Фредерик Бейли - Миссия в Ташкент

• Название: Миссия в Ташкент
• Автор: Фредерик Бейли
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2013
• ISBN: 978-5-9551-0620-5

Книга британского подполковника Фредерика Маршмана Бейли, кавалера ордена Индийской империи (С.I.E.), написанная им о его дипломатической и разведывательной миссии в советском Туркестане в Ташкенте, а также в Бухарском эмирате в период с лета 1918 года по январь 1920 год. А также его секретный отчет своему руководству об этой миссии, написанный им после возвращения из советского Туркестана.

---

Весь город уже знал о нашем аресте, и многие думали, что Тредуэлл и другие, в том числе и я, были расстреляны. Меня навестили две девушки, жившие у мадам Уграхелидзе в школе, которые тревожились и интересовались сложившейся у меня ситуацией. Мой караульный открыл дверь и пригрозил им своей винтовкой и штыком, а мне не разрешил даже поговорить с ними. Следующим моим посетителем был капитан Брюн, который встретил такое же обращение. Некоторое время спустя я сел за свой стол в комнате, а мои караульные на стулья у противоположной стены напротив меня. Дверь в сад была открыта, но с того места, где они сидели, сад был плохо виден, а я видел мою хозяйку дома в саду, делавшую мне странные знаки. Я не понял, что она хочет сообщить, но был готов ко всему. В следующее мгновение дама, которую я встречал однажды с Тредуэлом, быстро из сада вошла в комнату так, как будто она ничего не знала об охране, и протянула руку. Я был к этому готов, поэтому вскочил, направился к ней, но мы только успели пожать друг другу руки, после чего стражники остановили ее и выпроводили вон. Все было проделано ею виртуозно, и я обнаружил в своей руке маленький клочок бумаги. Это было сообщение от Тредуэла, в котором сообщалось, что он был арестован накануне вечером, и что он тут же позвонил Цирюлю, который немедленно направился к Колесову и Дамагацкому и стал настаивать на освобождении Тредуэла. Цирюль подчеркивал, что Тредуэл был официально аккредитованным консулом, и что его арест может грозить ужасными неприятностями и еще больше отдалить то, что власти желали получить более всего — официальное признание республики другими странами. В своей записке ко мне Тредуэл сообщал, что Колесов и Дамагацкий приехали к нему этим вечером и освободили его, принеся свои извинения от имени правительства. Тредуэл обещал сделать все возможное, чтобы освободить меня.

Следующим посетителем был сам Геголошвили, который сообщил мне, что комиссия приедет ко мне в час дня, чтобы задать некоторые вопросы. Они прибыли точно в указанное время на автомобиле и двух конных повозках. Главным был молодой человек по фамилии Сидоров и был еще мрачный грубый человек по фамилии Лобов, который был самым неприятным из всех людей, арестовавших меня. Всего было шесть членов комиссии, у всех были револьверы, а сзади каждого из них стоял вооруженный солдат. Беседа велась частично по-персидски — с Геголошвили, частично по-французски — с одним из его помощников, а частично на русском языке, но очень несовершенном. Это подтвердилось высказанным позже недоумением моей домохозяйки миссис Гелодо. Она сказала мне, что слышала все происходящее через замочную скважину из своей комнаты, и ей очень хотелось бы узнать, на каком языке я разговаривал с Геголошвили.

Я начал беседу с очень энергичного протеста против моего ареста. Я сказал, что когда известие о нем достигнет Палаты общин, не хотел бы я быть на месте людей, которые приказали это сделать. Я понял, что в глазах такого типа людей, находившихся на службе у большевиков, Палата общин была собранием черни, то есть таких людей, которые сами были почти что большевиками, само название как бы это подчеркивало. С другой стороны, по их мнению, Палата лордов была чем-то вроде контрреволюционной Белой гвардии, и они приходили к некоторому виду компромисса при управлении страной! И эти люди очень хотели, чтобы о них сложилось хорошее мнение у Палаты общин.

Я настаивал, чтобы мне назвали причину моего ареста и дали разрешение сообщить о нем немедленно по телеграфу в Индию. В этом мне было отказано. Председатель комиссии затем сказал «Обвинение против вас заключается в том, что вы передали два миллиона николаевских рублей Иргашу, который поднял мятеж в Фергане».

Я рассмеялся и сказал «Это выглядит очень глупо», — предъявлять мне такое дурацкое обвинение «Я ничего не давал Иргашу. Но я знаю, кто это сделал. На самом деле весь Ташкент знает, что Иргаш получил два миллиона от Германии, от немецких агентов, в таких-то и таких-то домах, на таких-то и таких-то улицах, в такое-то время и такого числа». Я знал адреса, где проживали немцы, придумал дату и время и использовал ими же названные цифры — два миллиона. Такое точное перечисление вызвало у них значительное замешательство и энергичный обмен мнениями. Наконец Лобов сказал «Это все чепуха, и вы все это выдумали».

