Журнал Русская жизнь - Возрастной шовинизм (декабрь 2007)

• Название: Возрастной шовинизм (декабрь 2007)
• Автор: журнал Русская жизнь
• Жанр: Публицистика
• Год: 2007

Содержание:

НАСУЩНОЕ

Драмы

Лирика

Анекдоты

БЫЛОЕ

Между Лениным и тятькой

Д. Маллори - Огненные похороны

Георгий Лесскис - Потребность в кошках и воробьях

Великие события пришли сами

ДУМЫ

Михаил Харитонов - Пожилые

Дмитрий Губин - Я приду плюнуть на ваши могилы

Евгения Долгинова - Не как у людей

Захар Прилепин - Молодежь к выходу на пенсию готова

ОБРАЗЫ

Дмитрий Быков - Отцы и дети - римейк

Аркадий Ипполитов - Графиня молчит

Наталья Толстая - Лист ожидания

Людмила Сырникова - Ненавистная молодость

ЛИЦА

Олег Кашин - Один против мирового сионизма

ГРАЖДАНСТВО

Евгения Долгинова - В последний раз опомнись старый мир

Олег Кашин - Высокий уровень притязаний

ВОИНСТВО

Александр Храмчихин - Переформатировать диск

СОСЕДСТВО

Дмитрий Данилов - Темно, но красиво

СЕМЕЙСТВО

Евгения Пищикова - Щит над домом

МЕЩАНСТВО

Лидия Маслова - Результат на лице

Павел Пряников - Местный Эдем

Ревекка Фрумкина - Третий возраст

ХУДОЖЕСТВО

Аркадий Ипполитов - Рожь под соснами

Денис Горелов - Александра Николаевна сердится

Максим Семеляк - Большой куш

---

Беспечность - привилегия молодости. Реальная перспектива завтра начать считать каждую копейку мешает получать удовольствие сегодня. Поэтому пожилой доцент вуза и его бывшая однокашница - сотрудница большой библиотеки, случайно встретившись на Никитской, не пойдут в ближайшую «Кофеманию», хотя сегодня они еще могут себе это позволить.

В результате, куда бы вы ни зашли, вас будут окружать шумные молодежные компании или группы людей постарше, заведомо опознаваемых как нувориши.

Я не хочу этим сказать, что, будь я очень голодна, мой возраст (76) помешает мне поесть в кафе, но я заранее не жду от этого никакого удовольствия. Вот я снимаю рюкзак, помещаю на вешалку куртку и жду. Меня, конечно, обслужат, но как бы нехотя - я не их клиент. Поэтому вся эта ситуация мне заранее неприятна.

Почему же в любом заведении на Западе - от лучшего в Лондоне китайского ресторана до обычного паба сети «Серебряная ложка», в дешевом ливанском кафе в Сиднее и в дорогом французском кафе в Эдинбурге, в ресторане «Тележка» во французской провинции, куда вечерами по пятницам специально приезжают gourmets из окрестных городков и ферм, - почему там меня принимают как желанного гостя?

Помимо профессиональной любезности в обращении с любым клиентом, мой возраст сам по себе предполагает известную почтительность: это заложено в культуре. В любом лондонском автобусе на вопрос «через сколько остановок мне надо сойти?», водители отвечали: «Я вам скажу, мэм».

Почтительность в обхождении со старшими в России исчезла вместе с исчезновением деревенского уклада жизни. Поэтому ее проявления в Москве так хорошо запоминаются. Год назад в тридцатиградусный мороз мне нужно было добраться домой с научной конференции. У младшего коллеги, которого организаторы отрядили меня отвезти, не завелась машина, так что он поймал первую попавшуюся и заплатил водителю.

