Журнал Русская жизнь - Лузеры (декабрь 2008)

• Название: Лузеры (декабрь 2008)
• Автор: журнал Русская жизнь
• Жанр: Публицистика
• Год: 2008

Содержание:

НАСУЩНОЕ

Драмы

Лирика

Анекдоты

БЫЛОЕ

Школьные сочинения

Евгений Спасский - Нелицеприятие

Валентина Забурунова - Теплая Сибирь

Мария Бахарева - По Садовому кольцу

ДУМЫ

Борис Кагарлицкий - Антиуспех

Михаил Харитонов - Долбаки

Юрий Сапрыкин - Дыхание масс

Евгения Пищикова - Фигура

ОБРАЗЫ

Максим Семеляк - Нежим свои провалы

Дмитрий Быков - Проспи, художник

Дмитрий Данилов - Снег в Капотне

Наталья Толстая - Учитель

Эдуард Дорожкин - Испанский сапожок Prada

Антон Красовский - Темень

Дмитрий Воденников - Белая звезда

ЛИЦА

Олег Кашин - Он хотя бы попробовал

Легко не было никогда

ГРАЖДАНСТВО

Евгения Долгинова - Огонь желанья

ВОИНСТВО

Александр Храмчихин - Человек торгующий

МЕЩАНСТВО

Людмила Сырникова - Мокрые волосы на полу

ХУДОЖЕСТВО

Аркадий Ипполитов - Двое мужчин на фоне серой стены

Глеб Смирнов-Греч - Идеальное логово

Денис Горелов - Докторская колбаса

---

Он как будто бы боится этой роли античекиста, стесняется ее, и, слушая его, трудно отделаться от мысли - может быть, все дело в том, что он, типичный горбачевец, просто был слишком мягок, и если бы на его месте в КГБ оказался какой-нибудь демшизовый радикал, которому бы удалось победить чекизм раз и навсегда - может быть, мы бы теперь жили в другой стране?

Но история не терпит сослагательного наклонения, и нам не за что сердиться на Бакатина. Он действительно хотя бы попробовал. Как мог.

Легко не было никогда

Инна Генс-Катанян: из Эстонии в Россию

Эстония - ЭССР

Советские войска вошли в Эстонию, когда мне было 11 лет.

Мой отец был левых взглядов. Это была удобная позиция - быть состоятельным человеком (папа работал представителем шведского спичечного треста Timber Company в Эстонии), иметь дома картины старых мастеров и при этом выступать за равноправие. Плюс ко всему отец, говорящий по-немецки еврей, был очень сильно культурно связан с Россией. Кроме прочего, он был членом общества «Паллас», страстным букинистом и антикваром, и еще в 30-е частенько наезжал в Москву, где его знали по имени в половине лавок; он регулярно получал каталоги московских магазинов. А однажды даже вывез большую группу эстонской интеллигенции на театральный фестиваль в Москву. В 1937 году ему не дали визу - ну, все было уже понятно. В 1940 году он поехал сдавать дела в Швецию и обратно возвращался через Германию. И там он насмотрелся: «Скамейки не для евреев», «Евреям не входить». Было ясно, что там тоже все плохо. О концлагерях открыто еще никто не говорил, но я бы сказала, они уже подразумевались.

Ну а в 1939 в Эстонии появились советские военные базы, и еврейское население как никакое другое чувствовало, что близка оккупация, - либо немцы, либо Советы. Я помню, какой-то мальчик, года на два меня старше, сказал мне в автобусе: «Скоро здесь будут русские». А перед входом войск была знаменитая демонстрация, в которой принимали участие эстонские рабочие и еврейская беднота. Они прошли мирным маршем до президентского дворца Кадриорг и потребовали от президента Константина Пятса присоединения к Советскому Союзу. Я эту демонстрацию видела: сидела на дереве и махала платком. Мама, узнав об этом, прибежала, сняла меня с ветки и немедленно отправила из города на дачу - то ли в наказание, то ли от греха подальше.

Эстония практически не сопротивлялась. Правда, казармы, находящиеся чуть в стороне от города, затеяли стрельбу - но больше для собственного достоинства, ведь никакого стратегического заградительного значения эти казармы не имели. Продолжалось эта заварушка часов двенадцать, не больше. Сопротивления никто и не пытался оказывать… Знаете, папина контора выходила окнами на главную площадь, и в дни парадов мы ходили смотреть на проход техники с их балкона. И это каждый раз было довольно мило и трогательно - я сейчас точно не помню, сколько у Эстонии тогда было танков, но если скажу, что десять, ошибусь не сильно.

Таллин - Сибирь

Несмотря на то, что евреи в Эстонии жили обособленно, все понимали, что выбирать придется между Германией и СССР. Мой дядя, к примеру, в свое время сказал, что не поедет в Россию ни при каких обстоятельствах, потому что там «нет нормальных уборных». Он, бедный, окончил свою жизнь в противотанковом рву на городской границе Тарту. Но вообще евреи больше верили разговорам о равноправии наций, которое соблюдается в Советском Союзе.

Вскоре после входа красных начались высылки, и к весне они стали массовыми: я приходила в школу, и каждый день (!) наш класс недосчитывался пяти-шести детей. В вагоны грузили всех, кто имел хотя бы какое-то отношение к буржуазии, - если у человека находилась собственность, его путь лежал в Сибирь. При этом не трогали крупных акционеров. Мой отец, на счастье, не имел собственности, нас не тронули. «Как вы допускаете, что Инна ходит в пионерском галстуке?» - спрашивала у моей мамы соседка.

