Владимир Карпов - Вилась веревочка…

• Название: Вилась веревочка…
• Автор: Владимир Карпов
• Жанр: Современная проза

Повесть «Вилась веревочка» была переиздана десятками издательств и журналов в нашей стране и за рубежом.

---

— Ы-ы-ы, — послышались всхлипы. Валерка, Валерка не сдержался. Никто не греб. Внезапно Женька, словно сорвавшись, схватил свою доску, встал на колено и стал остервенело грести… И, поддаваясь его порыву, мы, все трое, кинулись к бортам и, превозмогая жуткий страх перед силой, которая там, в воде, может схватить и утянуть, принялись неистово откидывать вдоль борта воду. Грести, грести, и только скорее…

Когда мы подплыли к городу, уже светало. Небо было чистым, бледно-серым, и лишь на западе, куда угнал тучи ветер, казалось, оно темной полосой падало на землю. Причалили к плоту у сплавконторы, хотя до дома оставалось далековато. Лодку потопили. Домой бежали: хотелось побыстрее закрыть за собой дверь, упасть в постель, спрятаться под одеялом.

Нам с Валеркой пришлось еще лишний квартал дать, к Балде завернуть, забрать рюкзаки, снасти, с которыми мы якобы отправились на рыбалку. Краденое тоже всегда хранилось у Балды. Удобно. Дома у него кавардак такой, хоть трактор завези, никто внимания не обратит. Там кроме самого Балды три таких «балдежника» живут — спасу нет. И смех и грех. Мать, баба — родня какая-то, что ли, мужик — кем он доводится, не поймешь. В доме стоял кислый сивушный запах — все трое постоянно пили.

…Разбудила меня мама.

— Рыбак, рыбак, вставай. Всех невест уж разобрали, — услышал я сквозь сон ее голос.

Он был по обыкновению теплым и ласковым, и пробуждение сделалось радостным. Я открыл глаза и тотчас зажмурился от яркого солнечного света. Под веками проплыли огненные блики. Вновь осторожно открыл глаза. В верхнем углу окна сиял осколок солнца. Полыхал и косил жарким глазом купающийся красный конь с голым мальчиком-седоком над моей головой. Мама стояла в дверях, от нее тоже исходил свет; в глубине больших карих глаз горели маленькие фонарики, просвечивали невесомые волосы на висках, овал лица очерчивал ободок золотистого инея.

— Погляди, день-то какой выдался! — сказала мама и повернулась к окну.

На кончике ее носа на миг вспыхнула солнечная бусинка. Вспыхнула и погасла — как и моя утренняя радость. Все тут же померкло, показалось ненужным, лишним, недоступным мне. Вспомнилась прошедшая ночь: темная и злая.

— А рыба где твоя?

— Рыба?

Я как-то сразу не понял, о какой рыбе идет речь, растерялся, но ответ был приготовлен еще вчера и что-то за меня суетливо произнесло:

— В реке.

— Ты что такой стал? С лица весь спал.

— Я? Нет. С чего ты взяла?

Больше выносить маминого взгляда я не мог. И, стараясь быть бодрым, сбросил одеяло, подошел к окну, потянулся, вскинув вверх руки, сказал:

— Эх, погодка сегодня!

А спину так и сверлил мамин взгляд.

— Какой-то ты не такой стал, Гена. То, бывало, гляжу: идешь по переулку, улыбаешься, пряменький, как свечка, а теперь — ссутулишься, как старик идешь. Что с тобой, Гена?

— Старею, — попытался я взять шутливый тон.

— Нет, Гена, неладно что-то с тобой. Ты скажи, если что случилось, легче будет.

Я помолчал. Ох, с каким трудом давался мне этот разговор!

— Мам, снова начинаешь. Ничего не случилось. Кажется тебе просто. Ну, где я сутулый? Вот, смотри, какой прямой. — Я выпрямился, повернулся к ней боком и попробовал перевести разговор на другое. — А ты сегодня выходная, что ли?

— Выходная, Гена, я же не слепая, вижу, — продолжала мама свое. — Зачем ты с этим оболтусом связался? Как его, Хысь, что ли? Он ведь вечный тюремщик. До добра такая дружба не доведет.

— Да не связался я ни с кем.

— Гена, и люди говорят, и сама сколько раз видела. Вот как-то шла — вы на бревнах вместе сидели. Но мне даже на ум не приди, что ты в его компании. Сидите да сидите. Много вас там сидит.

— Ни в чьей я компании! Мало ли с кем сижу. Развязался уже…

— Может, он тебе пригрозил как?

— Мам… Ну… Все в порядке.

В огороде напротив Светка выбивала половики. «А ведь она до чертиков красивая», — подумал я. Повзрослеет немного, влюбится в кого-нибудь, выйдет замуж, а я буду далеко-о… Мама подошла, посмотрела на Светку, вздохнула тяжело, Бог знает о чем подумав, сказала тихо:

— Иди ешь, пока не остыло. Рыбу поджарила. С утра сходила, наловила в магазине. Поешь. В рыбе, говорят, фосфор, он для костей полезен и для ума…

— Ну, если для ума…

Лениво потыкал вилкой в сковородку, пожевал через силу белое рыбье мясо. Отчего-то всему телу было неприятно, будто оно от грязи заскорузло. Я собрался, пошел в баню. Мылся, мылся, драил себя вехоткой, стегал веником, который больше был похож на голик — пользованный, на окошке подобрал. Снова терся вехоткой, ополаскивался и все равно казался себе грязным, грязным!

