Михаил Булгаков - «Мой бедный, бедный мастер…»

• Название: «Мой бедный, бедный мастер…»
• Автор: Михаил Булгаков
• Издательство: Вагриус
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 2006
• ISBN: 978-5-9697-0364-3

Известный знаток творчества Михаила Булгакова В. И. Лосев реконструировал историю создания одного из самых известных романов XX века. В томе представлены все сохранившиеся важнейшие редакции романа. Каждый из текстов заметно отличается от последующих, каждый по-новому интерпретирует описываемые события и героев «закатного» романа, добавляя к ним новые яркие штрихи…

Представлен в томе и канонический текст «Мастера и Маргариты».

Для любящих творчество М. А. Булгакова чтение этого подробно и со знанием дела откомментированного тома — увлекательнейшее занятие. Читатель проследит эволюцию замысла, увидит, как крепла рука мастера, как преображалось произведение, связанное тончайшими нитями с современной писателю действительностью.

В оформлении использованы фрагменты иллюстраций Б. А. Маркевича к роману М. А. Булгакова «Мастер и Маргарита».

---

Тут неизвестный пришел Степе на помощь.

— Профессор черной магии Воланд,— представился он и стал рассказывать все по порядку.

Вчера днем он явился к Степе в его директорский кабинет и предложил свои гастроли в Кабаре. Степа позвонил в главную московскую зрелищную комиссию и вопрос этот согласовал (Степа заморгал глазами), да, согласовал, после чего подписал с профессором контракт на семь выступлений (Степа вздрогнул), и вот тут, когда дело уже было закончено, прощаясь, условились встретиться у Степы утром, чтобы подробнее поговорить о программе.

Вот артист и появился утром, был встречен приходящей домработницей Груней, которая объяснила, что Степан Богданович крепко спит, что разбудить его она не берется, а что ежели есть дело, то иностранец может пройти в спальню и будить его сам.

Пройдя в спальню и увидев, в каком состоянии Степан Богданович, артист позволил себе послать Груню в ближайший гастроном за закуской, в аптеку за льдом и…

— Позвольте мне с вами рассчитаться,— сказал растерянно Степа и стал искать бумажник, который и оказался почему-то на полу.

— О, какой вздор! — воскликнул гастролер и даже смотреть не захотел на бумажник.

Итак, водка и закуска тоже стали понятны, и тем не менее, на Степу было жалко смотреть: дело в том, что он все-таки не помнил никакого контракта и, хоть убейте, не видел вчера этого Воланда.

Все вспомнилось: и Хустов в кабинете, и как уезжали, но Воланда не было!

— Разрешите взглянуть на контракт,— тихо попросил Степа.

— О, пожалуйста, пожалуйста!

И контракт оказался в руках у Степы, причем тотчас же стало ясно не только то, что он составлен по всей форме и что под ним имеется несомненная собственноручная подпись Степы, но что контракт уже и выполняется, что явствовало из косой сбоку надписи финдиректора Римского о выдаче артисту Воланду из следуемых ему двадцати одной тысячи рублей пяти тысяч при подписании контракта.

«Что же это такое?!» — подумал несчастный Степа, и голова у него закружилась. Но, само собою, после того как контракт был предъявлен, дальнейшие выражения удивления были бы просто неприличны.

Степа попросил у гостя разрешения на минуту отлучиться и, как был в носках, побежал в переднюю к телефону.

По дороге он свернул в кухню, крикнул:

— Груня!

Никто ему не отозвался.

Из передней он заглянул в кабинет Крицкого, но никого там не обнаружил.

Закрыв дверь из передней в коридор, Степа набрал номер аппарата в кабинете финдиректора Кабаре Римского.

Положение Степы было щекотливое: во-первых, иностранец мог обидеться на то, что Степа проверяет его после того, как контракт был показан, да и с финдиректором говорить было чрезвычайно трудно. В самом деле, нельзя же было спросить его: «Заключал ли я вчера контракт на двадцать одну тысячу рублей?»

— Да! — послышался в трубке резкий неприятный голос Римского.

— Здравствуйте, Григорий Данилович,— смущенно сказал Степа,— это Лиходеев говорит. Вот какое дело: у меня сидит этот… гм… артист Воланд… так вот как насчет сегодняшнего вечера?

— Ах, черный маг? — отозвался в трубке Римский.— Афиши сейчас будут.

— Ага,— слабым голосом сказал Степа,— ну, пока.

— Скоро приедете? — спросил Римский.

— Через полчаса,— ответил Степа и, повесив трубку, сжал горячую голову руками. Выходила какая-то скверная штука! У тридцатилетнего Степы начинались какие-то странные провалы в памяти. Как же это так он забыл про двадцатитысячный контракт? Каким образом начисто стерся в памяти иностранец? Однако дальше задерживаться в передней было неудобно, гость ждал в спальне. Степа составил такой план: скрыть всеми мерами от всех свою невероятную забывчивость, а сейчас первым долгом расспросить у иностранца хоть о том, что он, собственно, намерен сегодня на первом выступлении показать в Степином Кабаре?

