Владислав Крапивин - Стальной волосок

• Название: Стальной волосок
• Автор: Владислав Крапивин
• Издательство: Эксмо
• Жанр: Детская фантастика
• Год: 2009
• ISBN: 978-5-699-38782-3

Перед вами — сборник новых произведений классика русской фантастики и лауреата множества литературных премий, тюменского автора Владислава Крапивина.

Фантастическая сказка, давшая название сборнику, рассказывает о далеких временах Крымской войны. Бриг «Артемида» отправляется в секретный рейс из Санкт-Петербурга в Гавану, чтобы доставить документы, могущие повлиять на исход войны…

Продолжение этой истории вы узнаете в романе «Гваделорка», который рассказывает о современных школьниках, разгадывающих сложные и запутанные тайны прошлого.

---

Над заборами стояли черные высоченные ели…

Дальше потянулись штабеля бревен с нависшими над ними эстакадами, ангары с лодками на крышах, какие — то строения с башенками, похожими на пароходные рубки. Сильно запахло мокрой древесиной, горькой корой.

— Это старый ДОК, — шепнула Ване Лорка.

— Что?

— Деревообделочный комбинат…

«Я столько всего еще не знаю в Турени…» — подумал Ваня.

За доком попали к излучине реки, от нее по ржавым рельсовым путям взяли влево, оказались между заброшенными кирпичными корпусами, перешли вброд ручей по имени Бархотка, продрались через поросшую исполинским репейником пустошь и наконец вышли к высоким полусухим березам.

Все было, как рассказывал Квакер.

Среди берез был виден каменный обелиск. Вернее, его верхушка. Внизу непроходимо переплелись шиповник, все тот же репейник и похожий на мангровые заросли ольховник. Среди этой чащи, конечно же, коварно гнездилась крапива нескольких сортов.

— Мамочки! — сразу завизжала сунувшаяся вперед Лика.

— Пусти! — сурово велел Тростик, подобрал палку и, сцепив зубы, начал прорубать для Лики проход. Остальные мальчишки тоже нашли палки и врубились в джунгли (и Ваня тоже взвыл «мамочка!», только про себя).

— Лорка, не суйся в сторону, иди точно за мной.

— Я точно, только… Ай!

Все — таки пробились. Расчесывая ноги, встали перед обелиском. На нем было много имен с одинаковой фамилией: «Максаровъ», «Максарова». Рядом с памятником лежало несколько чугунных и каменных плит. Тоже Максаровы. Ваня — из уважения к семье, которая воспитала Гришу Булатова — попытался прочитать все имена, но было их слишком много. А Квакер поторопил:

— Идите сюда… — Он окликал ребят со стороны. Раздвигал кусты в нескольких шагах от них. — Смотрите, вот…

Но смотреть пока было нечего. Маленькую плиту почти целиком закрывала трава с зонтиками желтых цветов. Цветы и стебли не стали рвать, лишь сильно раздвинули, чтобы прочитать буквы. Наклонились над чугуном. И стали разбирать полусъеденную бурыми лишаями надпись.

Вот что было на плите:

Отрокъ Аггей Полыновъ

Скончался 18 iюня 1854 года

восьми лҍтъ отъ роду

Господь да пригрҍетъ его добрую душу

А ниже, под похожей на снежинку звездочкой, было написано еще:

Агейка, мы тебя помним

Лорка вдруг встала на край плиты коленками и принялась ладонями стирать с чугуна пятна и пыльный налет.

— Подожди… — шепнул Ваня. Сломил в сторонке несколько ольховых веток. Стал обметать плиту. Потом выпрямился.

Все стояли и молчали. Федя и Андрюшка вдруг разом, как по команде, перекрестились. И Никель вслед за ними. Без всякого смущенья. Тогда перекрестились и остальные. Кто — то привычно, кто — то неумело. Ваня вообще осенял себя крестом первый раз в жизни. Он был крещен во младенчестве, но его алюминиевый крестик лежал в маминой шкатулке с документами, а в храмах Ваня бывал всего два раза — в кремлевских соборах с экскурсиями. И Бог ему представлялся чем — то вроде единого энергетического поля, о котором иногда говорил дед. Но сейчас Ваня соединился со всеми в подступившей печали и жалости к восьмилетнему мальчишке. Не все ли равно, что незнакомый Агейка жил в позапрошлом веке. У смерти нет времени и нет никаких дат…

— А все же… кто это такой? — шепотом сказала Лика.

