Диана Джонсон - Развод по-французски

• Название: Развод по-французски
• Автор: Диана Джонсон
• Издательство: АСТ
• Жанр: Современные любовные романы
• Год: 2003
• ISBN: 5-17-008649-0

Американки в Париже!

Круче — БОГАТЫЕ и МОЛОДЫЕ американки в Париже!

Нет, ЕЩЕ КРУЧЕ — богатые и молодые КАЛИФОРНИЙСКИЕ американки… в Париже!

Юная вчерашняя школьница — в вихре французской светской жизни!

Ее старшая сестра — в кошмарном процессе развода!

В перерывах — забавные светские интриги, ироничное «преступление по страсти» и, конечно, любовь!

---

Я перевела часы на местное время. На девять часов больше, чем в Калифорнии. Из моей жизни выпал почти целый день. В двенадцать я пошла к Рокси, приняла ванну и поела. Мне стало гораздо лучше. Мы сидели с ней в гостиной.

— Боже мой, Из, я так рада, что ты приехала! — Она обняла меня. — Тебе правда нравится?

Я подумала, что она имеет в виду свою довольно темноватую квартиру.

— Мне нравятся потолочные балки, — сказала я дипломатично. Тяжелые бурые брусья, как у нас в Санта-Барбаре.

— У нас дома балки настоящие, несущие, — возразила она. — А здесь теперь модно устанавливать в квартирах искусственные — так, для вида.

Так я натолкнулась на первую культурную загадку. Зачем французам декоративные балки в домах семнадцатого века?

Днем мы пошли на другой берег Сены, чтобы забрать Женни из детского сада. Девочка совсем не помнила меня: ей был годик, когда Роксана привезла ее в Калифорнию. Теперь ей исполнилось три, у нее были чудные вьющиеся волосы, как у Шарля-Анри, и вообще она была прелестный ребенок, хотя временами капризный. Загвоздка состояла в том, что Женни говорила по-французски, даже не говорила, а лепетала, и я не могла, в сущности, разговаривать с ней. Правда, она знала и родной язык, поскольку Рокси всегда говорила с ней по-английски. Не знаю, почему девчонке полюбился французский.

Вечером к нам пришла мадам Лемомжа, мать африканского семейства. Оставив Женни на ее попечение, Рокси повезла меня ужинать к Оливии и Роберту Пейс. Оливия Пейс — писательница, она — первая среди американских интеллектуалов Парижа и возвышается даже над самим Эймсом Эвереттом. Роберт Пейс — тоже заметная личность, состоятельный господин из тех, что управляют различными попечительскими фондами. Там было множество богатых типов, тусующихся со знаменитыми парижскими кутюрье и всякой еврошпаной из Монако, — этих мы с Роксаной просто не могли знать в силу нашего скромного положения. На этом сборище я почувствовала, что среди американцев в Париже царит дух товарищества, даже взаимной симпатии. Они тянутся друг к другу, чтобы выстоять в чужой стране, куда все мы, пусть временно, попали.

Это был роковой для меня ужин. Я познакомилась кое с кем из своих будущих нанимателей — самой миссис Пейс, мистером Пейсом, который всегда держался на втором плане, разливая выпивку и развлекая гостей, с Эймсом Эвереттом, с историком искусств Стюартом Барби. Когда мы с Роксаной вошли, я почувствовала, как внимательно изучают меня все присутствующие и сравнивают с Рокси. В тот день я поняла, что в Париже она совсем другая, нежели дома, — человек независимый и определенного статуса: молодая и привлекательная американская поэтесса, общительная и отзывчивая жена французского художника, ожидающая второго ребенка. Я хочу сказать, что в Париже она была более яркой личностью, чем в Санта-Барбаре, где мы росли. Но кому какое дело, где вы росли?

Пейсы живут в роскошной квартире на верхнем этаже одного из величественных зданий на улице Бонапарта. Нет такого члена здешней американской общины, кто не стремился бы быть приглашенным сюда. Оливия Пейс — поклонница прекрасного, и комнаты в ее квартире подчеркнуто красивы. Повсюду изумительные картины и цветы, но скорее в английском или американском духе, и никакой французской мебели. Еда в доме всегда изысканная, но опять-таки не чересчур французская, поскольку миссис Пейс считает признаком дурного тона, когда нефранцуз увлекается здешней кухней. В тот день нам подали спаржу, лососину в голландском соусе и клубнику с густым кисловатым кремом. Не считая двух-трех французских пар, обычные гости в доме — американцы и англичане, так что вопрос, на каком языке говорить, не возникает (правда, когда появляется Натали Саррот, все быстренько переходят на французский). Чтобы разнообразить круг общения и иметь очередной предмет для светских сплетен, в доме всегда присутствуют какие-нибудь новые лица: академическая пара из американского университета, проводящая в Париже свой отпуск, обещающий нью-йоркский романист, видный антрополог из Лондона с двойной фамилией, вдова английской литературной знаменитости в пузырящемся на локтях свитере — то был, вероятно, знак пережитой трагедии, вынудившей ее провести остаток дней во Франции, где она выглядит на редкость жизнерадостной. И даже ваша покорная слуга.

