Михаил Булгаков - «Мой бедный, бедный мастер…»

• Название: «Мой бедный, бедный мастер…»
• Автор: Михаил Булгаков
• Издательство: Вагриус
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 2006
• ISBN: 978-5-9697-0364-3

Известный знаток творчества Михаила Булгакова В. И. Лосев реконструировал историю создания одного из самых известных романов XX века. В томе представлены все сохранившиеся важнейшие редакции романа. Каждый из текстов заметно отличается от последующих, каждый по-новому интерпретирует описываемые события и героев «закатного» романа, добавляя к ним новые яркие штрихи…

Представлен в томе и канонический текст «Мастера и Маргариты».

Для любящих творчество М. А. Булгакова чтение этого подробно и со знанием дела откомментированного тома — увлекательнейшее занятие. Читатель проследит эволюцию замысла, увидит, как крепла рука мастера, как преображалось произведение, связанное тончайшими нитями с современной писателю действительностью.

В оформлении использованы фрагменты иллюстраций Б. А. Маркевича к роману М. А. Булгакова «Мастер и Маргарита».

---

А бывает и еще хуже: только что человек соберется съездить в Кисловодск, ведь пустяковое, казалось бы, дело, но и этого сделать не может, потому что вдруг неизвестно почему возьмет поскользнется, да и попадет под трамвай. Неужели вы скажете, что он сам собою управлял? Не правильнее ли думать, что управился с ним кто-то совсем другой? — и здесь незнакомец рассмеялся странным смешком.

Крицкий с великим вниманием слушал неприятный рассказ про саркому и трамвай, и какие-то тревожные мысли начали мучить его. «Он не иностранец! Он не иностранец,— мелькнуло у него в голове,— он престранный субъект… Но позвольте, кто же он такой?»

— Вы хотите курить, как я вижу? — внезапно обратился к Поныреву неизвестный.— Вы какие предпочитаете?

— А у вас разные, что ли, есть? — мрачно спросил поэт, у которого папиросы кончились.

— Какие предпочитаете? — повторил неизвестный.

— Ну, «Нашу марку»,— злобно ответил Понырев.

Незнакомец немедленно вытащил из кармана пиджака портсигар и галантно предложил его Поныреву:

— «Наша марка»!

Поэта и редактора не столько поразило то, что нашлась в портсигаре именно «Наша марка», сколько сам портсигар. Он был громадных размеров, червонного золота, и на крышке его дважды сверкнула на мгновенье синим и белым огнем бриллиантовая буква «F».

Тут литераторы подумали разно. Крицкий: «Нет, иностранец…», а Понырев: «Вот, черт его возьми! А?»

Поэт и владелец портсигара закурили, некурящий Крицкий отказался.

«Надо будет ему возразить, а то он уж очень бойко разговорился,— решил Крицкий,— и возразить так: да, человек смертен, но никто против этого и не спорит. А дело в том, что…»

Однако он не успел выговорить этих слов, как заговорил иностранец.

— Да, человек смертен, но это было бы еще полбеды. Плохо то, что он иногда внезапно смертен, вот в чем фокус! И вообще не может сказать, что он будет делать в сегодняшний вечер.

«Какая-то нелепая постановка вопроса…» — помыслил Крицкий и вслух сказал:

— Ну, здесь уже есть преувеличение. Сегодняшний вечер мне известен более или менее точно. Само собою разумеется, что если мне на Бронной свалится на голову кирпич…

— Кирпич ни с того ни с сего,— внушительно перебил неизвестный,— никому и никогда на голову не свалится. В частности же, уверяю вас, вам он ни в каком случае не угрожает. Вы умрете другою смертью.

— Может быть, вы знаете, какой именно? — с совершенно естественной иронией осведомился Крицкий, вовлекаясь в какой-то нелепый разговор,— и скажете мне?

— Охотно,— отозвался незнакомец. Он смерил Крицкого взглядом, как будто собирался сшить ему костюм, сквозь зубы пробормотал что-то вроде: «Раз… два… Меркурий во втором доме… луна ушла… шесть — несчастье, вечер — семь…» — и громко и радостно сказал: — Вам отрежут голову.

Понырев дико и злобно выпятился на назойливого неизвестного, а Крицкий спросил, криво усмехнувшись:

— А кто именно? Враги? Интервенты? Японцы?

— Нет,— ответил собеседник,— русская женщина, комсомолка.

— Гм…— криво усмехнувшись шуточке неизвестного, промычал Крицкий.— Ну, это, извините, маловероятно.

— Прошу и меня извинить,— ответил иностранец,— но это так. Да, мне хотелось бы спросить вас, что вы будете делать сегодня вечером, если это не секрет?

— Нет, секрета здесь нет. Сегодня в десять вечера в «Массолите» состоится заседание, и я буду на нем председательствовать.

— Нет, этого быть никак не может,— твердо возразил иностранец.

— Это почему? — спросил Крицкий, уже с некоторым раздражением.

— Потому,— ответил иностранец и прищуренными глазами поглядел в небо, где, предчувствуя вечернюю прохладу, бесшумно чертили черные птицы,— что Аннушка уже купила постное масло, и не только купила, но даже и разлила. Так что заседание не состоится.

Тут, понятное дело, под липами наступило молчание.

— Простите,— сказал Крицкий, дико глядя на мелющего чепуху иностранца,— при чем здесь постное масло, и какая Аннушка?