Я все еще разматывала шарф и отстегивала капюшон куртки, когда водитель обернулся и с выраженным южным акцентом спросил: «Вам не холодно? Обязательно скажите!» Пока мы ехали, водитель еще раза два спрашивал, удобно ли мне и предлагал включить печку на большую мощность. Наш Юг - это ведь Восток, а там уважение к старшим традиционно. Тут я вспомнила, как однажды заказала такси по телефону, и что из этого получилось.

Роскошная «Мицубиси» сильно опоздала, в результате чего предстояло ехать в час пик. На мой вопрос, как водитель намерен с Ленинградского проспекта добраться до Замоскворечья, он буркнул, что поедет по Тверской. Стоило мне заикнуться о том, что так мы не проедем, как водитель уже не буркнул, а гавкнул на вполне московский манер, дав мне понять, кто здесь хозяин. В Лондоне, в Эдинбурге, в Сингапуре таксист, отвозящий на аэродром женщину моих лет, не просто вынет вещи из багажника, но еще и поставит на тележку и подкатит ее к дверям аэровокзала.

Уважение к старшим - культурный механизм, устойчивый по отношению к разным преходящим веяниям. Существенно, при этом, что в качестве автоматизма уважение к старшим - часть общей культуры отношения к Другому. Человек «в возрасте» - чей-то отец или дед, а в этот же момент, быть может, нуждается в помощи ваш отец или пожилая соседка, которая когда-то мазала вам зеленкой разбитые коленки.

Не надо обладать особым воображением, чтобы понять: возраст - величина быстро меняющаяся. Так что с какого-то момента все мы уже не взрослеем, а стареем. И это неминуемо.

* ХУДОЖЕСТВО * Аркадий Ипполитов Рожь под соснами

К 175-летию со дня рождения Ивана Ивановича Шишкина

Хорошо в России Иван Иваныча - дубов много, а людей мало. Для ритма вообще-то хотелось бы сказать: «а людей почти нет», но это было бы неправильным, так как люди у него все-таки есть, и люди все такие хорошие, аккуратные: бабы и девки в платочках, с корзинами, видно, что не просто так ходят, а по делу. Мужики в красных и белых рубахах, чистых, тоже все делом занимаются: сторожат ли, дрова ли рубят. Ребята, босоногие, но смирные, дамы с барышнями, всегда под зонтиками, все больше от солнца, но иногда и от дождя, что очень редко, погода-то все больше солнечная. Дамы под руку с кавалерами, эти - видно, что гуляют, приехали отдыхать на дачи. Все ведут себя скромно, одеты хорошо, но без лишней роскоши, никто не пьет, не курит, не гадит, лес не ломает. Иногда костры разжигают, но тоже аккуратные, по делу, покос или еще там что, не сидят вокруг костров просто так, чтоб водку пить и шашлыки жарить, как это у импрессионистов, современников Иван Иваныча, было заведено. Догола, как у них, французов, принято было, никто не раздевается. Достойно все, прилично. И дали, и чащи, и тени, и дубравы, и простор, и раздолье. Кама несет свои спокойные воды, ширь несказанная, а травки зеленеют, такие маленькие, такие трогательные. Тучная рожь колосится, золотая, богатая. Изо ржи почему-то многовековые сосны торчат, но не мешают колосьям золотом наливаться. А над рожью бескрайнее и бездонное небо расстилается, в нем галки и тучки ходят: хочешь - галок считай, хочешь - Бога зри. Красота, единая Россия.

