Анджей Сапковский - Сезон гроз

• Название: Сезон гроз
• Автор: Анджей Сапковский
• Жанр: Фэнтези

В этой книге описывается история, произошедшая примерно за месяц жизни ведьмака Геральта из Ривии, профессионального истребителя чудовищ. Время действия — между событиями рассказов «Последнее желание» и «Ведьмак».

Книга эта о людях, о нелюдях и о чудовищах, живущих в чужом, выдуманном мире. Но когда ее читаешь, возникают яркие и четкие ассоциации с событиями в нашей реальности.

«Ведьмак. Сезон гроз» — особый роман в истории саги: не начало и не продолжение. Как пишет автор: «Сказание продолжается. История не заканчивается никогда…»

---

— Ты! Ведьминская зараза! Я вызываю тебя на поединок! Мы будем биться!

— Чтоб меня, дьявол. Отойди, Мозаик.

Из толпы вышел низкий и коренастый тип в кожаной маске и кирасе из cuir bouilli, укрепленной бычьей кожи. Тип, покачивая трезубцем в правой руке, внезапным движением левой руки развернул в воздухе с рыбацкую сеть, замахал и затряс ею.

— Я Тонтон Зрога, именуемый Ретиарием! Я вызываю тебя на бой, ведь…

Геральт поднял руку и ударил его Знаком Аард, вложив в него столько энергии, сколько мог. Толпа закричала. Тонтон Зрога, именуемый Ретиарием, взлетел в воздух и, дрыгая ногами, опутанный собственной сетью, снес собой прилавок с баранками, тяжело грохнулся о землю и с громким звоном врезался головой в чугунную статую сидящего на корточках гнома, не известно к чему выставленную перед магазином, предлагающим портновские аксессуары. Ваганты наградили полет громогласными аплодисментами. Ретиарий лежал, живой, хотя и подающий слабые признаки жизни. Геральт, не спеша, подошел и с размаху пнул его в область печени. Кто-то поймал его за рукав. Мозаик.

— Нет. Я прошу. Пожалуйста, нет. Так нельзя.

Геральт попинал бы «рыбака» еще, потому что хорошо знал, чего нельзя, что можно, а что необходимо. И спуску в таких делах не привык давать никому. Особенно людям, которых никогда не пинали.

— Я прошу, — повторила Мозаик, — не отыгрывайся на нем. За меня. За неё. И за то, что ты сам утратил.

Он послушался. Взял её за плечи. И взглянул в глаза.

— Я иду к твоей мэтрессе, — объявил он жестко.

— Это нехорошо, — покрутила она головой, — будут последствия.

— Для тебя?

— Нет. Не для меня.

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

Wild nights! Wild nights!

Were I with thee,

Wild nights should be

Our luxury![1]

Emily Dickinson

So daily I renew my idle duty

I touch her here and there — I know my place

I kiss her open mouth and I praise her beauty

And people call me traitor to my face.[2]

Leonard Cohen

Бедро чародейки украшала искусная, сказочно сложная и красочная татуировка, подробно изображающая полосатую рыбку яркой расцветки.

Nil admirari, думал ведьмак. Nil admirari.

*

— Не верю своим глазам, — сказала Литта Нейд.

*

В том, что произошло, в том, что вышло, как вышло, виноват он сам, и никто другой. На пути к вилле чародейки был сад, и он не смог удержаться от соблазна сорвать одну из растущих на клумбе фрезий. Он помнил запах, доминирующий в ее духах.

— Не верю своим глазам, — повторила Литта, стоя в дверях. Она вышла к нему сама, неуклюжего привратника не было. Может, у него был выходной.

— Ты пришел, я думаю, чтобы выругать меня за руку Мозаик. И принес мне цветок. Белую фрезию. Заходи, а то произойдет сенсация, и весь город наполнится слухами. Мужчина с цветком на моем пороге! Старожилы не припомнят ничего подобного.

На ней было свободное черное платье, сочетание шелка и шифона, легкие волны пробегали по нему при малейшем движении воздуха. Ведьмак стоял, смотрел, все еще с фрезией в протянутой руке, заставлял себя улыбнуться, и никак не мог. Nil admirari, повторял он мысленно максиму, которую помнил из Оксенфурта, университета, где видел ее на картуше над входом на кафедру философии. Мысленно повторял эту максиму все время, пока шел к вилле Литты.

— Не ругай меня, — она взяла фрезию из его пальцев. — Руку девушке я исправлю, как только она придет. Безболезненно. Может быть, даже извинюсь. Извинюсь перед тобой. Только не ругай меня.

Он покачал головой и снова попытался улыбнуться. Не получилось.

— Интересно, — она приблизила фрезию к лицу и впилась в него своими нефритовыми глазами, — ты знаешь символику цветов? И их секретный язык? Ты знаешь, о чем говорит эта фрезия, и вполне сознательно передаешь мне ее послание? Или этот цветок взят чисто случайно, а послание… Подсознательное?

Nil admirari.

— Но это не имеет значения, — она подошла к нему, очень близко. — Или потому, что ты четко, сознательно и целенаправленно сигнализируешь мне, чего ты хочешь… Или ты скрываешь желание, которое твое подсознание выдает. В обоих случаях я должна тебя благодарить. За цветок. И за то, что он говорит. Спасибо. Я тебя отблагодарю. Подарком или как-нибудь иначе. Вот этот шнурочек… Потяни за него. Смелее.

