Журнал Русская жизнь - Телевизор (июль 2008)

• Название: Телевизор (июль 2008)
• Автор: журнал Русская жизнь
• Жанр: Публицистика
• Год: 2008

Содержание:

НАСУЩНОЕ

Драмы

Лирика

Анекдоты

БЫЛОЕ

Колхозная лира

Московский дневник

Воспоминания выжившего на минном поле

ДУМЫ

Санджар Янышев - Общество зрителей

Захар Прилепин - I Love TV

Максим Семеляк - Он живой и светится

Дмитрий Быков - Времечко и Максимум

Эдуард Дорожкин - Шустрое моделирование реальности

Мариэтта Чудакова - Русским языком вам говорят! (Часть пятая)

ОБРАЗЫ

Дмитрий Воденников - Небесная рыба

Михаил Харитонов - Хотим длиннее

Дмитрий Ольшанский - Русская идея

Юрий Сапрыкин - ЧГК

Наталья Толстая - Съемочный день

Евгения Пищикова - Замироточил

Денис Горелов - Медведь и ухо

ЛИЦА

Олег Кашин - Медиаменеджер перестройки

Этюд на погружение

ГРАЖДАНСТВО

Евгения Долгинова - Красная палатка

Олег Кашин - Плачут небеса

Дмитрий Быков - Тонкий ход Ламанческий

ВОИНСТВО

Александр Храмчихин - Битва за эфир

СОСЕДСТВО

Дмитрий Данилов - По-тихому

МЕЩАНСТВО

Евгения Долгинова - Свинарка и пастух

Мариам Новикова - ТВ-шуй

ХУДОЖЕСТВО

Аркадий Ипполитов - Белая лошадь

---

Тов. Расчехняев не кровожадный. Его рассказ «Друзья-приятели» написан о том, как торгаш с помощью кулаков пытается пролезть в кооперацию. Но не без шаблона тоже. Начинается рассказ так: «А ну, по маленькой! - поднимал хозяин стакан с хитрым прищуром глаз». Через две строчки: «Больше всех я плачу налог, больше всех!» Потом ругают кооперативных работников, пьют «до белых риз» и подписывают заявление, заготовленное хозяином. Где просят уволить приказчика кооперации, а на его место назначить организатора попойки. Все это дано «с плеча». У торгаша, вероятно, сложнее происходила такая операция. Весь рассказ представляет собою «зачин», «завязку». Тема широко-общественная, но автор сделал так, что все похоже на бред кулацкой компании. В жизни что-нибудь происходило после эдаких «заявлений», а читатель может думать, что это только пьяный бред.

Тов. Французов прислал рассказ «Пожар». Читатель ждет беды от одного заглавия. Нужно бы подходить к беде похитрее, чтобы не всполошить насторожившегося читателя. Автор сразу отталкивает. Рисует так: «Кулак Чапурин накачивает водкой Мишку Гвоздева». Ни с того ни с сего хлопает по столу кулак кулаком и говорит: «Ну, Мишка, умей водку жрать - умей и дело делать!» Через пару строчек: «Мишка на цыпочках подходит к сараю» (какие уж тут «цыпочки», когда он пьян «в доску»!) Зажигает склад колхоза. По пьянке налетел на что-то. Сломал себе ногу. Народ застает Мишку. Хотят бросить в огонь. Председатель колхоза отвоевывает его у народа и везет к себе в дом, потом в больницу. И все это так ласково, так любовно! «Во, дескать, гляди, читатель, какие лютые наши враги! А мы с христианским обхожденьицем!» Почему кулак обязательно груб, почему обязательно водка, отчего непременно Мишка - поджигатель, когда он нигде не показан плохим парнем? Нужно все обосновать, мотивировать, как говорят литераторы.

Бытовые рассказы тоже шаблонны. До сих пор очень многие пишут о неравном браке. Посмотрите, как это преподносится. Осень. Вечер. Избушка «на курьих ножках». Лучина. Прялка.

«Так ты отца не хочешь слушать, девчонка? Сама хозяйкой будешь, да еще тебе не так!»

Ну, мать, конечно, помягче:

«Кать, Кать, - говорит, - он хоть и вдовец, да еще не стар» и пр.

Без побоев в таких случаях неловко. Старик добренько выпарывает веревкой свою дочку. Та вырывается и… думаете, в совет, в ячейку? Нет, махнула с обрыва «в ледяную смесь реки Выми». Это рассказ тов. Дьяконова.

Может быть, и есть такое в быту, но это уж избито, изжевано. Даже в самых глухих уголках Союза и то есть с кем посоветоваться и «найти управу» на таких родителей. В этой старой теме трудно сказать новое слово без нового дела. Новое дело автором не тронуто.

С языком у всех наших авторов дело обстоит крайне плохо. Дадим слово самим авторам.

«От неподвижной боли Мишка очнулся» или: «Слышишь! - утвердительно и твердо сказал Иван». А то еще и так: «Уже я являюсь селькором как шестой год».

Беда в том, что авторы хотят перепрыгнуть через одну необходимость: необходимость уменья грамотно излагать свои мысли на бумаге.

О языке действующих в рассказе лиц приходится писать каждому автору. Самое больное место даже у тех, кто уже печатался. Все люди в присылаемых сочинениях говорят почти одинаковым языком. Даже если пишут о людях из разных социальных групп - все равно, одна цена. Врач говорит, как и бабка-повитуха, пономарь - как поп, а то еще похлеще. Это же неверно! В жизни люди родятся в одной семье, учатся в одной школе, но у каждого «свой почерк». Авторам следует в это вдуматься. Кулак не обязательно пьет, не обязательно он глупышка. Их хитросплетения иногда следственные власти распутывают годами. Селькор - большой человек, герой. Но это вовсе не значит, что его необходимо рисовать невинненьким, беленьким, бескровным. Он живет полнокровной жизнью, вместе с другими, а не взаперти в нардоме. Всех, о ком хочется писать, нужно изучать, ко всем нужно присматриваться. Шаблон - скучная вещь.

