Коллектив авторов - Живая вода времени (сборник)

• Название: Живая вода времени (сборник)
• Автор: Коллектив авторов
• Жанр: Поэзия
• Год: 2009
• ISBN: 978-5-87719-05

В книгу вошли произведения известных писателей России и начинающих авторов, победителей и лауреатов корпоративного литературного конкурса ОАО «Газпром» – «Факел».

---

Спустя несколько дней по туристической путевке она улетела с каким-то молодым боксером в Турцию. Боксер занимался перепродажей краденых машин, еще не разбогател, но как уверяла Эльвира, был перспективен и подавал хорошие надежды стать богачом. Пока Коромыслов копил деньги на увеселительную поездку, Ксения страшно мучилась, колебалась между ним и бритоголовым парнем – и наконец сделала твердый выбор.

Сергей Соколовский

Недопетая любовь

Отзвенит Судьбы вечный колокол,

Приготовят меня ко сну,

Но душа моя белым облаком

В неземную рванет весну.

А когда родня перекрестится,

Предрекая мне упокой,

Я вернусь к тебе ясным месяцем,

Подожди меня за рекой.

Жизнь – бескрайняя. Память – светлая.

Погрустим с тобой у воды.

Ты – любовь моя недопетая,

Отраженье моей звезды.

Тропа неисповедимая

Горит полночная звезда,

Горит во мгле, не догорает.

Куда зовет меня, куда? —

Один Господь об этом знает.

И я, отверженный Судьбой,

Иду, как инок нелюдимый,

Пред тем, как стать самим собой,

Тропою неисповедимой.

* * *

Опрокинулось ясное солнышко.

Из потемок доносится брань.

«Сторона ли моя ты, сторонушка,

Вековая моя глухомань!»

Закатилась надежда-горошина.

Накопились земные грехи.

Позабыта душа, позаброшена,

И остались нужда и стихи.

С изможденным лицом, как уродина,

Где давно ни купить, ни продать, —

Глухомань моя, вечная Родина,

Вековая моя благодать!

* * *

Мне б родиться сотню лет назад,

Пробудиться в запахе весеннем,

Окунуться в яблоневый сад,

Где закатом догорал Есенин.

Мне б разбить тоталитарный лед

На глазах невыносимой скуки

И рвануть на тыщу лет вперед,

Где любовь опережает муки.

* * *

Отшумел камыш последней пьянки.

Отгуляла молодость моя.

Не слыхать есенинской тальянки.

Только грусть да крики воронья.

Только жизнь беспомощно бледнеет,

Да костер давно минувших дней

Одиноко светит и не греет

На опушке памяти моей.

* * *

Там вдали, за каменной грядою,

Зеленеют хвойные леса.

И туман, склонившись над водою,

Поднимает руки в небеса.

Затаив надежду и тревогу,

В предрассветной зыбкой тишине

«Выхожу один я на дорогу»,

Что, как ветка, тянется ко мне.

Вдалеке, за черными холмами,

Слышу песню тихую твою.

Но любовь и пропасть между нами,

И один, как проклятый, стою.

* * *

Жизнь откровением чревата,

И дни отсчитаны Судьбой.

Где правых нет и виноватых,

Есть право быть самим собой.

Но посмотрев на вещи здраво,

Какое счастье – в землю лечь,

Где виноватых нет и правых,

Где права нет себя сберечь!

* * *

Положи мне цветы в изголовье,

Поцелуй на груди Божий крест.

Я с тобой исцелился любовью

И теперь дотянусь до Небес.

Пожелай мне светлейшего края

И о прошлом одна не грусти.

Я при жизни тебя выбираю,

А за то, что не вечен, – прости.

Ангел-хранитель

Друг мой единственный, ангел-хранитель,

Криком души раздели мою боль,

Может, услышит Небес Повелитель

И разрешит не расстаться с тобой.

В пекле страдания сердце пробито,

Вскрыты глубокие вены дорог.

Сколько еще здесь тоски пережитой,

Сколько терпенья испытывал Бог?!

Ангел, прости мне молчанья минуту,

Слезы скупые надеждой утри.

Видно, душой я предчувствую смуту:

Смуту снаружи и смуту внутри.

Владлен Дорофеев

Из цикла «Покоритель Москвы» Джохар

Боль обожгла глаза, пронзила насквозь, и душащая теплая кровь обагрила грязно-бурый заплеванный привокзальный снег.

Падая, Джохар понял, что проиграл эту схватку какому-то уроду. Хлопнувшись в холодное снежное месиво, он завыл от всепоглощающей, бессильной боли, но не телесной, а той, что внутри, где-то в самой глубине, в сердце, вне сердца, в душе. Завыл, заскулил, завизжал так, что противник застыл на мгновение.

Этого оказалось достаточно. В безумном прыжке Джохар выбросил тело вперед, и как остервеневшая дворняга, оскалив окровавленные клыки, вцепился ими что есть силы в оголенную и смердящую ногу бомжа. Тот только охнул, присел и, с шумом испортив воздух, рухнул, глухо ударившись затылком об оледеневший асфальт.

