих целые страницы, с делением на синтаксические единицы и с красной строкой, и наводящих на мысль, что каждый знак отвечает определенной букве алфавита.

В надежде расшифровать криптограмму позднее, Блейк положил томик в карман. Многие из огромных фолиантов на полках несказанно возбуждали его интерес, и он испытывал искушение когда-нибудь их позаимствовать. Он задавался загадкой, как могли они так долго пролежать нетронутыми. Или он первый, кто сумел преодолеть цепкий, до костей пробирающий страх, чуть не шестьдесят лет защищавший брошенное это место от вторжения?

Досконально обследовав нижний этаж, Блейк снова пробрался, утопая в пыли призрачного нефа, в преддверие, где заметил лестницу, видимо ведущую наверх, на почернелую колокольницу со шпилем, так давно ему знакомую на расстоянии. Поднимаясь по ступеням, приходилось бороться с удушьем, ибо кругом толстым слоем лежала пыль и слои паутины висели по стенам. Лестница с деревянными узкими и крутыми ступенями поднималась винтом, и раз за разом Блейк проходил мимо мутных окон, с головокружительной высоты взиравших на город. Хотя он не видел никаких веревок, но ожидал, что найдет колокол или подбор колоколов на башне, чьи узкие стрельчатые окна со ставнями он так долго изучал в полевой бинокль. В этом ему суждено было разочарование, ибо, добравшись до верха, он обнаружил, что колоколов в каморе на башне нет и предназначена она явно для совершенно других целей.