Юрий Ампилов - На верхней границе фанерозоя (о нашем поколении исследователей недр)

• Название: На верхней границе фанерозоя (о нашем поколении исследователей недр)
• Автор: Юрий Ампилов
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2007
• ISBN: 978-5-98877-02

В книге известный российский ученый-геофизик размышляет о судьбах людей геологических профессий в сложный для России период на рубеже тысячелетий

Рассказывая о постижении науки, он одновременно воссоздает широкое полотно с изображением десятков людей, с переплетением событий, характеризует их, поэтому книга приобретает общественное звучание, В ней можно найти изображение провинциальной России и столицы. Во второй части содержится увлекательное повествование о разных странах и народах. На ее страницах можно познакомиться с людьми очень известными и рядовыми, зримо представить их если не по внешним описаниям, то по роду занятий, по отношению к ним самого автора. Не менее важно и то, что автор, словно художник-мозаик, может объединять детали в полную картину, и они тогда воспринимаются не сами по себе, а как части единого целого…

Большинство любителей чтения с удовольствием поместят книгу Юрия Ампилова на книжные полки.

---

Работы в старт-стопном режиме с донной косой на мелководье сильно отличались от обычной морской сейсморазведки с плавающей косой, большое значение приобретало умение маневрировать скоростью судна с подматыванием и отпусканием сейсмической косы с помощью барабана лебедки во время движения. Производительность работ по километражу была в несколько раз ниже и в свою очередь стоимость одного километра профиля в несколько раз выше, чем при обычных работах. Мой полевой опыт морского сейсморазведчика продолжал быстро пополняться, К тому моменту вместе с предыдущей практикой я уже участвовал практически во всех известных видах сейсморазведочных работ: инженерной сейсмоакустике, КМПВ, МОВ ЦЛ, МОВ ОГТ, как на открытой воде, так и на мелководье, не говоря уже о набортных гравимагнитных измерениях. Не знаю, имел ли кто еще в силу складывающейся уже тогда специализации, столь разнообразный производственный опыт. Конечно, это все благодаря тому самому Николаю Николаевичу Трубятчинскому. И, видимо, уже тогда у меня закладывалась привычка в своих исследованиях захватывать как можно более широкий круг вопросов, чтобы лучше научиться понимать даже частную проблему и ее место в общей иерархии научных и практических ценностей. Увы, если работать слишком узко, как учит современный стиль образования, можно «за деревьями не увидеть леса». Заметьте, все виды работ выполнялись полностью с использованием отечественного оборудования, а результаты по качеству ничуть не уступали тогда зарубежным аналогам. Сейчас, к сожалению, все аналогичные работы даже в российских компаниях делаются только на импортном оборудовании.

Вскоре мы с Леонидом вернулись в Мурманск, в то время как Вася с Сашей оставались в рейсе на «Сазане», Мы уже подумывали было о возвращении в Москву, как вдруг нам предложили пойти в двухнедельный рейс на «профессоре Куренцове». Да, на том самом, на котором в предыдущий год мы ходили на Шпицберген. Отказаться было невозможно, т. к. лучшего геофизического судна в Советском Союзе тогда еще не было. Судно стояло в той самой бухте Порчниха на Кольском побережье и добираться туда пришлось несколько часов по бездорожью, трясясь в кунге геофизического внедорожника ГАЗ-66. «Куренцов» немного изменился за год и встретил нас стоящим у причала со слегка «подбитой» скулой и поцарапанной от неудачной швартовки и замазанной суриком щекой. Что и говорить, наши мореходы особенно не церемонились с новой техникой. «Ничего, – говорили они, – то был граф Куренцов, а теперь это нормальная рабочая лошадка». Действительно, парадный лоск слетел, но теплоход был в полном порядке.

Предстояло отработать несколько региональных сейсмопрофилей в нейтральных водах – в зоне спорных экономических интересов СССР и Норвегии. В этом же рейсе в группе гравиметристов был Дима Корякин – студент нашего отделения геофизики, учившийся на курс младше нас. Здесь же на борту я впервые познакомился с Ринатом Мурзиным, который только что окончил геофизику Казанского университета и прибыл работать в КМАГЭ. Это был его первый рейс в качестве уже дипломированного молодого специалиста. Впоследствии, через много лет с подачи Н.Н. Трубятчинского он возглавит эту экспедицию, а потом, перебравшись в Москву, будет руководить одним из департаментов Министерства природных ресурсов.

Еще в этом же рейсе я впервые познакомился с Марком Леонидовичем Вербой, – наверное, лучшим знатоком геологии Баренцева моря на то время, да, пожалуй, и на теперешний момент тоже. Помню, он демонстрировал нам в кают-компании снятые ранее в различных экспедициях любительские фильмы на 16-миллимитровой кинопленке. Это было, как сейчас говорят, «круто», т. к. большинство кинолюбителей в тот период, в том числе и я, снимали на 8-миллиметровую пленку. Леня Зимаков слегка «поцапался» с Марком, скорее всего, из-за повышенного внимания, которое тот проявлял к грудастой студентке-практикантке из Калининграда – Алле Сокол. Впрочем, с таким же успехом он мог повздорить с любым представителем мужского пола на борту, в том числе и со мной. На Аллочку глазели все и фамильярничали по мере возможности тоже.