Джохар вскочил, харкнул горечью на поверженного, ринулся в толпу бродяг. Те испугались, расступились и еще долго смотрели вслед улепетывающему со всех ног Джохару. Он спиной чувствовал ненавистные взгляды, понимал, что силы на исходе, и бежал, бежал, обливаясь слезами обиды и страха.

И все-таки он выжил! Если бы. если бы он остался лежать в том дерьме, забили бы до смерти. Да, да. Они-то видели, как он выхватил у вьетнамца баксы – плотную пачку «зеленых». За нее забили бы. Без передыху… Насмерть!

Джохар долго еще бежал. Так ему казалось. На самом деле он плелся, еле передвигая ноги. Брел по темным переулкам и дворам, поминутно оглядываясь, боясь, что ведет за собой «хвоста». Нервная дрожь в коленях мешала ходьбе. Перехватывало дыхание. И голова кружилась, как будто снова он в горах скрывался от бомбежки.

Давно надо было уходить. Все соседи, побросав квартиры, подались к своим, за Терек, в Россию, еще полгода назад. Но мать все чего-то ждала и продолжала стеречь картинки в музее. Кому они нужны, тряпки расписные! Видел он, как горел музей. Хорошо горел. Даже мокрый снег, валивший с чадящего неба, не мог затушить огонь. Джохар только и успел в этом пылающем аду слегка присыпать острыми осколками оплавленного кирпича, еще обжигавшего сбитые в кровь ладони, остывшее тело поседевшей вмиг матери. Из соседних развалин заработали снайперы. Забавлялись, наверное. Уходить надо было. В горы. Не до похорон.

Ему везло. Набрел на расстрелянный взвод пехотинцев. Автоматы брать не стал – тяжелые. По вещмешкам собрал провизию: банки тушенки, сгущенки, галеты, спички. Новобранцы, наверное. У обстрелянных, что давно в бою, иной раз по три дня жратвы не было, сам им картошку носил по вечерам. А эти еще при сигаретах. Нашел шапку, почти новую, офицерскую, опаленную только слегка. Снял штык-нож. Так и вышел ночью из города. Не стреляли почти.

Вообще, ему повезло в жизни. В Грозном уцелел, в горах не замерз, с голоду не подох. И сегодня вот выжил. В Россию вышел и теперь год в Москве обитает. Любой бомж, мент, шлюха каждая на Курском вокзале знают – нет среди них ему ровни. Оттого и прозвали его так гордо – Джохар. И хотя хрупок и мелок, бил всех. Хитростью бил, сноровкой. Жестоко бил, коротко, быстро, наскоком.

Дрожь улеглась, но осталась разбитая вялость в теле, тяжелый гул в голове, и вновь четко обозначилась острая боль в носу.

Загреб в пригоршню свежий снег. Оттер грязные ладони, запекшуюся кровь с лица. И только тут понял, что руки свободны! А ведь он потому и драться толком не мог, что зажимал все время в правом кулаке те самые доллары. И когда бежал. Да, да. Всю дорогу они были при нем!

Разбитые губы безвольно затряслись, мутный взгляд заметался по сторонам. Еще мгновение – и он забился бы в истерических конвульсиях, как вдруг ощутил, что что-то пружинит под левой ногой. Осторожно, будто наступил на гадюку, перенес грязный ботинок в сторону и сквозь пелену слез разглядел знакомый сверточек заветных долларов. Вот они, родненькие, хорошие такие! Целехоньки!

«Значит не зря все, значит, все не зря», – шептал он, направляясь на свет торговой палатки.

Долго изучал за заиндевевшими стеклами скудный товар в ярких упаковках.

– Ты че там хлебальник раззявил? – начала разминаться базарным рыком продавщица.

Джохар только улыбнулся в ответ:

– Пакеты есть? Чтобы много выдержали.

– Даже с девками голыми, – примиренчески ответила она.

– Два, – твердо произнес Джохар.

– Деньги гони, – радостно донеслось из узкого окошка.

Джохар с трудом снял резинку с тугой пачки. Смахнул грязь с верхней купюры и поднес ее к освещенной витрине. Сто! Он немного полюбовался серо-зеленой бумажкой с портретом незнакомого длинноволосого мужика и покрутил ею перед окошком.

– В общем, так. На все. Сама знаешь чего. В два пакета.

Обалдевшая баба долго не могла сообразить, с чего начать. Сто долларов! Без сдачи!

Она перебирала бутылки, двигала ящики, выуживая оттуда ананас, банку мидий. Замершие скрученные пальцы не слушались ее, и она с трудом выбивала на калькуляторе очередные цифры.

– Слышь? «Колу» или «Спрайт»?

– И то, давай, и то, да шампанское «Советское», а не «Спуманту».

Дожахр балдел. Не зря все, не зря! Он выжил и теперь не торопил продавщицу. Наслаждался ее смятением. Сегодня его день!

Наконец сбоку заскрипела дверь. Баба появилась в клубах пара, выволакивая за собой пакеты. Она долго гладила бумажку. Придирчиво подносила к свету. И успокоившись, поинтересовалась:

– Дотащишь?.. Ну, давай, фартовый!