Что я делаю, подумал он, потянув. Плетеный шнурок плавно выскользнул из ряда отверстий. До самого конца. А потом шелк и шифон стекли с Литты как вода, мягко нагромождаясь вокруг ее лодыжек. Он на мгновение закрыл глаза, ее нагота поразила его, как внезапная вспышка света. Что я делаю, думал он, обнимая ее шею. Что я делаю, думал он, ощущая вкус коралловой помады на ее губах. То, что я делаю, абсолютно лишено какого-либо смысла, думал он, осторожно направляя ее к комоду в патио и усаживая на малахитовую крышку.

Пахло фрезией и абрикосом. И чем-то еще. Может мандарином. Может быть, ветивером.

Какое-то время это продолжалось, но потом комод начал довольно сильно шататься. Коралл, крепко обнимая его, ни на миг не выпускала фрезию. Запах цветка не перебивал ее запаха.

— Твой энтузиазм мне льстит, — она оторвала губы от его губ и только потом открыла глаза. — И очень радует. Но у меня есть кровать, ты знаешь?

*

Действительно, у нее была кровать. Огромная. Просторная, как палуба фрегата. Она повела его туда, и он последовал за ней, не в состоянии насмотреться. Она не оглядывалась. Не сомневалась, что он следует за ней. Что без колебаний пойдет туда, куда она его поведет. Не отрывая глаз.

Кровать была огромная, с балдахином, постельное белье было шелковым, а простыня сатиновой.

Использовали кровать, всю, без преувеличения, целиком, во всех отношениях, каждый дюйм. Каждую пядь постели. И каждую складочку простыни.

*

— Литта….

— Можешь называть меня Коралл. Но сейчас ничего не говори.

Nil admirari. Запах фрезии и абрикоса. Рыжие волосы разбросаны по подушке.

*

— Литта….

— Можешь называть меня Коралл. И можешь сделать мне это еще раз.

*

Бедро Литты украшала искусная, сказочно сложная и красочная татуировка, подробно изображающая полосатую рыбку яркой расцветки, с огромными плавниками треугольной формы. Эти рыбки называются скаляриями, богачи и снобы-нувориши обычно содержат их в аквариумах и прудах. Для Геральта, и не только для него, эти рыбки всегда ассоциировались со снобизмом и претенциозной помпезностью. Поэтому его удивило, что Коралл выбрала именно такую, а не другую татуировку. Удивление длилось недолго, понимание пришло скоро. Литта Нейд внешне выглядела молодой, да, совсем молодой. Но татуировка была сделана в годы ее реальной молодости. В те времена, когда привезенные из-за моря рыбки скалярии были действительно диковинкой, привлекающей немногочисленных богачей, выскочки еще не выскочили, и им было не до аквариумов. Ее татуировка, как метрика, думал Геральт, лаская скалярию кончиками пальцев. Интересно, что Литта до сих пор носит ее, вместо того, чтобы магически удалить. Но, думал он, перемещая ласки в отдаленные от рыбы районы, это приятная память о молодости. Не так легко избавиться от такого сувенира. Даже если он устарел и стал тривиальным.

Он приподнялся на локте и стал внимательно искать на ее теле другие, не менее ностальгические метки. Не нашел. Он и не рассчитывал на это, просто захотелось проверить. Коралл вздохнула. Ей, видимо, надоели абстрактные и малоэффективные странствия его руки, она схватила ее и целенаправленно потянула в конкретное место, единственно правильное по ее собственному мнению. И очень хорошо, подумал Геральт, привлекая волшебницу к себе и погружая лицо в ее волосы. Подумаешь, полосатая рыба. Как будто нет более важных вещей, которым стоит уделить внимания. О которых стоит думать.

*

Может и модели парусников, проносились у Коралл хаотические мысли, когда она с трудом восстанавливала прерывистое дыхания. Может быть, и фигурки солдатиков, может, ловля рыбы на искусственную муху. Но то, что имеет значение… Что действительно имеет значение… Это — как меня обнимают.

Геральт обнял ее. Так, как будто его руки были всем миром.

*

В первую ночь они спали мало. И даже когда Литта засыпала, ведьмаку уснуть было сложно. Она обняла рукой его талию так крепко, что он едва мог дышать, а ногу свою перебросила через его бедра.

Во вторую ночь она уже не была такой собственницей. Не удерживала и не обнимала его так сильно, как раньше. Видно, уже не боялась, что утром он сбежит.

*

— Что-то ты задумался. Мина у тебя слишком суровая и мрачная. Причина?

— Обдумываю… Хм… Натурализм наших отношений.

— Что именно?

— Я сказал, что. Натурализм.

— Ты использовал, кажется, слово «отношения»? В самом деле, удивительно емкое семантическое понятие. У тебя, как мне кажется, посткоитальная тоска. Состояние, на самом деле, естественное, присущее всем высшим существам. У меня самой, ведьмак, тоже какая-то странная слеза на глаза лезет… Ладно, ладно. Шучу.