Нигде, кроме как на картинах Шишкина, я такой России не видал. Я очень люблю русские пейзажи и русскую деревню, и, хотя никогда не был в родной Шишкину Елабуге, во многих местах, изображенных великим русским пейзажистом, побывал. В той же Сиверской и окрестностях Нарвы, например. Похоже, очень похоже, но при созерцании шишкинских пейзажей все время возникает ощущение deja vu, как будто все, что он изображает, ты, конечно, видел, но когда-то давно, и никак не вспомнить, где и как. Так, вообще, когда-то, в жизни, в детстве. Если же отправиться в реальность в поисках шишкинских ржи и дубрав, то в натуре все как-то будет не так: и ширь пожиже, и сосны пониже, дубов поменьше, а то и совсем не найдешь, только в заброшенных старых парках, явно искусственного происхождения, а так все больше ольшаник. Нет, это никакая не фальсификация родной природы, не желание ее приукрасить в дюссельдорфском стиле, в чем многие обвиняют великого художника. Это грандиозное умение разглядеть в реальности истину, ибо истина не тождественна реальности и не дается нам в ощущениях, столь же обманчивых и ложных, сколь обманчиво и ложно представление узников пещеры, сидящих во тьме, обративших свои взоры к стене, по которой скользят тени проходящих мимо людей, о тех предметах, что проходящие несут в руках.

Иван Иванович Шишкин - художник абсолютно платонический.

Картина «Рожь» 1878 года из Третьяковской галереи в моих воспоминаниях плотно связана с обложкой учебника «Родная речь» какого-то совсем начального класса. Желтая «Рожь» парила на синем фоне. Синева обложки сливалась с синевой шишкинского неба, так что рожь зависала в сюрреалистической невесомости, рождая во мне неизъяснимое ощущение некоторой странности. Осознать эту странность ума не хватало, но с тех самых пор меня страшно занимал вопрос, как это получалось, что рожь оказалась высаженной впритык к мощным стволам раскидистых сосен, так что их нижние ветви просто утопают среди колосьев, никоим образом не мешая быть им такими густыми и золотыми. Занимало, как эту рожь высеивали, как землю под соснами боронили. Занимал меня также вопрос о том, как эту рожь жать-то будут: приподнимая ветви, что ли? Судя по другой великой картине - Мясоедова - рожь тогда косили. В шишкинской «Ржи» косцов, судя по всему, ждали немалые трудности.

Я в сельском хозяйстве ничего не понимаю. Вполне возможно, что очень полезно высаживать рожь вокруг сосен, которые, как известно, любят сухую песчаную почву. Возможно, что эти две ботанические культуры друг друга обогащают и что вокруг сосен и произрастают самые обильные хлеба. Я такого, во всяком случае, никогда не видел, а если и видел большие деревья посреди полей, то вокруг них, кроме травы, обычно ничего не росло. Но сила художественного образа такова, что все эти мелочи не играют никакой роли, но, наоборот, помогают мышлению отвлеченному. С того же детства замечательная картина Шишкина все время мне напоминала о другой картинке, тоже прекрасной, билибинской, изображающей как «Окиян подымет вой, хлынет на берег пустой, расплеснется в шумном беге, и очутятся на бреге, в чешуе как жар горя, тридцать три богатыря, все красавцы молодые, великаны удалые, все равны как на подбор». Про ту-то я знал, что это сказка, но и шишкинские сосны оборачивались сказочными богатырями, выступающими из моря ржи, и все чудесное и фантастичное, что есть в моей стране родной (которая, как известно, широка), связывалось с картиной Иван Иваныча. Так как-то случилось, что я уже не помню, что там, в этой «Родной речи», по которой я учил великий и могучий, было, - но картина Шишкина впечаталась в мое сознание столь резко и весомо, что потом, что бы я не услышал о величии и могуществе моей Родины, «Рожь» тут же выплывала из подвала памяти. Говорили ли мне о подвигах покорителей целины в Казахстане - я сразу «Рожь» вспоминал; и в пустынных степях, унылых и диких, поднимались сосны со скоростью библейской тыквы, и рожь росла, и начинала колоситься, и звучал Первый концерт П. И. Чайковского, и с комбайна, лихо тормозящего прямо около огромной сосны, легко спрыгивала прелестная комбайнерша, затягивала потуже узел простого и элегантного, такого шишкинского, платочка, и под божественные фортепьянные звуки, поддержанные мощным крещендо оркестра, бежала навстречу своему любимому с квадратной челюстью, как это изображено в голливудской «Песне о России».