Виктор Поротников - Утонуть в крови : вся трилогия о Батыевом нашествии

• Название: Утонуть в крови : вся трилогия о Батыевом нашествии
• Автор: Виктор Поротников
• Жанр: Историческая проза
• Год: 2012
• ISBN: 978-5-699-6039

ТРИ БЕСТСЕЛЛЕРА ОДНИМ ТОМОМ! Вся трилогия о Батыевом нашествии. Русь истекает кровью в неравной борьбе, но стоит насмерть!

Когда беспощадная Орда, словно железная саранча, опустошает Русскую землю, когда вражьи стрелы затмевают солнце, тараны крушат городские стены, а бесчисленные полчища лезут в проломы и по приставным лестницам — на защиту родных очагов поднимаются и стар и млад, и даже женщины берутся за меч. Здесь нет ни бегущих, ни молящих о пощаде, ни сдающихся в плен. Этой лютой зимой 1237 года русские люди бьются до последней капли крови и погибают с честью. Ведь если невозможно победить — надо умирать так, чтобы память о твоих подвигах, отваге и стойкости осталась в веках, чтобы каждый русский град стал для поганых «Могу-Болгусун» — «Злым городом»! Раз русским храбрам не устоять против Батыевых туменов — остается по примеру Евпатия Коловрата «УТОНУТЬ В КРОВИ» вместе с ненавистным врагом!

---

Невидимая чаша весов в этот миг склонилась на сторону рязанцев.

Русские полки ворвались в Батыев стан. Сражение распалось на множество мелких яростных стычек и сшибок, которые происходили среди шатров и повозок, среди разбегающихся верблюдов и лошадей.

Когда к Бату-хану подлетел на взмыленном коне его брат Тангут с призывом отъехать подальше от становища, превратившегося в поле битвы, то Бату в гневе огрел Тангута плетью.

— Ты, может, предложишь мне и вовсе повернуть коней отсюда обратно в Монголию! — заорал Бату, кривя в бешенстве рот. — Убирайся, собачий помет! И передай от меня ханам и нойонам, что если урусы убьют хотя бы одну из моих жен, то того, на кого из них укажет мой перст, сварят в котле живьем! Они что там, совсем обезумели от страха? Мой дед Чингис-хан покраснел бы от стыда, глядя на все это!

Тангут, зажимая ладонью кровоточащий рубец на щеке, повернул коня и умчался прочь.

* * *

Для монголов стало делом чести не допустить русичей к Батыеву шатру и к шатрам его жен. Лучшие воины из туменов Менгу, Берке, Тангута и Гуюк-хана встали плотной стеной на пути у рязанцев, так и не пропустив их к центру Батыева становища.

Старший шаман Судуй усердно изгибался, приплясывал и завывал, призывая гнев злых духов — мангусов на головы дерзких урусов. Это происходило на том же холме, где находился Бату-хан со своей свитой и тургаудами. Судуй был уже стар, но еще полон сил. Он мог сутками не слезать с коня, мог подолгу обходиться без воды и пищи. Из всех шаманов в войске Бату-хана лишь старик Судуй обладал истинной магией далеких предков, совершая иногда настоящие чудеса.

Так было и на этот раз.

— Ежели мои нойоны и багатуры не в силах одолеть горсть русов, так пусть злые духи и их отец Элье придут ко мне на помощь! — в сердцах воскликнул Бату-хан, истомленный долгим ожиданием победного перелома в пользу монголов в этом упорнейшем сражении.

Завывания и долгая колдовская пляска шамана Судуя окончились тем, что с востока поднялся ветер, нагнавший снежные вихри. Порывы ветра дули русичам прямо в лицо, поднимая в воздух и закручивая у них над головой множество колючих снежинок.

В душе Юрия Игоревича словно что-то надломилось, когда ему сообщили, что в сече пали муромский князь и двое из пронских князей. До Батыева шатра было уже совсем недалеко, но воинственный пыл ратников вдруг иссяк, когда упали на снег багряные стяги муромского и пронского полков.

К рязанскому князю подбежал Олег Игоревич, щит которого был утыкан десятком татарских стрел.

— Дрянь дело, брат! — крикнул он. — Пора уносить ноги! Мунгалы валом валят со всех сторон, не одолеть нам их! Ратники наши изнемогли совсем!

— Где Роман Ингваревич? — обернулся к брату Юрий Игоревич.

— Не ведаю, брат, — пожал плечами Олег Игоревич. — Да и что тут разберешь в эдакой сумятице!

Неожиданно от старшего из братьев Ингваревичей прискакал гонец.

Роман Ингваревич настаивал на немедленном отходе к Черному лесу.

— Коль промедлим, то все до одного здесь поляжем! — молвил Роман Ингваревич устами своего гонца.

— Так и быть, — устало вздохнул Юрий Игоревич, — поворачиваем полки к Черному лесу.

Загудели русские трубы, возвещая о сборе ратников у знамен и отходе полков к родным рубежам.

