Юрий Ампилов - На верхней границе фанерозоя (о нашем поколении исследователей недр)

• Название: На верхней границе фанерозоя (о нашем поколении исследователей недр)
• Автор: Юрий Ампилов
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2007
• ISBN: 978-5-98877-02

В книге известный российский ученый-геофизик размышляет о судьбах людей геологических профессий в сложный для России период на рубеже тысячелетий

Рассказывая о постижении науки, он одновременно воссоздает широкое полотно с изображением десятков людей, с переплетением событий, характеризует их, поэтому книга приобретает общественное звучание, В ней можно найти изображение провинциальной России и столицы. Во второй части содержится увлекательное повествование о разных странах и народах. На ее страницах можно познакомиться с людьми очень известными и рядовыми, зримо представить их если не по внешним описаниям, то по роду занятий, по отношению к ним самого автора. Не менее важно и то, что автор, словно художник-мозаик, может объединять детали в полную картину, и они тогда воспринимаются не сами по себе, а как части единого целого…

Большинство любителей чтения с удовольствием поместят книгу Юрия Ампилова на книжные полки.

---

Подполковник Трубятчинский, бывший сосед по каюте,

С кем делили сухарь и крутые встречали шторма.

Не качаться нам впредь в корабельном суровом уюте,

Где скрипят переборки, и к небу взлетает корма…

Опрокиньте стакан, чтобы сердце зазря не болело,

Не кляните судьбу, обо всем не судите сплеча

В зазеркалье у Вас все Вы пишете справа налево,

В иудейской пустыне нашли Вы последний причал.

Подполковник Трубятчинский – в прошлом надежда России,

Он сидит у окна, а в глазах его черных тоска.

Позади океан ядовитый, пропитанный синью,

Впереди океан обожженного солнцем песка.

Подполковник Трубятчинский, что Вам мои утешенья?

Где бы ни жили мы и какое б ни пили вино —

Мы один экипаж, все мы жертвы кораблекрушенья.

Наше старое судно ушло невозвратно на дно.

Подполковник Трубятчинский, моря соленого житель,

Как попасть Вы смогли в этот город безводный Арат?

Надевайте погоны, цепляйте медали на китель,

И равненье на флаг: наступает последний парад.

Не могу спокойно слушать эту песню и писать эти строчки: комок подступает к горлу. Сколько человеческих судеб лучших наших сограждан изломано вовсе не войной, нет (это понятно), а бездарными власть предержащими, на которых России слишком уж часто «везло», и в новейшей истории особенно.

Пару лет назад, оказавшись на концерте Городницкого в известном бардовском кафе «Гнездо глухаря», мы попросили его исполнить эту песню, а в перерыве подошли поговорить о нелегкой судьбе Н.Н. Трубятчинского. Впрочем, нелегкая судьба и у многих лучших наших соотечественников. Да и у нас самих, оказавшихся на крутом переломе истории, она тоже непростая. Кстати, Александр Городницкий имеет прямое отношение к нашему отделению геофизики: он в свое время защищал здесь диссертацию, а на банкете в честь 60-летия нашей кафедры, в конце мая 2004 года в ресторане гостиницы «Рэдисон-Славянская», мы были свидетелями и участниками прекрасного вечера, подпевая знаменитому барду.

Однако в тот февральский день 1976 года ничего этого еще не было. Перед нами в кабинете Виктора Фомича сидел бодрый и жизнерадостный Николай Николаевич и интересовался нашими планами. Обещал посодействовать и взять на одно из судов, а пока велел оформлять медицинские книжки моряка и проходить медкомиссию. До осуществления мечты было рукой подать.

Время пролетело быстро, и вскоре после летней учебной геофизической практики в Крыму мы втроем: Саша Череповский, Миша Лежнев и я – оказались в Мурманске. Знал бы я тогда, что через несколько лет вернусь в этот город и проживу здесь лучшие годы своей жизни, что тут вырастут мои дети.

Поначалу никакого моря не было. Мы поселились в общежитии на Свердлова, а работали в ГМЛ (Геофизическая мастерская-лаборатория), располагавшейся в последнем здании в городе, справа при выезде в Североморск, где к тому времени был и вычислительный центр КМАГЭ с отечественной ЭВМ – «Минск-32». Руководил нами бывший выпускник нашей кафедры Сергей Чуранов. Во дворе разделывали многожильный кабель, постепенно разматывая его с огромной бобины. По замыслу главного инженера КМАГЭ Яковлева, должна была получиться сейсмическая коса для работы в транзитном мелководье с обычными сухопутными вертикальными сейсмопремниками, устанавливаемыми в специальный герметичный контейнер с карданным подвесом. Так, чтобы он мог принимать в любом случае вертикальное положение. Это принципиально отличало данную конструкцию от использовавшихся повсеместно в морских сейсмических косах пьезоприемников давления. На мелководье в неоптимальных условиях сигнал при этом регистрировался слабый, и была надежда, что такой вариант будет лучше. Однако, как я потом интересовался, работу над этой косой так и не завершили.