В лесах тогда как раз начали собираться «лесные братья», которые боролись против немцев и против Советов, за независимую Эстонию. У одной моей подруги был любимый, который как раз возглавлял такой партизанский отряд. Как только он после войны вышел из леса, ему тут же дали 25 лет. Взяли и ее, но ей повезло - она по совету своей сокамерницы сыграла дурочку. «О чем вы говорили с преступником?» - спрашивал ее следователь. «О любви», - отвечала она и густо краснела.

Как ни странно, мой отец в новой ситуации наконец стал заниматься делом, которое было ему по душе, - на шведов-то он в свое время работал только для содержания семьи. Он поступил в Художественный музей. В числе прочего, ему как эксперту пришлось заниматься выдачей разрешений на вывоз культурных ценностей, которые увозили с собой фольксдойче, выезжавшие по милостивому разрешению Советов из Эстонии. Так что войну он встретил на таможне.

Таллин - Ташкент - Ленинград - Таллин

Первого июля отец сказал, что мы уезжаем в эвакуацию. Я стала собирать вещи. Отец снимал со стены картины Коровина и Сомова, рассчитывая, что в трудную минуту они дадут нам средства для жизни. В Узбекистане отцу крупно повезло как минимум дважды - сразу по приезду он погрузил вещи на ослика и попросил его всадника доставить багаж по адресу, который он для нас нашел, и сам уехал налегке. К удивлению местных, хозяин ишака не украл вещи, а действительно привез их нам. Во-вторых, он довольно быстро устроился на работу в отдел редкой книги Ташкентской публичной библиотеки.

Собственно, в эвакуации я выучила русский язык. Отец посоветовал мне ходить и списывать все надписи и вывески, которые я увижу, а он их будет переводить и учить со мной. Я добросовестно переписывала все, что видела на вывесках и заборах - и половину папа вычеркивал, потому что это был русский мат в тех или иных сочетаниях.

В Таллин мы вернулись в 1944 году, еще до конца войны. Наш дом был опустошен, библиотека национализирована немцами, войти в дом нам не дали. У нас начались черные времена - моего брата Льва за «сокрытие социального происхождения» выгнали из Тартусского филиала Таллинского Художественного института, где он преподавал. А затем начали травить отца - вышла статья «Об одной вредной книге», в которой был разгромлен отцовский путеводитель по старому Таллину - за буржуазный национализм. Затем в 1951 году отца арестовали, он перенес два инфаркта, был выпущен на поруки и вскоре умер. Мать совершила самоубийство.

Я же за это время успела закончить Восточный факультет ЛГУ по специальности иранистика и вернулась обратно в Таллин. Своими профессиональными знаниями я воспользовалась один раз в жизни: в середине 50-х перевела современную иранскую повесть на эстонский язык. В Эстонии у меня не складывалось ничего - поступив на работу в Государственную библиотеку ЭССР, я доросла до должности старшего библиотекаря и поняла, что это мой предел. Было скучно, расти дальше без членства в партии было невозможно, а членство в партии… ну как-то я представить не могла своего членства в партии. 13 января 1953 года, как сейчас помню, я пошла на работу после выхода в «Правде» статьи «Убийцы в белых халатах». Почти весь день все молчали - боялись сказать хоть слово. И только старая коммунистка Зельма Тельман подошла ко мне и сказала, что «в газетах какая-то ошибка» и призвала не вешать носа.

На Восток

Я двинулась в Москву от безнадеги. Странное ощущение - никакого счастья не было в Таллине. У меня были друзья, мы играли в теннис, я ходила на работу - но жизнь была пуста. И я поехала в Москву - устраиваться на работу и поступать в аспирантуру.

Устраиваться на работу было мало реально - как только дело доходило до анкеты, все сразу заканчивалось. С пропиской было ровно то же самое - даже мои друзья, повторявшие своим шефам «ее со дня на день пропишут», говорили это все с меньшей уверенностью.

Поступить в аспирантуру оказалось еще сложнее - не помогли даже косвенные связи. Будучи в гостях у одного друга нашей семьи, я познакомилась с Константином Фединым и уж не знаю чем, но понравилась ему. Он спросил, что может для меня сделать? Я изложила: так и так, хочу продолжить заниматься иранистикой. Он меня отправил к тогдашнему главе Института востоковедения Гафурову.

Тот принял меня. Вел себя царственно, как божок. Выслушав с напускным вниманием про мои нужды и желания, он закрыл глаза и, как мне показалось, заснул. Когда я минут через пять наконец пошевелилась, он произнес: «Я не сплю. Я думаю». Затем вызвал к себе заведующего аспирантурой, сообщил ему, что я буду поступать и попросил принять документы. Я сдала ему автореферат, все положенные бумажки и стала ждать, когда же будет набор. И вот наконец его объявили, я явилась пред очи заведующего и спросила, нужно ли еще что-нибудь с моей стороны. «Я вас первый раз вижу», - ответил мне заведующий. «Как же так! - разгорячилась я, - ведь все бумаги мои у вас!» «Ничего не знаю», - ответил он мне. Я прилюдно назвала его сталинским прихвостнем, развернулась и ушла.