Карл Маркс - Немецкая идеология

• Название: Немецкая идеология
• Автор: Карл Маркс
• Издательство: Политиздат
• Жанр: Философия
• Год: 1988
• ISBN: 5-250-00085-1

Совместный труд К. Маркса и Ф. Энгельса «Немецкая идеология», оставшийся незавершенным и не публиковавшийся при жизни основоположников марксизма, представляет собой важный этап в формировании их взглядов. В нем закладываются основы материалистического понимания истории, раскрываются важнейшие предпосылки коммунистического преобразования общества. Он пронизан страстной полемикой с представителями буржуазных и мелкобуржуазных воззрений, сыгравшей большую роль в разработке и отстаивании нового, подлинно научного мировоззрения.

* * *

В книге имеется большое количество цитат, несколько стихотворений и эпиграфов, набранных в печатном издании меньшим шрифтом, чем основной текст. В настоящем электронном издании все эти объекты оформлены соответствующим образом. Поскольку в указанных фрагментах имеется выделение шрифтом, то для корректного воспроизведения текста книги для них рекомендуется установить прямой (нормальный) шрифт уменьшенного размера.

---

А. Чисто-нечистая история духов.

a) Привидение, призрак, дух в негроподобном состоянии, как вещный дух или духовная вещь – предметная сущность для христианина, дух как ребенок.

b) Причуда, навязчивая идея, дух в монгольском состоянии, как духовный в духе, определение в сознании, мыслимая сущность в христианине – дух как юноша.

В. Нечисто-нечистая (историческая) история духов.

a) Католицизм – средневековье (негр, ребенок, реализм и т.д.).

b) Протестантизм – Новое время в пределах нового времени – (монгол, юноша, идеализм и т.д.).

Внутри протестантизма можно провести дальнейшие подразделения, например:

α) английская философия – реализм, ребенок, негр.

β) немецкая философия – идеализм, юноша, монгол.

3. Иерархия – отрицательное единство обоих в пределах монголоидно-кавказской точки зрения. Такое единство наступает именно там, где историческое отношение превращается в современное или где противоположности представляются существующими друг подле друга. Здесь мы имеем, таким образом, две сосуществующие ступени:

А. «Необразованные»[106] (злые, bourgeois[107], эгоисты в обычном смысле) = негры, дети, католики, реалисты и т.д.

В. «Образованные»[108] (добрые, citoyens[109], самоотверженные, попы и т.д.) = монголы, юноши, протестанты, идеалисты.

Обе эти ступени существуют друг подле друга, и отсюда «легко» получается, что «образованные» господствуют над «необразованными», – это и есть иерархия. В дальнейшем ходе исторического развития возникает затем

из «необразованного» – не-гегельянец,

из «образованного» – гегельянец[110],

откуда следует, что гегельянцы господствуют над не-гегельянцами. Так спекулятивное представление о господстве спекулятивной идеи в истории превращается Штирнером в представление о господстве самих спекулятивных философов. Взгляд на историю, которого он до сих пор придерживался, – господство идеи, – превращается в «Иерархии» в действительно существующее теперь отношение, в мировое господство идеологов. Это показывает, как глубоко увяз Штирнер в спекуляции. Это господство спекулятивных философов и идеологов развивается напоследок, «ибо исполнились времена», в следующее заключительное наречение:

a) Политический либерализм, зависимый от вещей, не зависимый от лиц – реализм, ребенок, негр, Древний, привидение, католицизм, «необразованный», не имеющий над собой господ.

b) Социальный либерализм, не зависимый от вещей, зависимый от духа, беспредметный – идеализм, юноша, монгол, Новый, причуда, протестантизм, «образованный», неимущий.

c) Гуманный либерализм, без господ и имущества, а следовательно и без бога, ибо бог есть одновременно наивысший господин и наивысшее достояние, иерархия – отрицательное единство в сфере либерализма и, как таковое, господство над миром вещей и мыслей; вместе с тем совершенный эгоист в уничтожении эгоизма – совершенная иерархия. Одновременно образует

Переход (юноша, проникающий за мир мыслей) к III. «Я» – т.е. к совершенному христианину, совершенному мужу, кавказскому кавказцу и истинному эгоисту, который – подобно тому как христианин стал духом через уничтожение старого мира – приобрел плоть и кровь через уничтожение царства духов, приняв, sine beneficio deliberandi et inventarii[111], наследство идеализма, юноши, монгола, Нового, христианина, одержимого, человека с причудами, протестанта, «образованного», гегельянца и гуманного либерала.

NB. 1. «Иногда» могут быть «вставлены эпизодически», если представится подходящий случай, еще и фейербаховские и прочие категории, вроде рассудка, сердца и т.д., для повышения колоритности картины и создания новых эффектов. Понятно, впрочем, что и это – только новые переодевания все того же идеализма и реализма.

2. О действительной мирской истории правоверный святой Макс, Jacques le bonhomme[112] не умеет сказать ничего действительного и мирского кроме того, что он постоянно противопоставляет ее под названием «природы», «мира вещей», «мира ребенка» и т.д. сознанию, как предмет спекуляций последнего, как мир, который, вопреки своему постоянному искоренению, продолжает существовать в мистическом сумраке, чтобы вновь выступить наружу при всяком удобном случае, – вероятно потому, что продолжают существовать дети и негры, а значит «легко» может существовать и их мир, так называемый мир вещей. О подобных исторических и неисторических конструкциях уже добрый старый Гегель, говоря о Шеллинге, этом образце всех конструкторов, сказал – и мы можем это здесь повторить:

«Овладеть орудием этого монотонного формализма не труднее, чем палитрой живописца, на которой имеются только две краски, скажем – черная» (реалистичная, ребяческая, негроподобная и т.д.) «и желтая»[113] (идеалистическая, юношеская, монгольская и т.д.), «дабы накладывать одну краску, когда требуется что-нибудь историческое» («мир вещей»), «а другую – когда требуется ландшафт» («небо», дух, Святое и т.д.) («Феноменология», стр. 39).

