Исаак Дойчер - Незавершенная революция

• Название: Незавершенная революция
• Автор: Исаак Дойчер
• Издательство: Интер-Версо
• Жанр: Политика
• Год: 1991
• ISBN: ISBN 5-85217-007-0, 0-86092-282-5

В "Незавершенной революции" И. Дойчер анализирует важнейшие вехи русской революции, отвечая на два основополагающих вопроса: оправдала ли русская революция возлагавшиеся на нее надежды и каково ее значение для современности? Для всех интересующихся зарубежной и отечественной историей.

Хобсбаум Э. Эхо «Марсельезы» / Дойчер И. Незавершенная революция;

Хобсбаум Э. Эхо «Марсельезы». – М., «Интер-Версо», 1991. – 272 с.

---

И тем не менее некоторые теоретики и историки все еще считают Октябрьскую революцию явлением почти случайным. Кое-кто утверждает, что революции в России могло и не случиться, если бы царь не настаивал столь упрямо на исключительных правах своей абсолютной власти и пришел к соглашению с лояльно настроенной либеральной оппозицией. Другие говорят, что удача не сопутствовала бы большевикам, если бы Россия не ввязалась в первую мировую войну или если бы она вышла из нее вовремя, то есть до того, как поражение вызвало в стране хаос и разруху. Они считают, что большевики победили из-за ошибок и просчетов, допущенных царем и его советниками, а также теми, кто пришел к власти сразу после падения царя. Нас хотят заставить поверить, что эти ошибки и просчеты случайны, что они — результат суждений или решений того или иного отдельного лица. Без сомнения, царь и его советники наделали немало глупых ошибок. Но они совершали их под нажимом царской бюрократии и тех представителей имущих классов, которые делали ставку на монархию. Не были свободны в своих действиях ни февральский режим, ни правительства князя Львова и Керенского. При них Россия сражалась в войне, поскольку они, как и царские правительства, зависели от тех русских и иностранных центров финансового капитала, которые были заинтересованы в том, чтобы Россия до конца участвовала в войне на стороне Антанты. Эти «ошибки и просчеты» были социально обусловлены. Справедливо также, что война резко обнажила и обострила гибельную слабость старого режима. Но не война — решающая причина этой слабости. Революционные толчки потрясали Россию еще до войны: летом 1914 года улицы Санкт-Петербурга покрылись баррикадами. Начало военных действий и мобилизация остановили нарождавшуюся революцию и задержали ее на два с половиной года, после чего она разразилась с еще большей силой. Даже если бы правительства князя Львова или Керенского вышли из войны, они сделали бы это в условиях столь глубокого и серьезного социального кризиса, что большевистская партия, возможно, все равно победила бы, если не в 1917 году, то позднее. Это, конечно, лишь гипотеза, но ее правдоподобность подтверждается ныне тем, что в Китае партия Мао Цзэдуна захватила власть в 1949 году, через четыре года после окончания второй мировой войны. Это обстоятельство в ретроспективе указывает на возможную связь между первой мировой войной и русской революцией — оно дает основание думать, что эта связь, вероятно, была не столь очевидной, как представлялось в свое время.

Не надо думать, что ход русской революции был предопределен во всех проявлениях или в последовательности основных этапов и отдельных событий. Однако общее направление было подготовлено событиями не нескольких лет или месяцев, а многими десятилетиями, более того, несколькими эпохами. Тот историк, который стремится доказать, что революция — это, в сущности, ряд никем не предвиденных событий, окажется таком же беспомощном положении, в котором оказались политические лидеры, пытавшиеся предотвратить ее.

После каждой революции ее противники ставят под сомнение ее историческую закономерность, причем иногда это происходит два-три столетия спустя. Позвольте привести здесь ответ, данный Тревельяном историкам, высказывавшим сомнения по поводу закономерности «великого восстания»:

«Могла ли парламентская форма правления установиться в Англии ценой меньших жертв, без национального раскола и насилия?.. Ответ на этот вопрос не дадут никакие глубокие исследования и изыскания. Люди есть люди, на них никак не может повлиять запоздалая мудрость грядущих поколений, они действуют так, как они действуют. Может быть, тот же результат и мог быть достигнут как-то по-иному, более мирным путем, однако так случилось: именно мечом парламент отвоевал свое право на господствующее положение, закрепленное английской конституцией» [2. Trevelyan G. M. A. Shortened History of England. - В. 4. - Ch. III.].