Я возразил «Может быть, конечно, что я это все и выдумал, но даже если это и так, то я выдумал это не сегодня, так как я написал это в отчете своему правительству».

Тогда председательствующий сказал «У вас есть копия этого отчета?»

«Нет», — ответил я «Я знаю, что руководство Туркестанской республики не очень знает или не очень уважает дипломатические обычаи. За мной повсюду следуют шпионы, полиция тревожит меня по ночам и обыскивает мои ящики. Каждый день в газетах печатаются статьи против моей страны и меня, и я ожидал нарушения дипломатического иммунитета и выпадов такого рода в любой момент. Я не держу копии вообще чего-либо».

Это вызвало торжествующую усмешку у Лобова «Вы никогда и не писали такой рапорт».

«Нет писал. И хотя по выше изложенным причинам у меня нет копии, сам отчет у вас в руках. Курьер, который, как обещал мне мистер Дамагацкий, может быть послан в Кашгар, до сих пор не получил свой паспорт, и подлинный отчет находится среди бумаг, отобранных у меня вами вчера ночью в результате акта насилия, о котором обязательно узнает Палата общин».

Тогда они послали на машине солдата, который привез мой портфель с бумагами. Как оказалось, их не трогали с момента изъятия их у меня прошлым вечером.

«Который из них ваш отчет, на который вы ссылаетесь?»

Я вынул письмо в официальном конверте с большой красной печатью (я немного опасался, что я перестарался с печатью).

«Вот отчет, на который я ссылаюсь».

«Откройте его».

«Я отказываюсь это сделать. Это конфиденциальный документ, написанный моему правительству. Вас двенадцать вооруженных мужчин в моей комнате, и я, конечно, не могу воспрепятствовать вам взломать эту печать, но я не могу позволить себе оказаться тем человеком, который это сделает. Когда известие обо всем этом достигнет Палаты общин, они заявят протест Москве».

Геголошвили, который знал о том, что я предупрежден заранее, предположил, что это какая-то уловка, и с трудом сохранял серьезное выражение лица. Письмо пошло по кругу, печать внимательно осматривали, но никто не отважился ее взломать. Наконец один из членов комиссии сказал «Давайте рассуждать разумно. Мы выдвинули обвинения против вас. Вы говорите, что в этом конверте содержатся сведения, которые опровергают эти обвинения. Разве не в ваших интересах его открыть?» Я начал испытывать опасения, что преувеличил опасность открытия кем-нибудь этого письма, и стал бояться, что письмо вообще не будет открыто, а это будет весьма печально для меня, так как я и писал-то его именно после того, как меня предупредили о возможном приходе этих визитеров. Тогда я ответил:

«Конечно, я заинтересован, начиная с того момента, как вы меня об этом попросили; но я отказываюсь сделать это под нажимом ворвавшихся в мой дом двенадцати вооруженных людей, приказывающих мне раскрыть содержание конфиденциального документа. Я должен, однако, выдвинуть условия. Вы предъявили мне обвинения, а я говорю, что содержание этого письма доказывает, что они безосновательны. Есть ли у вас какие-нибудь еще другие обвинения?

Может быть, в этом письме есть ссылки и на них, я же не знаю».

«Нет. У нас нет других обвинений».

«Тогда я должен поставить условие. Я позволю вам увидеть только ту часть письма, которая опровергает ваше обвинение в том, что я платил деньги Иргашу. Вы согласны?»

После небольшой дискуссии они согласились, и я открыл письмо. Я прикрыл ту часть письма, в которой не шла речь про Иргаша, и человек, который говорил немного по-французски, подошел, и я перевел предложение о турецком и немецком финансировании Иргаша слово в слово по-французски. Он убедился, что мой перевод верен.

К этому моменту миссис Гелодо, которая естественно все слушала через замочную скважину со своей половины дома, пригласили на мою половину, и она перевела отрывок письма с английского на русский. Они были, несомненно, удовлетворены, и мнение стало склоняться в мою пользу. Один только Лобов оставался угрюмым, подозрительным и пребывающим в некотором замешательстве.

Пока продолжалась эта беседа, я взял другой конверт из выдвижного ящика, надписал на нем адрес, запечатал его и положил на стол.

Затем один из членов комиссии сказал «Мы извиняемся за беспокойство, но это чрезвычайно важно. Можем мы сделать точную копию на английском языке той части вашего письма?»

Я согласился, снова открыл письмо, и миссис Гелодо скопировала нужные предложения. Как только это было сделано, я запечатал письмо в новый конверт.