Еще более метко конструкции этого рода осмеяло «обыденное сознание» в следующей песне:

Послал хозяин в поле
Ивана жать овес.
Иван овса не жнет,
Но и домой нейдет.

Хозяин гонит в поле пса,
Чтоб он кусал Ивана.
Ивана не кусает пес,
Иван овса не жнет, –
И не идут домой.

Хозяин тут дубинку шлет,
Чтоб крепко била пса.
Дубинка пса не хочет бить,
Ивана не кусает пес,
Иван овса не жнет, –
И не идут домой.

Огонь хозяин в поле шлет,
Чтоб он дубинку жег.
Огонь дубинку не берет,
Дубинка пса не хочет бить,
Ивана не кусает пес,
Иван овса не жнет, –
И не идут домой.

Хозяин воду в поле шлет,
Чтоб потушить огонь.
Вода не трогает огня,
Огонь дубинку не берет.
Дубинка пса не хочет бить,
Ивана не кусает пес,
Иван овса не жнет, –
И не идут домой.

Хозяин в поле шлет быка,
Чтоб выпил воду он.
Но бык воды не хочет пить,
Вода не трогает огня,
Огонь дубинку не берет,
Дубинка пса не хочет бить,
Ивана не кусает пес,
Иван овса не жнет, –
И не идут домой.

Хозяин шлет тут мясника,
Чтоб заколол быка.
Мясник быка не стал колоть,
А бык воды не хочет пить,
Вода не трогает огня,
Огонь дубинку не берет,
Дубинка пса не хочет бить,
Ивана не кусает пес,
Иван овса не жнет, –
И не идут домой.

Хозяин шлет тут палача,
Чтоб он повесил мясника.
Палач повесил мясника,
Мясник тотчас убил быка,
Бык выпил воду всю до дна,
Вода весь залила огонь,
Огонь дубинку сразу сжег,
Дубинка наказала пса,
И укусил Ивана пес.
Иван пожал тогда овес, –
И все пошли домой{113}.

С какой «виртуозностью мышления» и при помощи какого гимназического материала Jacques le bonhomme наполняет эту схему, мы сейчас увидим.

3. Древние

Собственно говоря, мы должны были бы начать здесь с негров; но святой Макс, несомненно заседающий в «совете стражей», в своей непостижимой мудрости заводит речь о неграх лишь позже, да и то «без притязания на основательность и достоверность». Если поэтому греческая философия предшествует у нас негритянской эре, т.е. походам Сезостриса и наполеоновской экспедиции в Египет{114}, то это объясняется нашей уверенностью, что наш святой писатель все мудро расположил.

«Присмотримся же к тем занятиям, которыми увлекаются» штирнеровские Древние.

«Для Древних мир был истиной, – говорит Фейербах; но он забывает сделать важное дополнение: такой истиной, в скрытую неистинность которой они старались проникнуть и, в конце концов, действительно проникли» (стр. 22).

«Для Древних» их «мир» (а не мир вообще) «был истиной» – этим, конечно, не высказано никакой истины о древнем мире, а лишь то, что Древние относились не по-христиански к своему миру. Как только за их миром возникла неистинность (т.е. как только этот мир распался в самом себе вследствие практических коллизий; а проследить эмпирически это материалистическое развитие – только и представляло бы интерес), древние философы старались проникнуть в то, чтó скрыто за миром истины или за истиной их мира, и, конечно, нашли тогда, что он стал неистинным. Уже самые их искания были симптомом внутреннего упадка этого мира. Jacques le bonhomme превращает идеалистический симптом в материальную причину упадка и, как немецкий отец церкви, заставляет самое древность искать свое собственное отрицание, – искать христианства. Таким, по необходимости, получается у него место, занимаемое в истории древностью, потому что Древние – это «дети», пытающиеся проникнуть за пределы «мира вещей». «Да это и легко сделать»: превратив древний мир в позднейшее сознание о древнем мире, Jacques le bonhomme может, конечно, одним прыжком перенестись из материалистического древнего мира в мир религии, в христианство. В противоположность реальному миру древности, немедленно выступает «божественное слово»; в противоположность древнему человеку, представляемому в виде философа, выступает христианин, представляемый в виде современного скептика. Согласно этому представлению, христианин «никогда не может убедиться в суетности божественного слова» и вследствие этой неубежденности «верует» «в его вечную и незыблемую истину» (стр. 22). Подобно тому как штирнеровский древний человек древен потому, что он не-христианин, еще не христианин или скрытый христианин, так его первобытный христианин является христианином потому, что он не-атеист, еще не атеист, скрытый атеист. У Штирнера выходит, таким образом, что Древние отрицают христианство, а первобытные христиане отрицают современный атеизм, а не наоборот. Jacques le bonhomme, подобно всем прочим спекулятивным философам, берет всякую вещь за ее философский хвост. Вот еще несколько примеров этого детского легковерия: