Журнал Русская жизнь - ВПЗР: Великие писатели земли русской (февраль 2008)

• Название: ВПЗР: Великие писатели земли русской (февраль 2008)
• Автор: журнал Русская жизнь
• Жанр: Публицистика
• Год: 2008

Содержание:

НАСУЩНОЕ

Драмы

Лирика

Анекдоты

БЫЛОЕ

Зеркалам и буревестникам, до востребования

Елена Чугунова - Как Горький спасал Блока

«Стихи Бальмонта о нарциссе казались мне написанными для меня»

ДУМЫ

Максим Семеляк - В конце тоннеля

Дмитрий Быков - Назову себя ВПЗР

Захар Прилепин - К черту, к черту!

ОБРАЗЫ

Елена Веселая - Записки из гетто

Олег Кашин - Печатались вместе

Дмитрий Данилов - Ангел мой, голубчик

Аркадий Ипполитов - Суд Париса

ЛИЦА

Людмила Сараскина - Привилегии триумфа и коварная изнанка славы

Михаил Харитонов - Арион

Дмитрий Быков - Сентиментальный воин

Дмитрий Ольшанский - Манхэттенский странник

ГРАЖДАНСТВО

Евгения Долгинова - Теснота

Павел Пряников - Массаж деревянной ноги

ВОИНСТВО

Александр Храмчихин - Северные конвои

СЕМЕЙСТВО

Евгения Пищикова - Жрицы

ХУДОЖЕСТВО

Ольга Кабанова - Покадровая история

Денис Горелов - Лир

Андрей Ковалев - Один за всех

---

В рукописи Веры Гартевельд упоминаются десятки имен: Борис Пронин, Георгий Иванов, Федор Сологуб, Николай Клюев, Илья Репин, Лиля Брик, Владимир Маяковский, Константин Бальмонт, Всеволод Мейерхольд и другие завсегдатаи кабаре «Бродячая собака». Там, как писала Анна Ахматова, «на стенах цветы и птицы томятся по облакам». Запомнившиеся мемуаристке строки из стихотворения «Все мы бражники здесь, блудницы…» датированы 19 декабря 1912 года и не единственные из созданных в «Бродячей собаке». Один из упомянутых в воспоминаниях поэтов, Всеволод Курдюмов, включил в свою книгу «Пудреное сердце» (СПб., 1913) цикл стихов «Коломбина» с посвящениями Палладе и ее подруге.

Глупый Пьеро

Вере Гартевельд

Полюбился, не забылся
Профиль милого лица.
Ах, Пьеро, теперь не лето -
На руке Пьеретты нету
Обручального кольца.
Влажных губ запретный кубок
Скуп на терпкое вино;
Глуп Пьеро - в любовной мене
Он, пестро рассыпав звенья,
Утерял одно звено.
Без дурмана трав отравлен,
Черный саван приготовь,
- Долго блекнет позолота
На сафьяне переплета
Книги, названной «Любовь».

После окончания учебы в гимназии и на курсах Лохвицкого-Скалона (со специальностью «французский язык») я должна была по желанию моей матери продолжить учебу в университете. Однако скука, которую я испытывала в течение всех этих лет обучения, привела меня к заключению, что не стоит больше длить эту скуку - я могла бы учиться и просто у самой жизни.

Мне было 15 или 16 лет, когда я познакомилась с младшей дочерью инженер-генерала Старинкевича Палладой Олимповной, которая была старше меня на семь лет. Она до крайности очаровала меня своей несколько экстравагантной внешностью и чудесным профилем, напоминающим профиль ее отца, человека весьма благородного. Мадам Старинкевич, женщина очень привлекательная и высоконравственная, была когда-то артисткой цирка, но легкомысленный и фривольный характер, который часто встречается у людей этой профессии и начисто отсутствовавший у матери, проявился, напротив, у дочери; и этот характер развился совершенно невероятным образом, в особенности после смерти отца.

Вначале меня притягивало к Палладе не одно только восхищение ее красотой. Поскольку у нее было много знакомых среди артистов всякого рода, мне казалосьполезным для собственного развития всюду за ней следовать и принимать участие в интересных и увлекательных вечеринках и обедах - компания культурных людей вполне могла заменить мне школу. В Палладе меня восхищала ее манера вести беседу: говорили обо всем и ни о чем; она умела строить разговор так, как это делали в ХVIII веке. Все, что она рассказывала, было в высшей степени занимательно и полно иронии, даже тогда, когда речь шла о ней самой. Я могла часами слушать эти рассказы, любуясь ее профилем, все забывая, как загипнотизированная. Часто мы проводили вместе целые дни, и эта дружба длилась почти восемь лет; я называла это «эпохой Паллады».

У нее было много поклонников, к которым она относилась с большим пренебрежением. Один из них мог оставаться часами в гостиной, ожидая ее, и ждал терпеливо, в то время как мы сидели у себя и развлекались ему назло. Этого молодого человека уже считали женихом, но Паллада довольно скоро его спровадила, и место юноши занял его отец. Тот всегда приносил конфеты, и мы не осмеливались заставлять его ждать слишком долго.

Каждую субботу у нас были собрания, в которых иногда участвовало до двух десятков молодых людей, почти все из хороших семей и с интересами непременно артистическими или литературными. В три часа утра мать Паллады предлагала нам небольшой ужин: чай, бутерброды и конфеты.