— Постное масло здесь вот при чем,— вдруг заговорил Понырев, очевидно решив объявить незваному собеседнику войну.— Вам не приходилось, гражданин, бывать когда-нибудь в лечебнице для душевнобольных?

— Иван! — воскликнул Крицкий.

Но иностранец ничуть не обиделся, а, наоборот, превесело рассмеялся.

— Бывал, бывал, и не раз! — вскричал он со смехом, но не сводя несмеющегося глаза с поэта.— Где я только не бывал! Жаль только, что я не удосужился спросить у профессора, что такое шизофрения. Так что вы уж сами узнайте это у него, Иван Николаевич!

— Откуда вы знаете, как меня зовут?

— Помилуйте, дорогой Иван Николаевич, кто же вас не знает? — Здесь иностранец вытащил из кармана вчерашний номер литературной газеты, и Иван Николаевич увидел на первой же странице свое изображение и свои собственные стихи.

Однако на сей раз это еще одно доказательство славы и популярности ничуть не обрадовало поэта.

— Я извиняюсь,— сказал он, и лицо его потемнело,— вы не можете подождать минуточку, я хочу товарищу пару слов сказать.

— О, с удовольствием! — воскликнул иностранец.— Здесь так хорошо под липами, а я, кстати, никуда и не спешу.

— Вот что, Миша,— зашептал поэт, оттащив Крицкого в сторону,— это никакой не интурист, а шпион. Это русский эмигрант, перебравшийся к нам. Спрашивай у него документы, а то он уйдет…

— Почему ты думаешь?..— встревоженно шепнул Крицкий, а сам подумал неприятно: «А ведь, пожалуй, он прав…»

— Уж ты мне верь,— засипел ему в ухо поэт,— он дураком прикидывается, чтобы выспросить кой-что. Ты слышишь, как он по-русски говорит? Идем, задержим его, а то уйдет…

И поэт за руку потянул расстроенного Крицкого к скамейке.

Незнакомец не сидел, а стоял у скамейки, держа в руках какую-то книжечку, плотный конверт великолепной бумаги и визитную карточку.

— Извините меня, что я в пылу нашего спора забыл представить себя вам. Вот моя карточка, вот мой паспорт, а вот и приглашение, в котором меня просят приехать в Москву для консультации,— веско сказал иностранец, проницательно глядя на обоих литераторов.

Те сконфузились. «Черт, слышал все…» — подумал Крицкий и вежливым жестом показал, что в предъявлении документов нет надобности. Пока иностранец совал их Крицкому, поэт успел разглядеть на карточке слово «Professor» и начальную букву фамилии, опять-таки «F».

— Очень приятно,— смущенно сказал Крицкий, и иностранец спрятал документы в карман.

Отношения таким образом были восстановлены, и все трое опять сели на скамью.

— Вы в качестве консультанта приглашены к нам, профессор? — спросил Крицкий.

— Да, консультанта,— подтвердил профессор.

— Вы — немец? — спросил Понырев.

— Я-то? — переспросил профессор и вдруг задумался.— Да, пожалуй, немец,— сказал он.

— Вы по-русски здорово говорите,— заметил Бездомный.

— О, я вообще полиглот,— ответил профессор.

— А у вас какая специальность? — ласково осведомился Крицкий.

— Я специалист по черной магии.

«На тебе!!» — стукнуло в голове у Понырева.

— И… и вас по этой специальности пригласили к нам? — заикнувшись, спросил Крицкий.

— По этой пригласили,— подтвердил профессор,— тут в государственной библиотеке обнаружены подлинные рукописи Бэкона и бенедиктинского монаха Гильдебранда, тринадцатого и одиннадцатого веков… Захотели, чтобы я их разобрал… Я специалист единственный в мире…

— А-а! Вы историк? — с большим облегчением и уважением сказал Крицкий.

— Я — историк,— подтвердил ученый и добавил ни к селу ни к городу,— сегодня вечером на Патриарших будет смешная история.

И опять крайне удивились и редактор, и поэт, а профессор поманил обоих к себе пальцем и, когда те наклонились к нему, прошептал:

— Имейте в виду, что Иисус существовал.

— Видите ли, профессор,— смущенно улыбнувшись, отозвался Крицкий,— мы уважаем ваши несомненно большие знания, но сами по этому вопросу придерживаемся другой точки зрения.

— А не надо никаких точек зрения! — ответил профессор.— Просто он существовал, и больше ничего!

— Но какое же доказательство этому?..

— И доказательств никаких не надо,— заговорил профессор, причем его акцент почему-то пропал,— просто в белом плаще…

Глава II Золотое Копье {187}

В белом плаще с кровавым генеральским подбоем {188}, шаркающей кавалерийской походкой, ранним утром четырнадцатого числа весеннего месяца ниссана в колоннаду дворца вышел прокуратор Иудеи Понтий Пилат.

Больше всего на свете прокуратор ненавидел запах розового масла, и все теперь предвещало прокуратору очень нехороший день. Прокуратору казалось, что розовый запах источают кипарисы и пальмы в саду, что к запаху кожи и пота от конвоя примешивается проклятая розовая струя. Из недальних казарм за дворцом {189}, где расположились пришедшие с Понтием в Ершалаим римские манипулы, заносило дымком в колоннаду, но и к горьковатому дыму, свидетельствовавшему о том, что в манипулах кашевары начали готовить обед, примешивался все тот же жирный розовый дух.