Виолетта Гудкова - Юрий Олеша и Всеволод Мейерхольд в работе над спектаклем «Список благодеяний»

• Название: Юрий Олеша и Всеволод Мейерхольд в работе над спектаклем «Список благодеяний»
• Автор: Виолетта Гудкова
• Издательство: Новое литературное обозрение
• Жанр: Драматургия
• Год: 2002
• ISBN: 5-86793-166-8

Работа над пьесой и спектаклем «Список благодеяний» Ю. Олеши и Вс. Мейерхольда пришлась на годы «великого перелома» (1929–1931). В книге рассказана история замысла Олеши и многочисленные цензурные приключения вещи, в результате которых смысл пьесы существенно изменился. Важнейшую часть книги составляют обнаруженные в архиве Олеши черновые варианты и ранняя редакция «Списка» (первоначально «Исповедь»), а также уникальные материалы архива Мейерхольда, дающие возможность оценить новаторство его режиссерской технологии. Публикуются также стенограммы общественных диспутов вокруг «Списка благодеяний», накал которых сравним со спорами в связи с «Днями Турбиных» М. А. Булгакова во МХАТе. Совместная работа двух замечательных художников позволяет автору коснуться ряда центральных мировоззренческих вопросов российской интеллигенции на рубеже эпох.

---

Все вещи, участвующие в движении сюжета пьесы и спектакля, имеют своих символических двойников, на них возложена немалая семантическая игровая нагрузка. Вещей сугубо реального плана в пьесе, кажется, нет совсем.

О предостерегающем колокольчике ведущего собрание, означающем «красную черту», которую нельзя переступать в ответах, уже говорилось.

Лепестки акации из Лелиного монолога преображаются в клочки разорванного ею дневника.

Флейта Гамлета в руках Маржерета превращается скорее в дудку, элемент не столько мюзик-холльного, сколько балаганного представления.

Серебряное платье, лебединое оперение «гадкого утенка» («поддержанное» чаплинским цилиндром), образ «всемирного бала артистов», символ мечты, оставшейся недостижимой для Лели, в финале, как и положено в сказке о Золушке, оборачивается лохмотьями героини.

Портрет Чаплина оживает — и Леля разговаривает с самим «Чаплином».

Одна и та же вещь, переходя из рук в руки, меняет свое значение. Тетрадь в руках Лели (дневник) — не просто «личная вещь», но и физический, материальный аналог мысли, «исповеди». В руках Татарова дневник превращается в инструмент шантажа, попадая же к Федотову, он приобретает значение улики.

Револьвер Федотова (ассоциативно связанный со знаменитым чеховским ружьем) в сюжетике пьесы приобретает значение функционального современного аналога шпаги Гамлета, т. е. средства восстановления справедливости.

Реальная газета в руках полпреда в пьесе проявляет смысловое противоположение «печатного» и «массового» (тираж) — уникальному и единственному («рукопись»). Рукопись пытается спорить с газетой и проигрывает спор, так же как погибает личность, вступившая в противоборство с «массой». Интонации интимного разговора симпатизирующих Леле людей до чтения газеты сменяются интонациями публичного изобличения «предателя» после (поддержанными и резкой сменой лексики в диалогах).

Даже яблоки, купленные подругой Лели, несут в себе возможность трансформации: на вечеринке у Лели им суждено превратиться в «мутный крюшон» (в случае же, если ими завладеет нищенка Дуня, они станут компотом). И возможно, не случайно именно о кадрах с яблоками говорит в связи с символизмом будущего спектакля Мейерхольд, вспоминая фильм Довженко «Земля».

Таким образом, вычеркнутые и дописанные фрагменты текста, «нужные» реплики и «правильные» ответы героини не изменяли собственно структуры пьесы, а именно ее сюжета о «человеке между двух миров» и важнейших антитез, остававшихся жить в спектакле.

Наконец, последнее. Устойчивого текста спектакля, похоже, не существовало. Менялись сценические площадки, на которых игрался «Список» в Москве (а с этим была связана продолжительность спектакля), менялись гастрольные города (и местные цензоры могли влиять на произносимое со сцены) и т. д. Таким образом, строго говоря, возможно утверждать лишь, что данный вариант текста звучал со сцены на премьере и нескольких первых спектаклях.

ЮРИЙ ОЛЕША СПИСОК БЛАГОДЕЯНИЙ

Пролог

В театре. Давали «Гамлета». После спектакля состоялся диспут. Диспут закончился. На сцене король Клавдий, королева Гертруда, Горацио, Лаэрт и Гамлет.

Гамлета играет Елена Гончарова, Леля. Она в ботфортах и с рапирой в руке.

На первом плане обыкновенный столик, крытый красным. Председательствующий — директор театра, Орловский.

Орловский (звонит. Объявительно). Диспут по поводу постановки «Гамлета» закончился. Теперь артистка Гончарова, Елена Николаевна…

Поплавский накл/оняется/ к Леле и шепчет ей, Ильин подал ей записки. Она берет и выходит к столу.