В вихрях усиливающейся пурги поредевшая рязанская рать устремилась к чернеющему на косогоре дремучему бору. Отступать приходилось, то и дело отражая наскоки конных татар, которые упорно стремились окружить рязанцев и уничтожить их всех до одного. Несколько раз мунгалы замыкали русичей в плотное кольцо, но всякий раз князь в позолоченном шлеме на вороном коне во главе своих неустрашимых гридней сминал татар, как сухую траву, пробивая путь к спасительному лесу для остатков рязанского воинства. Этим бесстрашным воителем был Роман Ингваревич, о котором летописец упомянул так: «Зело доблестен и смел был в сечах сей князь, за что страшились его дядья и братья и при дележе столов княжеских не смели обделить его даже в малом. С младых лет Роман Ингваревич опирался на дружину свою, многие сыновья боярские почитали за честь служить ему. В собраниях княжеских голос Романа Ингваревича звучал наравне со старшими князьями из рода Ольговичей; и сколь доблестен был в сечах сей князь, столь и честен он был в делах своих…»

Сгустившиеся вечерние сумерки и усилившаяся метель помогли измотанной рязанской рати прорваться сквозь татарские заслоны к Черному лесу и затеряться в его спасительных дебрях.

Глава восемнадцатая Князь Георгий

Ростовский летописец оставил в своем труде такой отзыв о владимиро-суздальском князе Георгии, сыне Всеволода Большое Гнездо:

«Сколь вспыльчив был сей князь, столь и неуступчив в гневе, — написал летописец. — От отца своего унаследовал князь Георгий могущество власти и безмерное честолюбие, не было ему равных на Руси, а посему все соседние князья его страшились, а братья и племянники не смели ни в чем выступать против его воли…»

В начале зимы во Владимир-Залесский прибыло посольство из Германии.

С германским императором Фридрихом князь Георгий состоял в давней дружеской переписке. С некоторых пор германская знать стала выбирать себе жен из здешних княжон, предлагая взамен своих невест для русских княжичей. Вот и на этот раз немецкие послы помимо письма и подарков от германского императора привезли во Владимир двух знатных девиц, дочь и племянницу саксонского герцога Альбрехта.

Несколько лет назад племянник Альбрехта Вигунд взял в жены красавицу Варвару, родную племянницу князя Георгия. Родня Вигунда, очарованная внешней прелестью Варвары, возгорелась желанием отдать в жены брату Варвары Ярополку родную сестру Вигунда — Уту. Заодно предприимчивая супруга герцога Малфрида решила выгодно пристроить и свою дочь, засидевшуюся в невестах, прознав, что у князя Георгия есть брат-вдовец.

Чтобы смотрины прошли успешно и обе саксонские невесты обрели русских мужей из самого влиятельного княжеского рода на Руси, среди немецких послов находилась баронесса Мальдегарда, сестра герцогини Малфриды и мать Уты. Мальдегарде предстояло проявить напористость и учтивость там, где следовало это сделать для успеха этого дела. На ее же ответственности лежало то, чтобы обе саксонские невесты были представлены их вероятным женихам в более выгодном свете.

Покуда гости из Германии отдыхали после долгой и трудной дороги, князь Георгий отправил гонца к брату Святославу в Юрьев-Польский, веля ему спешно прибыть во Владимир. О невестах из Германии гонцу было велено умолчать, дабы Святослав собрался на зов старшего брата без промедления. Князь Георгий знал, что Святослав нисколько не тяготится своим вдовством, находя утешение в объятиях своих наложниц.

Перед тем как устроить Святославу смотрины саксонской невесты, князю Георгию предстояло побеседовать с братом наедине. И разговор этот, как и все предыдущие на эту тему, не обещал быть легким. Зная это, Георгий встретился с владимирским епископом Митрофаном, придя на его подворье, расположенное в детинце близ княжеского дворца.

Двухъярусные епископские палаты были выстроены из белого камня, как и княжеский дворец. Единственным отличием было то, что княжеские хоромы имели больше резных украшений и лепнины на стенах и фасаде, и еще окна в княжеском тереме были застеклены не обычным прозрачным стеклом, а разноцветным и в виде различных мозаик.

Это была встреча двух мужей, обладающих в одинаковой мере властностью и неуступчивостью.

Князь Георгий был высок и статен. В свои пятьдесят он смотрелся очень моложаво, несмотря на то что носил небольшую бороду и густые усы. У него был прямой нос и открытый высокий лоб, его голубые, широко поставленные глаза могли заставить трепетать кого угодно, стоило князю грозно сдвинуть на переносье свои низкие брови. Кого угодно, но только не епископа Митрофана.

Этот семидесятилетний старец имел богатырские плечи и немалый рост, его длинная седая борода и проницательный взгляд лишь добавляли ему внушительности, как и громкий уверенный голос. В походке и движениях епископа было много величавости, а его прямая спина являлась свидетельством того, что и в свои преклонные лета этот человек по-прежнему обладает крепким здоровьем.

Епископ Митрофан был занят тем, что диктовал письмо ростовскому епископу Кириллу. Он восседал в кресле с высокой спинкой и подлокотниками, облаченный в длинный черный подрясник с закрытым воротом и узкими рукавами. Его длинные седые волосы были тщательно расчесаны на прямой пробор и скреплены на лбу узкой повязкой.

Молодой долговязый дьякон в серой грубой рясе, с черным клобуком на голове, сидя на табурете возле наклонной узкой кафедры, быстро водил острым деревянным писалом по листу желтой бумаги, то и дело макая заостренный кончик писала в стеклянную баночку с черными чернилами. В нем была видна сноровка заправского писаря.