Степа двинулся по коридору к спальне, но, поравнявшись с дверью, ведущей в гостиную, вздрогнул и остановился. В громадном зеркале гостиной, давно не вытираемом ленивой Груней, мутно отразился какой-то странный субъект — длинный, как жердь, и в жокейской шапчонке (ах, если бы здесь был сейчас Иван Николаевич! Он немедленно узнал бы вчерашнего, тщетно разыскиваемого подлеца регента! Но, увы… Иван Николаевич здесь быть не мог). Степа в тревоге заглянул в гостиную и убедился в том, что там никого нет. Хлопнула дверь, кажется, в кухне, и сейчас же в гостиной случилось второе явление: в том же зеркале мелькнул здоровеннейший черный кот; мелькнул и пропал.

У Степы оборвалось сердце, он пошатнулся. «Что же это такое? — подумал он.— Уж не схожу ли я с ума?» Надеясь, что дверь хлопнула потому, что в кухню вернулась Груня, Степа закричал испуганно и раздраженно:

— Груня! Какой тут кот у нас шляется? Откуда он?

— Не беспокойтесь, Степан Богданович,— отозвался голос, но не Грунин, а гостя из спальни,— кот этот мой. Не нервничайте. Груни нет, я услал ее в Воронеж.

Слова эти были настолько дики и нелепы, что Степа решил, что он ослышался. В полном смятении он заглянул в спальню и застыл на пороге у дверей. Волосы его шевельнулись, и на лбу появилась россыпь мелкого пота.

Гость был не один в спальне. В другом кресле сидел тот самый тип, что померещился в гостиной. Теперь он был ясно виден — усы-перышки, блестит стеклышко пенсне, а другого стеклышка нету. Но хуже всего было то, что на пуфе, у закуски помещался в развязной позе некто третий, а именно жутких размеров черный кот со стопкой водки в одной лапе и вилкой, на которую он поймал маринованный гриб, в другой.

Свет, и так слабый в спальне, начал меркнуть в глазах Степы. «Вот как сходят с ума!» — подумал он и ухватился за притолоку.

— Я вижу, вы немного удивлены, драгоценнейший? — осведомился Воланд у лязгающего зубами Степы.— А между прочим, удивляться нечему. Это моя свита.

Кот выпил водки, и Степина рука поползла по притолоке вниз.

— И свита эта требует места,— продолжал Воланд,— так что кто-то из нас здесь лишний в квартире. И мне кажется, что это именно вы!

— Они, они,— козлиным голосом запел длинный регент, во множественном числе говоря о Степе,— вообще они в последнее время жутко ведут себя в Москве. Пьянствуют, вступают в связи с женщинами, ни черта не делают, да и делать ничего не могут, ибо ничего не смыслят в том, что им поручено, ежеминутно лгут начальству…

— Машину зря гоняет казенную! — наябедничал кот, прожевав гриб.

И тут случилось четвертое, и последнее, явление в квартире, когда Степа, совсем уже сползший на пол, ослабевшей рукой царапал притолоку.

Прямо из зеркала трюмо вышел маленький, но необыкновенно широкоплечий, в котелке на голове и с торчащим изо рта клыком, безобразящим и без того невиданно мерзкую физиономию. При этом — рыжий.

— Я,— вступил в разговор явившийся,— вообще не понимаю, как он попал в директора. Он такой же директор, как я архиерей.

— Ты не похож на архиерея, Азазелло,— заметил кот, накладывая себе сосиски на тарелку.

— Я это и говорю,— прогнусил рыжий и, повернувшись к Воланду, добавил почтительно,— разрешите, мессир, его выкинуть куда-нибудь из Москвы?

— Брысь!! — вдруг рявкнул кот, вздыбив шерсть.

И тогда спальня завертелась вокруг Степы, так что все смешалось в угасающих глазах. Степа ударился о притолоку головой и потерял сознание. Последняя его мысль была: «Я умираю…»

Но он не умер. Открыв глаза, он увидел себя стоящим в тенистой аллее под липами, и первое, что ощутил — сладостное дуновение в лицо от реки. И эта река, зашитая в гранит, река бешеная, не текла, а прыгала через большие камни, разбрызгивая белую пену. На противоположном берегу виднелась пестро и голубовато разрисованная мечеть, а когда Степа поднял голову, увидел в блеске солнечного дня вдали за городом большую гору с плоской, косо срезанной вершиной.

Пошатываясь, Степа оглянулся. Приближался какой-то человек; подойдя, он с ироническим удивлением уставился на Степу. Это было естественно. Степа стоял перед ним без сапог, в одних носках. Степа покачивался, глядел сумасшедше.

— Умоляю,— выговорил Степа жалким голосом,— скажите, где я нахожусь?

Человек усмехнулся и ответил:

— Однако! — и хотел пройти.

Степа заплакал, стал на колени и моляще протянул к человеку руки.

— Я не пьян,— всхлипывая, сказал Степа,— я болен! Со мною что-то случилось странное. Скажите мне, где я? Какой это город?

Человек остановился, все еще недоверчиво косясь на Степу, поправил кепку и наконец ответил:

— Ну, Владикавказ…

Степа с колен качнулся, простонал и упал лицом в песок. Сознание покинуло его.

Глава VIII Поединок между профессором и поэтом

Как раз тогда, когда Степу покинуло сознание, оно вернулось к Ивану Николаевичу — он проснулся после глубокого и продолжительного сна. Некоторое время он соображал, как он попал в эту комнату с белыми стенами, с удивительным ночным столиком из какого-то светлого металла и с белой шторой, за которой чувствовалось солнце.