…как режиссер спектакля и исполнительница главной роли ответит на записки. Пожалуйста, тов/арищ/ Гончарова.

Васильев. Елена Николаевна, записки (протягивает ей пачку)…

Леля встала.

Тимофеева. Елена Николаевна! (Жест.)

Васильев (проходя к столу). Не волнуйтесь!

Леля (читает первую записку). «Вы уезжаете за границу. На сколько времени?» На один месяц я уезжаю. (Читает вторую и, не разобрав, передает ее Орловскому для прочтения.)

Орловский (громко, внятно). «Эта пьеса, которую нам показали, — „Гамлет“ — очевидно, писалась для интеллигенции. Рабочий зритель ничего в ней не понимает. Это иностранщина и дела давно минувших дней. Зачем ее показывать?»

Леля. «Гамлет» — лучшее из того, что было создано в искусстве прошлого. Так я считаю. По всей вероятности, никогда русским зрителям показывать «Гамлета» не будут. Я решила показать его нашей стране в последний раз. (Перебирает записки.)

Орловский. Дальше, пожалуйста.

Леля. «Вы играете „Гамлета“, т/о/е/сть/ мужчину (смешок), а по ногам видно, что вы женщина».

Смех.

(Громче, злобно.) Судя по суровости оценки, несомненно, писал театральный рецензент. (Передала записку.)

Гертруда. Вы правы, конечно.

Орловский (звонит. Читает). «Вы знаменитая артистка, хорошо зарабатываете. Чего еще вам не хватает? Почему же на фотографии у вас такое беспокойное выражение глаз?» (Смеется.)

Леля (значительно, очень серьезно, несмотря на смех Орловского). Потому что мне трудно быть гражданкой нового мира (Пошла к группе.)

Орловский вскочил, звонит.

Леля (поворот, легко). В чем дело? Я что-нибудь сказала несуразное? (Отрывисто, 28.III.)

Орловский (к публике). Товарищ Гончарова выражается в духе тех монологов, которые только что декламировала, когда играла Гамлета. (К Леле.) Отвечайте проще.

Леля (мягко, к группе окружающих ее актеров). Каждую мою фразу вы сопровождаете звоном колокольчика. Можно подумать, что мои фразы похожи на овец. Разве я блею. Товарищи?!

Орловский (грубовато, 28.III). Продолжайте, пожалуйста. (Смотрит на часы. Летит записка. 30.III. Вытянул записку.) Вас спрашивают, что вы будете делать за границей. 28.III.

Леля (конфузясь, немного злясь). Ну, что ж… По специальности… ходить в театры, знакомиться с артистами… смотреть знаменитые кинофильмы, которые мы никогда, к сожалению, не увидим здесь.

Орловский (звонит. В публику). Товарищ Гончарова слишком высокого мнения об иностранной кинопродукции. Наши фильмы, как, например, «Броненосец „Потемкин“», «Турксиб», «Потомок Чингиз-хана» (Леле, гордо, независимо. 28.III), завоевали себе полное признание в Европе.

Леля (нервно, раздраженно, 28.III). Можно продолжать? (Подал эту записку актер Ильин. Читает.) Меня здесь спрашивают, зачем ставить «Гамлета», разве нет современных пьес.

Смешок. 28.III.

Первый раз подходит близко к авансцене, и всему зрит/ельному/ залу в глаза, громко, резко, злясь.

Современные пьесы схематичны, лживы, лишены фантазии, прямолинейны. Играть в них — значит терять квалификацию. (К Орловскому.) Можете не звонить, товарищ Орловский, я знаю, что вы хотите сказать. Да, да. Это мое личное мнение.

Летит записка.

Орловский. Я и не звоню. Пожалуйста.

Цыплухин. Еще записка, Елена Николаевна.

Голос из публики. Как сделаться артистом?

Леля (робко, тихо). Чтобы сделаться артистом, надо родиться талантливым, товарищи. (Рвет записку.)

Орловский (нервно). Сколько еще записок осталось?

Трофимов. Немного.

Орловский. Вот! (Читает громко, агитационно, с большим удовольствием.) «В эпоху реконструкции, когда бешеные темпы строительства захватили всех, противно слушать нудные самокопания вашего Гамлета».

Леля (тихо, 30.III). Товарищ Орловский, хватайтесь за колокол. Я сейчас скажу крамольную вещь. (К публике, громко, раздельно.) Уважаемые товарищи, я полагаю, что в эпоху быстрых темпов художник должен думать медленно.

Гертруда. Правильно!

Орловский (звонит). Одну минуточку, товарищи. То, что высказывает тов/арищ/ Гончарова, есть ее личное мнение. Что касается театра нашего в целом, то мы не во всем согласны с артисткой Гончаровой. Это, так сказать, в дискуссионном порядке.

Нещипленко. Как так?

Летит записка.

Орловский. Ну, последняя записка. (Читает.) Поступило предложение сыграть еще раз сцену из «Гамлета», где он говорит насчет флейты. Елена Николаевна…