Тревельян, идя по стопам Маколея, воздает должное «великому восстанию», хотя и подчеркивает, что на какое-то время нация стала «беднее» и в материальном, и в духовном плане», что, к сожалению, в той или иной мере характерно и для других революций, включая русскую. Делая особый упор на то, что во многом благодаря «великому восстанию» Англия получила свою парламентскую конституционную систему, Тревельян указывает и на непреходящее значение роли, которую сыграли пуритане. Конечно, утверждает он, именно Кромвель и «святые» установили принцип главенства парламента. Этот принцип восторжествовал хотя они выступали против него, а порой, казалось, даже делали попытки покончить с ним. Положительный эффект пуританской революции в конечном счете перевесил ее отрицательные стороны. Mutatis mutandis то же самое можно сказать и применительно к Октябрьской революции. «Люди действовали именно так потому что не могли действовать иначе». Они не могли копировать свои идеалы с западноевропейских моделей парламентской демократии. Именно мечом они завоевали для Советов рабочих и крестьянских депутатов — и для социализма — «право на главенствующее положение» в советской конституционной системе. И хотя благодаря им же самим Советы превратились в пустую форму, именно эти Советы с их социалистической устремленностью стали наиболее отличительной особенностью русской революции.

Что касается Великой французской революции, ее историческая необходимость ставилась под вопрос или отрицалась целым рядом историков, начиная с Эдмунда Бёрка, боящегося распространения якобинства, Алексиса де Токвиля, с недоверием относившегося к любой современной демократии, Ипполита Тэна, который с ужасом говорил о Парижской коммуне, кончая Мадленом, Бенвилем и их последователями, некоторые из которых с поощрения Петена после 1940 года трудились над воссозданием жуткого призрака революции. Любопытно, что из всех писавших на эту тему в англоязычных странах наибольшей популярностью в последнее время пользуется де Токвиль. Многие наши ученые пытались разработать концепцию современной России, опираясь на его книгу «Старый режим и революция». Их привлекает его заявление о том, что революция не означала отхода от французской политической традиции: она просто следовала за основными тенденциями, зародившимися в недрах старого режима, особенно в том, что касается централизованности государства и унификации жизни нации. Точно так же, говорят эти ученые, Советский Союз (в том, что касается его прогрессивных достижений) лишь продолжил индустриализацию и реформы, начатые старым режимом. Если бы царский режим остался у власти или если бы ему на смену пришла буржуазная демократическая республика, работа в этом направлении продолжалась бы, а прогресс был бы более упорядочен и рационален. Россия стала бы второй индустриальной державой мира, не заплатив за это той страшной цены, которую ее заставили заплатить большевики, без экспроприаций, террора, низкого жизненного уровня и моральной деградации эпохи сталинизма.

Как мне представляется, последователи Токвиля недопонимают своего учителя. Принижая созидательную, самобытную роль революции, он тем не менее не отрицал ее необходимости или законности. Напротив, указав на французскую традицию, он пытался принять революцию, оставаясь на своих консервативных позициях, и даже сделать ее неотъемлемой частью национального наследия. Те же, кто считает себя его последователями, с большим рвением принижают самобытную и созидательную роль революции, чем «принимают» ее на каких-либо условиях. Но давайте более внимательно рассмотрим взгляды Токвиля. Конечно, революция не возникает ex nihilo. Каждая революция происходит в определенной социальной среде, породившей ее, и из того «сырья», которое имеется в этой среде.

«Мы хотим строить социализм.., — любил повторять Ленин, — из того материала, который нам оставил капитализм со вчера на сегодня... У нас нет других кирпичей...»

Эти «кирпичи» — традиционные методы правления, жизненные национальные интересы, образ жизни и мышления и различные другие факторы, свидетельствующие как о силе, так и о слабости. Прошлое преломляется в новаторстве революции, сколь бы смелым оно ни было. Якобинцы и Наполеон действительно продолжили строительство единого и централизованного государства, начатое и до определенного момента проводившееся старым режимом. Никто не подчеркнул это с большей силой, чем Карл Маркс в своем сочинении «Восемнадцатое Брюмера Луи Бонапарта», появившемся через несколько лет после «Старого режима и революции» Токвиля. Известно также, что Россия по-настоящему вступила на путь индустриализации в годы правления последних двух царей и стремительный выход на политическую арену промышленного рабочего класса был без этого невозможен. Обе страны достигли при старом режиме определенного прогресса в различных областях. Это не означает, что прогресс мог бы продолжаться «упорядоченно», без гигантских «потрясений», вызванных революцией. Напротив, старый режим разрушался именно вследствие достигнутого им прогресса. Революция не была ненужным явлением, она была необходима. Прогрессивным силам было столь тесно в рамках старого порядка, что они взорвали его. Французы, стремившиеся к созданию единого государства, постоянно сталкивались с ограничениями, вызванными феодальной обособленностью. Развивающейся буржуазной экономике Франции необходимы были единый национальный рынок, свободное крестьянство, свободное передвижение людей и товаров, и старый режим мог удовлетворить эти требования лишь в очень узких пределах. Любой марксист объяснил бы это так: производительные силы Франции переросли сложившиеся в ней отношения феодальной собственности, и им стало тесно в рамках бурбонской монархии, которая сохраняла и защищала эти отношения.