А. Дьяченко

«Крестьянский журнал», 8 апреля, 1929 г. В помощь начинающему писателю

О факте и художественном вымысле

«В моем рассказе описан действительный факт из жизни, а потому прошу его напечатать».

«Случай, который я описываю в моем рассказе, был у нас в деревне в прошлом году»

«В моем стишке все факты. Думаю, что напечатаете без задержки».

Это - выдержки из многочисленных препроводительных бумажек к рассказам и стихам, которые посылают начинающие писатели в редакции журналов. И еще. Зачастую мы, начинающие, готовы метать гром и молнию на головы редакторов.

Как! Вы говорите, что рассказ не правдив и не жизненен? А знаете ли вы, что я взял его из действительной жизни?

В самом деле, нет ли и впрямь придирки со стороны редакции в этом вопросе? Ведь кому, как не начинающему писателю, особенно живущему в деревне, наблюдающему крестьянскую жизнь, а то и просто живущему этой жизнью, доподлинно эту жизнь знать и правдиво о ней писать? И вдруг нам говорят, что наши рассказы нежизненны. Явная ошибка, явное непонимание наших произведений, а то и просто придирка. Такое решение готовы вынести вы. Но не лучше ли раньше просто разобраться в этом вопросе серьезнее и подробнее его рассмотреть. Всякий ли факт является жизненным, всякое ли описание факта будет литературным произведением, рассказом, стихотворением и т. д.?

Возьмем такую вещь, попробуем описать трудовой день крестьянина. Начинаем.

«Крестьянин Иван встал рано. Умылся. Помолился богу. Спросил у жены, готов ли завтрак. Она ответила, что готов. Иван сел завтракать. После завтрака пошел во двор и стал запрягать коня. Потом выехал в поле и стал пахать. В полдень пообедал. Потом пахал до самого вечера, а вечером приехал домой. Отпряг лошадь. Зашел в избу. Сказал жене, чтобы собирала ужин. Поужинал. Вылез из-за стола. Помолился и лег спать».

Вот и кончился трудовой день.

Скажите, факт это или нет?

Конечно, факт.

Правдивый факт?

Конечно, правдивый. Ведь, в самом деле, так и проходит день крестьянина-пахаря.

Конечно, здесь сказано без всяких подробностей; здесь не сказано, стегал или не стегал Иван своего коня кнутом, не сказано, хорошо или плохо ходила лошадь в упряжке и какая на ней была упряжка, но факт все-таки остается фактом. Выдумки нет.

Но вправе ли мы винить того редактора, который бы вдруг нам сказал по поводу такого факта: «Неинтересно. Не надо. Нежизненно».

Но прежде чем говорить об этом праве, обратимся опять к тому же самому факту.

- Неинтересно, - говорит редактор. А нам-то читателям, интересно? Или мы не знаем, что каждый крестьянин утром встает, что он завтракает, что ему нужно сначала запрягать лошадь, а потом выезжать в поле.

Ново ли это для нас?

Конечно, не ново. Мы все прекрасно об этом знаем.

Жизненно ли?

Нет, нежизненно. Редактор, пожалуй, вполне прав. Написано-то про жизнь, а жизненного мало. Не сказано, как вставал крестьянин, как он себя чувствовал, как умывался и где, что ел за завтраком, какая у него лошадь, как он разговаривал с женой, как запрягал лошадь.

- А, только это! - удивимся мы. - Да пожалуйста. Мы это сейчас можем с точностью, с подробностью, каждый шаг и каждое словцо. Да мы ведь старались только, чтобы покороче.

И мы готовы сейчас же на десятках страниц не только показать, а прямо распоказать трудовой день крестьянина.

Теперь уж не придерешься!

Но потеем, мучаемся, нанизываем строки и уж не только крестьянина опишем, а прибавим и песни жаворонков, крумканье журавлей и т. д. и т. п.

Говорю, товарищ редактор, получай!

И вдруг этот редактор, этот злостный враг наш, встает и…

Ни к чему, - говорит. - Описано все подробно. А этого самого нет. Загвоздки нет. Вывода. Ведь все это каждому известно. Надо вот что-нибудь…

А! - догадываемся мы. - Понятно. Теперь понятно. Да вы бы так раньше сказали. Нужен факт интересный, редкий, необыкновенный.

И вот мы начинаем метаться. Проглядываем историю своего села за десятки лет, бросаемся в соседние села, деревни, поселки, хутора.

У вас как? Не убили? Нет. Жаль. Не подожгли? Нет. Ах, как жаль! Не повесился никто? Нет. Ах, как досадно! Селькора не угробили? Нет. Ах, как убийственно скверно!

И вот мы, наконец, находим то, что нам надо. На наше счастье где-то кто-то повесился или застрелился. Мы рады, довольны. Садимся за описание. Подробно выписываем биографию «пострадавшего». Касаемся немножко характерных качеств его бабушки и дедушки, об отце и матери говорим несколько подробнее, о самом нашем герое, дошедшем до смерти такой, ведем рассказ с мельчайшими подробностями, вплоть до того, какой армяк он носил, когда ему шел первый год.

Теперь уж придраться нельзя. Теперь уж все есть.