Вообще-то, Леня любил всякие хохмы. Он, видать, скучал по своему другу Васе, оставшемуся на «Сазане», и потому хотя бы заочно пытался пообщаться с ним. На верхней палубе, под навесом за трубой, были привязаны накачанные воздухом резиновые кухтыли в брезентовой оболочке, которые использовались для подвязывания к концевому фалу сейсмокосы при буксировке. Они по форме напоминали головы. На одном из них Леня нарисовал улыбающуюся рожицу, написал на ней «Вася», после чего стал нещадно колошматить кулаками, поглядывая в объектив кинокамеры, которой я его снимал. Предполагалось, что потом в Москве мы это покажем Васе.

Еще на борту были так называемые «кондепы» – стабилизаторы глубины, поддерживающие сейсмокосу при буксировке в воде на заданном уровне. По форме они напоминали реактивные снаряды для «Катюши». Поскольку работы проводились в нейтральных водах ближе к побережью Норвегии, то практически ежедневно нас на очень низкой высоте облетал норвежский военный самолет, делая пару кругов над судном. Мальчишества в нас еще было хоть отбавляй, и мы с Леней решили подготовиться к очередной встрече с «НАТОвским агрессором». Перетащили на верхнюю палубу несколько «кондепов», привязали их к спинке вращающегося стула, который принесли туда же из верхней лаборатории. Когда появился патрульный самолет, мы уже были во всеоружии: острие наших «ракет» неумолимо следовало вслед за траекторией пролетающего самолета. Леня при этом взмахивал рукой, имитируя команду «огонь!». В этот раз вместо положенных обычных двух кругов самолет сделал все десять, пока мы не демонтировали нашу «пусковую установку». Конечно, мирового скандала не случилось, но уверен, что наши снимки изучали в норвежском штабе ВВС, привлекая своих экспертов-геофизиков и в очередной раз удивляясь выходкам этих русских. И мы были этим весьма довольны.

Вскоре практика закончилась. Действительно, кроме большого количества профессиональных знаний и навыков, удалось получить и первые уроки выживания в суровой северной природе. В Мурманске уже кружились в воздухе снежные «мухи». Мы вернулись в Москву в начале сентября и еще пару недель умудрились провести на Черноморском побережье, отогреваясь от полярных холодов.

АСПИРАНТСКИЙ ИНТЕРНАЦИОНАЛ

Куратором нашей студенческой группы была Татьяна Ивановна Облогина, широко известная уже в те годы как ведущий ученый в сейсмике неоднородных сред. Многие поколения университетских сейсморазведчиков ее хорошо знают, и многим из них она дала путевку в жизнь. Ее первым дипломником был Алексей Всеволодович Николаев, ныне ведущий ученый России во многих направлениях сейсмических исследований, член-корреспондент РАН, а первой аспиранткой – Валентина Борисовна Пийп, ныне доктор наук, посвятившая всю жизнь работе на нашей кафедре.

Я, как комсорг группы, наверное, чаще всех других студентов находился в контакте с Татьяной Ивановной. И когда зашла речь о руководстве дипломной работой, само собой получилось так, что моим руководителем стала она. Поскольку по формальным признакам советского времени (общественная работа в качестве группкомсорга и «красный» диплом) я вполне устраивал партийные органы, меня из нашего выпуска 1978 года рекомендовали в очную аспирантуру. Предполагалось, что она и будет моим научным руководителем по кандидатской. В то время в отличие от сегодняшнего поступить в аспирантуру сразу после окончания вуза было очень престижно. Если ты не бьешь баклуши, и хоть немного варит твой котелок, то не существовало более быстрого и легкого пути получить ученую кандидатскую степень и тем самым обеспечить себе безбедное существование на всю жизнь. Наши признанные лидеры – Илья Цванкин и Саша Литвин, несмотря на блестящие показатели, не могли получить рекомендацию в очную аспирантуру «по пятому пункту». Увы, такое было тогда время. (Они, слава богу, и так безо всякой аспирантуры быстро и без проблем защитили свои кандидатские диссертации).

Итак, после защиты дипломных работ и сдачи госэкзамена по научному коммунизму мы отправились на двухмесячные военные сборы, о которых речь шла ранее. Вступительные экзамены назначены были на октябрь.

Так получилось, но меня никто не предупредил о том, что документы в аспирантуру надо сдать до 15 сентября. За это время я не только прошел военные сборы, но и успел 26 августа жениться, отдохнуть три недели с молодой женой Людмилой на Черноморском побережье в Хосте. Лишь 20 сентября приехал в Москву, и тут выяснилось, что со сдачей документов я опоздал. В отделе аспирантуры и на кафедре решили, что я просто передумал. Говорят, такие случаи когда-то были. Поначалу я растерялся, т. к. никакого другого распределения у меня не было, и куда идти дальше не представлял. Однако после консультаций со знающими людьми выход нашелся. Я написал заявление на имя заместителя декана по научной работе А.А. Архипова о том, чтобы меня допустили к вступительным экзаменам, и все устроилось. Экзамены сдал без проблем, и новая жизнь началась.