Теперь на таких сборищах я помогаю горничной Иоланте разносить закуски и, пользуясь расположением миссис Пейс, отвечаю на стандартные вопросы гостей («Это в конце коридора за дверью направо»). Но в тот вечер все мне было внове — и послереактивная перестройка организма, и вереница незнакомых лиц.

Первым из моих новых знакомых был Эймс Эверетт, переводчик, чье имя значится на многих англо-американских изданиях выдающихся французских работ по истории, философии, искусствоведению. Его непревзойденное умение разобраться в самых головоломных оборотах французского сослагательного наклонения и передать их прозрачными английскими фразами, сохраняя при этом, как он божится, тончайшие оттенки смысла оригинала, принесло ему колоссальные гонорары и непререкаемый авторитет. И то и другое, полагаю, заслуженно. До определенного момента, о чем ниже. Я иногда заглядывала в его перевод одной книги, которую должна была прочитать по-французски, и никто ни разу не сказал, что я чего-то не поняла. Эймс Эверетт довольно бесцеремонно оглядел меня с головы до ног (очевидно, гомик, такому позволительно), словно оценивая прочность моих конечностей. Я же видела перед собой сравнительно молодого невысокого пухленького человечка в тужурке, как у Джавахарлара Неру, и с моноклем на ленточке. Я испугалась, что он начнет разглядывать меня через стеклышко, точно любитель бабочек.

— Роксана рассказывала о вас. Конечно, младшая сестренка. Сказала, что я могу поговорить с вами, предложить работу. Вам ведь нужна работа?

— Нужна, только не на полный день, — ответила я осторожно.

— Ждите меня во «Флоре» завтра в три. Роксана объяснит, где это.

— Да, но…

— Простите, — перебил он. — Будучи человеком прямым и целеустремленным, я должен был как минимум встретить вас в аэропорту. Могу сообщить по секрету: все друзья Роксаны рады, что около нее будет близкое существо. Еще один ребенок! Это так странно — воспроизведение себе подобных. Люди почти забыли, как это делается. Пережиток примитивного прошлого.

В тот вечер меня познакомили и с Дженет Холлингсуорт, увядшей красавицей американкой, которая рассказала, что пишет книгу о француженках. В ее словах сквозила застарелая неприязнь — видимо, она порядочно пострадала от них. Остерегайтесь их, говорила она, и старайтесь разгадать их секреты, хотя кое-какие вещи скрыты так глубоко, что недоступны неопытным американкам, все эти незаметные привычки и приемы, передающиеся от матери к дочери, неписаные правила, которые так естественны, что не поддаются формулировкам. Как я могла понять, она имела в виду наши женские штучки, искусство обольщения, науку любви, хотя, может быть, она говорила о кулинарных рецептах или обо всем вместе. Я даже услышала какую-то воинственность в высказываниях Дженет Холлингсуорт, как будто ей самой приходилось бороться с соперницами из-за важного министра или наследника сети универсамов с его капиталами. Признаться, мне было жаль англосаксонку, которая убеждена, что женщине необходимо прибегать ко всякого рода уловкам и обману, что единственная стоящая добыча в мире — это мужчина, желательно богатый. Вероятно, она провела слишком много времени в Европе и еще не ощутила новых веяний — самодостаточности женщины и способности быть любимой ради себя самой, а не… Во всяком случае, больше нельзя быть двуличной.

Но Дженет сама по себе уже была хорошим уроком, примерно так же, как старая куртизанка, ставшая любящей бабушкой в книжке «Джиджи», где воскрешаются давние деньки, когда американские девчонки, обладая деньгами и смазливым шармом, устремлялись в Париж на охоту за европейскими женихами, прекрасными принцами или Ротшильдами, как это происходит в романах Генри Джеймса. Хорошо, что мы живем сейчас, а не тогда.

— Взять хотя бы их шарфы. О них можно написать целую главу, — продолжала Дженет. Это верно, редкая француженка не носит какой-нибудь шарфик, я уже заметила. — Узел впереди, один конец тоже, другой через плечо. Или обернут вокруг шеи два раза, а концы внутрь пальто. Еще носят поверх пальто, как шаль. А то просто завязывают узлом на спине. Châle, foulard, écharpe, cache-nez[1] — только подумать, сколько у них слов для обыкновенного шейного платка, и это во французском, с его скудным словарем.

— Значит, они не раскрывают свои секреты? — спросила я.

— Жадность. — Дженет наклонилась ко мне. — Жадность — вот их главный секрет. Нам бы поучиться у них. Другой секрет — огромное внимание к les petits soins[2], мне об этом рассказывал один близкий друг. Надо сказать Рокси, чтобы она следила за собой. Она такая ужасная неряха.