Тамара Длугач - Дени Дидро

• Название: Дени Дидро
• Автор: Тамара Длугач
• Издательство: Мысль
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1986

Книга рассказывает о жизни и творчестве французского философа-материалиста, одного из самых крупных представителей Просвещения, главы энциклопедистов Д. Дидро (1713–1784). В ней рассматриваются взгляды Дидро на природу, познание, общество, его этические и эстетические воззрения.

Для широкого круга читателей.

[Второе, доработанное издание]

---

Вольтер подготовил почву для дальнейшего развития философской мысли во Франции. В его увлекательных и тонких философских повестях впервые обнаруживаются парадоксы Просвещения. Особенно это видно в таких произведениях, как «Задиг или судьба», «Кандид или оптимизм» и др. В них Вольтер пытается понять закономерности движения человеческой истории, раскрыть ее смысл, объяснить причины существования зла на земле и т. д. Многие работы Вольтера написаны с целью опровержения концепции знаменитого Лейбница, по мнению которого все, что случается с человеком, имеет благую цель; она может быть скрыта от его взора, но тем не менее существует, так что зло в итоге направлено к добру и поэтому не имеет абсолютного значения.

Вольтер ставит эту проблему таким образом, что признание всего происходящего абсолютным благом оборачивается другой стороной — признанием абсолютности и неизбежности зла. Парадоксальность существующего проявляется тогда в том, что зло оказывается необходимым условием самого блага: стоит нам только согласиться с тем, что благо существует, как причиной его вдруг становится нечто противоположное — зло, и наоборот. У Лейбница такой парадоксальности еще нет, для него зло не имело самостоятельного значения и снималось в благе; для Вольтера дело обстоит уже не так — и то, и другое имеют совершенно равноценное значение и являются как следствиями, так и условиями друг друга. Этот парадокс Вольтер продемонстрировал в разговоре Задига с ангелом Иезрадом. В ответ на вопрос Задига: «Разве необходимо, чтобы в мире существовали несчастья и преступления и чтобы они составляли удел лучших людей?» — ангел отвечает: «Нет такого зла, которое не влекло бы за собой добро». В противном случае на земле существовал бы совершенный, божественный, а не человеческий порядок, но он возможен только в жилище верховного существа.

В другом романе — «Кандид», — представляющем уже злую пародию на лейбницевскую теодицею (в то время как «Задига» можно рассматривать скорее как веселую насмешку), Вольтер пытается понять, возможен ли все-таки мир без зла и без парадоксов, но в конце концов вынужден сознаться, что это ему не под силу; по его словам, человек не в состоянии постичь законы мирового порядка, его ум бессилен открыть истину. Поэтому нужно перестать спорить, а следует «возделывать свой сад». Но таким образом проблема не решается, а лишь снимается; Вольтер утверждает, что надо действовать, а не рассуждать, но если не рассуждать, то неизвестно, как действовать. Смысл устройства мира остается туманным.

Мне Лейбниц не раскрыл, какой стезёй незримой
В сей лучший из миров, в порядок нерушимый
Врывается разлад, извечный хаос бед,
Ведя живую скорбь пустой мечте вослед;
Зачем невинному, сроднённому с виновным,
Склоняться перед злом, всеобщим и верховным;
Постигнуть не могу в том блага своего:
Я, как мудрец, увы! не знаю ничего,—

заключает Вольтер (цит. по: 17, 246).

Споры о добре и зле, о смысле человеческой жизни и назначении человека в этот период ведутся не только философами — вся Франция, стоящая перед задачей создания нового общественного порядка, решает эти вопросы. Только в немногих аристократических семьях, как свидетельствуют очевидцы, сохраняется дворянский и монархический дух; новое поколение уже находится во власти новых идей. Оно насмехается над старинными модами, над феодальной гордостью своих отцов, над их серьезным отношением к этикету; старые доктрины кажутся теперь претенциозными и отталкивают оппозиционно настроенных людей, вольнолюбивая же философия Вольтера их привлекает.

В общественном мнении начинает преобладать принцип равенства, во многих случаях, например, звание литератора уже дает перевес перед дворянскими титулами. Учреждения еще остаются монархическими, но нравы уже становятся республиканскими. Они проникают даже в среду самых знатных вельмож, и первые места общественное мнение отдает не дворянам, а умным и образованным людям — сыну нотариуса Вольтеру, сыну ремесленника-ножовщика Дидро, сыну часовщика Руссо, воспитаннику стекольщика Д'Аламберу и др. Их не только допускают в светское общество, их просят прийти, ими восхищаются, им подражают. Вся Франция начинает признавать самыми достойными людьми не самых знатных и богатых, а самых умных и просвещенных; ум, образованность становятся мерилом достоинства человека. Это говорит о кануне великих перемен, о наступлении во Франции новой эры — эры Разума.