Прямо из бани направился к Балде — мы обычно собирались у него или на речке.

Когда я подходил к дому Балды, навстречу попались и стремительно проскочили мимо его мать, баба, родня эта самая, и мужик. Видно, деньги раздобыли. А в магазин они всегда ходят вместе, гуськом — отправь за бутылкой кого-нибудь одного, точно не вернется, не донесет.

Женька и Валерка были уже на месте. Так мы и просидели чуть ли не до самого вечера, четыре гаврика, четыре затравленных волчонка, притаившихся хоть в ненадежном, но в укрытии. За стенами, провонявшими разными запахами, было спокойнее. Я раньше у Балды долго находиться не мог: тошнота подбиралась. А уж есть из их посуды никакие силы бы не заставили. Теперь ничего, даже суп от безделья похлебал. В грязной, мрачной комнате, куда с трудом пробивался сквозь засиженные мухами окна свет, было даже приятней, чем дома в чистоте и порядке: свойственней. Наверно, в самом деле по Сеньке и шапка должна быть. Иногда предлагал кто-нибудь: пойти с повинной в милицию, признаться в краже, но молчать о Хысе, сказать, уехал он или удариться в бега — ищи нас свищи. Но говорили без веры, в голосах чувствовалось сомнение. Лишь Женька, бесконечно и бесцельно тасовавший карты, горячился, вскипал:

— Да бросьте вы паниковать, никто ни про что не узнает. Кто Хыся искать будет? Нет его — и не надо! Пропал — и хорошо! А если заподозрят, вызовут, наоборот, надо тюльку гнать: дел с Хысем не имели! Предлагал — да мы его подальше послали. Или такое затравить: по пьянке деньги показывал, говорил — намылиться хочет.

Я на это заметил, что утопленники всплывают. Женька настаивал на своем, злился, но не на паникерство наше, а на что-то другое: на себя, может быть, на неопределенность полнейшую, безысходность. Вдруг выкрикивал:

— Чего тогда сидите?! Идите, сдавайте себя ментам, идите!

Ответить ему было нечего. Я подумывал о признании, но пойти с повинной!.. Как подумаешь: надо встать, выйти из дома, сесть в автобус и поехать… Куда? В милицию! А потом все равно же тюрьма!.. Нет, завтра, послезавтра, только не сейчас. Жить хоть на помойке, хоть где-нибудь, питаться пусть отрубями, но на свободе!

Сидели мы, как кроты в норе, и будущее потихоньку нависало над нами: темнело, темнело, как прошедшая ночь, придавливало неминуемой расплатой. Отмотать бы пару месяцев назад — ах, как бы я прожил!.. Совсем подругому, совсем не так!..

А по улице бежали на реку стайками пацаны. Шли компаниями, парами, в одиночку — взрослые. Кое-кто уже откупался, в основном малышня… Замерзшие, в одних мокрых трусах, босые, они смешно дергались. Попадая ступнями на острые камушки, поспешали за катящимися впереди огромными баранками-камерами.

— Вы как хотите, а я плевал! — сорвался с места Женька.

Что-то, видно, ему удалось сломить, повернуть в себе.

— Что будет, то будет. Чему быть, тому не миновать! Как курицы на яйцах сидим тут. Что высиживаем? Может, последние дни на свободе. Толкаем тряпки, какие остались, и гуляем! Помирать, так с музыкой. Гуляем на всю катушку. Балда, доставай, что там у тебя за диваном!

— Гулять, гулять. Погуляли уже! — взбунтовался Валерка. — Думать надо. Должен же быть какой-нибудь выход.

— Выход есть, выход знаешь где…

— А правда, все равно же пропадет все… Хоть погудим!

— Правильно. Балда, доставай давай. Пошли к магазину.

Признаться, меня и самого подмывало желание стряхнуть с себя все тревоги. Катись они к лешему, и — пир горой, дым коромыслом! Но, когда Женька такое предложил, мне стало не по себе. Одна мысль о гулянке противной сделалась, к краденому прикасаться не захотелось.

— Погоди, мужики, — остановил я Балду и Женьку. — Торопиться тоже ни к чему, а то еще больше дров можем наломать. Придумать мы сейчас тоже, однако, ничего не придумаем. Подождем денек-другой, там видно будет.

— Чего ждать? Пока нас не схапают? — налетел на меня Женька.

— Сам же говорил: кто Хыся будет искать, кому он нужен? Пошли лучше купаться.

— Правда, что мы переживаем? Хыся нет, мы же теперь сами по себе, — сказал Валерка.

Мы спустились к лугу, который зеленым языком разлегся меж крайними огородами и рекой.

— Е-ка-лэ-мэ-нэ, е-ка-лэ-мэ-нэ! — воскликнул Женька, указывая на желтеющую средь зелени песочную яму, похожую на пятачок. — Гляди, Хысь лежит, нас поджидает!