Недели через три удалось при первой подвернувшейся возможности, на которую я сразу же согласился, пойти в море на небольшом судне «Смелый» – бывшем китобойном траулере водоизмещением 800 тонн. Он должен был использоваться в качестве судна-источника при работах КМПВ в Баренцевом море в паре с другим судном-приемником. Ребята остались пока на берегу, ожидая лучшего варианта морских работ.

Комфорта на «китобое» никакого не было; обстановка близка к. спартанской. Мне кто-то из команды сказал: «Иди в кормовой кубрик, там тебе покажут место». Спустившись в тесное трюмное помещение кубрика, я в слабом свете прикрепленной к потолку лампы разглядел шесть коек, расположенных тремя парами одна над другой, а посередине был маленький, прикрепленный к полу «замызганный» стол. Никого не было, и какую койку занять, я не знал. Как выяснилось, один моторист стоял на вахте, а остальные по случаю отхода где-то на судне вливали в себя горячительное. Никого не дождавшись и оставив свои вещи в кубрике, я решил посмотреть на отход на палубе. Ведь я в первый раз выходил в настоящее море, не считая прогулочных черноморских теплоходиков.

Картина открывалась великолепная: в красном закатном солнце, освещавшем сопки по берегам, виднелись, как игрушечные, городские кварталы и множество похожих на пеликанов портовых кранов по берегам. Солнце только с виду казалось закатным: по времени была полночь, но в полярный день к этому времени оно лишь спускалось к горизонту, но не пряталось за него. И над всем этим великолепием на самой высокой сопке возвышался величественный огромный памятник защитникам Советского Заполярья – мурманский Алеша, как его прозвали. Судно медленно скользило по глади Кольского залива. Кольский залив по виду похож на широкую полноводную реку, по берегам которой расположены многочисленные сопки, сложенные серыми архейскими гнейсами и гранито-гнейсами и поросшие тундровым разнотравьем да карликовыми березками. Собственно, со стороны суши залив и начинается в месте слияния двух рек, Колы и Туломы, и протягивается до выхода в открытое Баренцево море немногим более чем на 30 км. Суда в зависимости от погоды проходят залив за промежуток времени от четырех до восьми часов, а в густые туманы могут вообще остановиться или «ползти» очень медленно. В этот раз погода была ясная, и мы шли довольно бойко. Благо, «Смелый» как бывший китобой мог без труда идти на скорости 20 узлов. Но в тесном заливе не разгонишься, а на сейсмическом профиле больше 4–5 узлов никогда не ходят, дабы не повышать уровень шумов при буксировке сейсмокосы, так что «Смелый» мог вспоминать о своих бывших скоростных погонях за китами лишь на длинных переходах. Налюбовавшись сопками, освещенными оранжевым «ночным» солнцем, я изрядно продрог на ветерке и решил все же спуститься в кубрик. Там по-прежнему никого не было. Делать было нечего, я занял первую попавшуюся койку, естественно, как потом оказалось, не ту, и задремал.

Проснулся я от какой-то крепкой ругани наверху. Было понятно, что судно стоит. Поднялся по трапу на палубу и увидел, что находимся в какой-то бухте, у небольшого причала, без какого-либо видимого поселения людей на берегу. Оказалось, что это пристань Порчниха, расположенная на побережье Баренцева моря примерно посередине между выходом из Кольского залива и поселком Териберка. Здесь зачастую суда КМАГЭ отстаивались во время шторма, смены экипажа, дозаправки пресной водой. На палубе стармех громко отчитывал вахтенного моториста. Оказалось, что в машинном отделении на полу полно солярки: примерно по щиколотку от пола. Стало понятно, что пьяными были не только свободные от вахты. Хорошо, еще никто не закурил там. Мы чудом не сгорели. Стало как-то не по себе. Видимо, к такой «морской романтике» я после третьего курса был еще слабо подготовлен.

Между тем, люди потихоньку трезвели, становились вполне вменяемыми нормальными мужиками и принимались за работу.

Запасы спиртного на борту кончились, и все пошло в обычном рабочем ритме. Правда, прежде чем окончательно закончить с возлияниями, один из мотористов поинтересовался, не одеколоном ли я освежаюсь после бритья. Когда я сказал, что кремом, он был здорово разочарован.

В этот же день были и приятные сюрпризы. Я увидел, как просто можно в этих краях ловить рыбу. Когда судно стоит на якоре или дрейфует, бросаешь за борт нехитрую рыболовную снасть: простой толстый крючок на крепкой леске безо всякой наживки и даже блесны – и начинаешь методично опускать и поднимать его резкими движениями руки. Улов обычно не заставлял себя долго ждать. Через минуту другую какая-то рыба с килограмм весом обязательно попадалась: пикша, треска или морской окунь. Тот же простой метод мы успешно применяли несколько лет спустя и на Балтике. Тогда удалось вытащить очень большую треску, килограммов на пять. Не знаю, как обстоят дела с этим делом сейчас, спустя тридцать с лишним лет. Рискну предположить, что рыбные запасы оскудели, и так просто рыбку не вытащишь.