Говоря словами Ф. Энгельса, все должно было в это время доказать свое право на существование перед лицом разума или погибнуть. «Мы видели… — пишет Энгельс, — каким образом подготовлявшие революцию французские философы XVIII века апеллировали к разуму как к единственному судье над всем существующим. Они требовали установления разумного государства, разумного общества, требовали безжалостного устранения всего того, что противоречит вечному разуму. Мы видели также, что этот вечный разум был в действительности лишь идеализированным рассудком среднего бюргера, как раз в то время развивавшегося в буржуа. И вот, когда французская революция воплотила в действительность это общество разума и это государство разума, то новые учреждения оказались, при всей своей рациональности по сравнению с прежним строем, отнюдь не абсолютно разумными. Государство разума потерпело полное крушение. Общественный договор Руссо нашел свое осуществление во время террора, от которого изверившаяся в своей политической способности буржуазия искала спасения сперва в подкупности Директории, а в конце концов под крылом наполеоновского деспотизма. Обещанный вечный мир превратился в бесконечную вереницу завоевательных войн» (1, 20, 267).

Однако такой финал был далеко впереди. В 30-е годы XVIII в. царство разума представлялось «обетованным миром», он еще не существовал, его надо было завоевывать. Огромную роль в формировании новых представлений сыграла «Энциклопедия»[4], возглавляемая Дени Дидро.

В желании Дидро сделать политической трибуной нации именно «Энциклопедию» известную роль сыграла любовь французов к словарям, доходящая, по выражению Сент-Бёва, до страсти. Как уже говорилось, с начала XVIII в. книги во Франции значили очень много и способствовали развитию революционных настроений. Особенным вниманием пользовались словари, издававшиеся отдельными людьми, а также различными партиями. П. Бейль выпустил в 1695–1697 гг. «Исторический и критический словарь…», во времена Дидро иезуиты выпускали «Словарь Треву» и т. д. Многочисленные словари находили в то время постоянных покупателей, несмотря на подчас высокие цены. Энциклопедия была, по мнению Дидро, самой приемлемой формой по той причине, что в ней можно было в рамках единой мировоззренческой программы дать ответы на многочисленные вопросы, стоявшие в то время перед идеологами революционно и оппозиционно настроенных слоев. Не просто связать имеющиеся знания воедино, но связать их так, чтобы направить к одной цели — пониманию того, какими должны быть новые общественные отношения, — именно к этому стремились издатели «Энциклопедии». О том, что «Энциклопедия» выполнила свое революционное предназначение, свидетельствует постановление Генерального Совета в 1758 г., в котором обвинение, выдвинутое против нее, содержит в то же время признание влияния ее идей на духовную жизнь Франции: «С большой горечью мы вынуждены сказать это; нечего скрывать от себя, что имеется определенная программа, что составилось общество для поддержания материализма, уничтожения религии, внушения неповиновения и порчи для нравов» (цит. по: 20, 228).

В 1758 г., т. е. через семь лет после выхода в свет первого тома, авторы «Энциклопедии» были обвинены в том, что они не признают божественности королевской власти и при объяснении ее указывают либо на насилие, либо на общественный договор; что они считают необходимым рационально обосновать различные религиозные церемонии и обряды; что они требуют свободы совести, веротерпимости и т. д. В 70-е годы королевский прокурор де Флери упрекает их в том, что они «сделались наставниками человеческого рода. Свобода мыслить — вот их возглас, и этот возглас слышится с одного края мира до другого. Одною рукою они стремятся пошатнуть престол, а другою хотят опрокинуть алтарь. Цель их — дать иное течение направлению умов относительно гражданских и религиозных учреждений, и таким образом ими как бы совершена революция» (цит. по: 20, 298).

Действительно, энциклопедисты совершили революцию в умах и тем самым подготовили политическую революцию; именно в их среде сформировались новые взгляды относительно сущности человека, его прав и обязанностей, «истинного» и справедливого общественного устройства и т. д. Издание многих томов «Энциклопедии» привело к тому, что, по словам Вольтера, вопреки всем гонениям, которым подвергалась «Энциклопедия», все французы и даже все европейцы сделались «энциклопедистами» (см.: 19, 91).