Среди поклонников Паллады, которые вспоминаются мне лучше всего из-за сопутствующих им трагических историй, я должна упомянуть молодого Островского, внука великого писателя-драматурга, а также и сына генерала Головачева. Последний жил напротив Старинкевичей и у него (и у нескольких других молодых людей) была «обязанность» провожать меня до дома, если я не оставалась на ночь у моей подруги. Оба они покончили с собой из-за любви к Палладе. Головачев грозил Палладе самоубийством по меньшей мере месяц, и она просила меня пойти к нему и попытаться его успокоить. Это казалось мне довольно трудным, - я была еще очень молода и не представляла себе, как это сделать. И пока я колебалась, он решился и покончил с собой. Два года спустя настала очередь Островского. Вот как это произошло.

Как раз в это время Паллада предприняла свою первую авантюру: она убежала из дома с одним художником, весьма, кстати, ревнивым. Внезапно я получила телеграмму, где сообщалось, что Островский пытался покончить самоубийством, но неудачно. Я сообщила об этом Палладе, и она заставила его не медля придти в дом его родителей, где они изредка встречались. Когда она была на пороге дома, он преградил ей путь и раскинул руки, чтобы задержать; это рассердило Палладу. Тогда он спросил: «Я должен застрелиться?», на что она сухо ответила: «Да, Островский, стреляйтесь». После этих слов он выстрелил из пистолета и замертво упал у ее ног.

Вспоминая разные истории, происходившие еще тогда, когда Паллада жила в родительском доме, я не могу не упомянуть один случай, весьма типичный для моей подруги.

У нее была привычка приглашать к себе молодых людей, то одного, то другого, на, так сказать, «несколько слов». Кажется, их было человек шесть, - тех, кто считали себя женихами Паллады. Но в один прекрасный момент этот секрет раскрылся, и, к сожалению, со скандалом; в результате все шестеро возмущенно покинули дом. Бедная Паллада стала вести себя все более и более развратно. Ее отец, который ни о чем не догадывался, слал ей трогательные письма, где давал полезные советы и просил никогда не оставаться в комнате наедине с молодым человеком. Она, смеясь, показывала мне эти письма и говорила: «Бедный папа, я не должна принимать молодых людей в одиночестве, - но если бы он знал, что они проводят со мной всю ночь, и я их прячу за портьерой».

***

Начало века в Петербурге было временем весьма веселым и очень интересным для любознательной молодежи, готовой к восприятию любых новых идей, нового образа жизни и поведения, которые постепенно захватывали общество. С одной стороны были социалисты и революционеры, которые вели очень опасную жизнь с постоянными заговорами и риском оказаться в полицейском участке; с другой стороны - вся «золотая молодежь» - артисты, художники, поэты, - проводящая ночи напролет в проблемных диспутах, дело делающая, проповедующая свободную любовь и т. д. Экстравагантность ценилась превыше всего. В эту эпоху русская культура переживала «серебряный век», - то, что называлось веком «золотым», было временем Пушкина.

Мне было крайне приятно проводить время с Палладой, которую вся эта молодежь окружала. Мы ходили на вечеринки, часто продолжавшиеся всю ночь, и всегда нас сопровождало большое число молодых поклонников.

Если нас куда-то приглашали, мы, разумеется, приезжали в компании многочисленных кавалеров. Среди семей, которые мы часто посещали, я помню семью Храмченко, родственников адмирала Нордмана, чья дочь была второй женой художника Репина. Хотя вокруг меня было много молодых людей, я не была увлечена ни одним из них. Меня интересовали только романы Паллады. О нас говорили, что нас связывает «Лесбос», который был в моде; мы не считали нужным это отрицать, хотя в действительности об этом не было и речи.

Как- то раз Паллада и я были приглашены на необычный вечер, где мы были единственными дамами. В обычае было накануне женитьбы устраивать проводы холостой жизни; этот вечер был в честь некоего Чаплинского, который назавтра вступал в брак; все приглашенные были молодыми людьми, нашими хорошими знакомыми. Чаплинский должен был следовать карьере своего дяди, генерал-губернатора Варшавы, однако из-за его принадлежности к либеральной политической партии «кадетов» такая карьера была для него исключена. Кроме того, он материально нуждался, снимал комнату и зарабатывал деньги переводами. Но у него был приятель-испанец, который его поддерживал деньгами, поэтому он смог устроить этот вечер в маленькой квартире из двух комнат. К концу вечера наш хозяин уединился со своим испанским другом в соседней комнате, и когда через некоторое время мы туда вошли, то увидели несчастного жениха оплакивающим горькими слезами свою холостяцкую жизнь, которую ему предстояло оставить. Будучи обрученным, он все-таки женился, и я с тех пор больше его не видела. Позже я узнала, что Людовик Чаплинский был убит во время Первой мировой войны.

Примерно в этот период после чудовищной ссоры закончилась наша дружба с Палладой. Тогда же я заболела - следствие жизни, которую я вела, полной бессонных ночей и утомления. У меня была пневмония, и потому позже меня отправили в санаторий «Тайцы», а затем «Халила» в Финляндии. Я вернулась домой через полтора года лечения в санаториумах, и моя дружба с Палладой возобновилась.