— Как кто? Агейка… — тихо отозвалась Лорка.

— Да… но это не мальчик с острова. Не Максаров, не Булатов… Полынов.

— Ну и что? — угрюмо отозвался Квакер. — Могли дать любую фамилию при крещении. Он же был не православный, здесь наверняка крестили заново. Тогда с этим было строго…

Никель, как Лорка, встал коленками на край плиты и словно прислушался к чему — то. Потом оглянулся. Качнул головой.

— Нет, Агейка не мальчик с острова…

— Почему? — сразу спросили Трубачи.

— Ну, посмотрите же. Он умер за три дня до того, как «Артемида» прошла по Соленой реке…

— А ведь и правда… — вырвалось у Вани. И он посмотрел на Квакера. Квакер кивнул, отошел к обелиску и начал там ходить среди плит. «Чего это он?» — подумал Ваня. Но больше никто не удивился. Ждали. Квакер подошел и как — то виновато сообщил:

— Больше здесь нет детских могил. Вернее, одна еще есть, но какой — то годовалый младенец… — И он снова встал над плитой.

— Значит, мастер Павел Кондратьевич в самом деле твой предок, — напомнил Ваня. Квакер глянул исподлобья:

— Ну, да… А этого Агейку все равно жаль… Будто в чем — то виноватые перед ним…

Ваня сказал:

— Наверно, славный был. Написано: мы тебя помним. Наверно, друзья написали. Взрослые ведь не напишут «Агейка»…

— Написали, что помнят… А теперь никто уже не помнит… — Еле слышно проговорила Лорка. И встала поближе к Ване.

— Мы будем помнить, — сказал Федя Трубин. — Он же помог нам разгадать тайну…

— Да и не в этом дело, — добавил Никель. — Будем, вот и все…

— И будем приходить, да? — живо спросил Тростик. И посмотрел на Лику. И она кивнула: да…

— А теперь давайте почистим все, — предложила Лика. — Только не рвите сильно траву, пусть растет…

— Не будем рвать, — согласился Никель и присел, раздвинул стебли. — Ребята, смотрите — ка! Повилика…

4

На обратном пути задержались у Бархотки. Долго бултыхали в прохладных струях изжаленными ногами. Потом здесь же, на берегу, расселись на брошенных бетонных блоках — они были теплые, как печки. Буйно цвел иван — чай, в нем гудели шмели. Трещали невидимые кузнечики. Над пустыми цехами висел бледненький, потерявшийся в дневном небе месяц.

Лика раскрыла сумку, которую тащили на палке трудолюбивые Трубачи. В сумке нашлись две бутылки кваса и мягкие пироги с картошкой — гостинец Евдокии Леонидовны, Андрюшкиной бабушки. Пирогов было по штуке на брата. Лишь про Матубу Евдокия Леонидовна не вспомнила, но теперь ему отломили каждый по кусочку, а Тростик отдал половину.

— Я стараюсь есть поменьше…

— Ага, поменьше! Арбуз — то вон как уписывал недавно, — заметил Федя.

— От арбузов не толстеют.

Подниматься и шагать дальше никому не хотелось. Ленивое было настроение и задумчивое такое. И… слегка тревожное. Хотя и непонятно отчего.

Лика раскрыла твердую черную папку, с которой не расставалась нигде. Села в сторонке, стала что — то набрасывать карандашом на листе. Андрюшка осторожно подошел, стал сбоку.

— Брысь, — сказала Лика.

— Ну, я чуть — чуть. Одним глазком…

— Я что сказала!

— Жалко, да?

— Не жалко, а не люблю, когда дышат за шиворот… Нарисую — покажу.

Нарисовала она быстро. Положила открытую папку рядом на бетон, расслабленно откинулась, глянула. Не то чтобы приглашающе, но в смысле «можно». Андрюшка приблизился кошачьими прыжками. Посмотрел.

— Ай… — сказал Андрюшка. — Ух ты… Ребята, посмотрите…

Все и так уже стояли рядом.

У Лики был талант. Двумя — тремя движениями карандаша она умела удивительно похоже изобразить любой предмет, любое существо: бродячего кота на заборе, козу в лопухах, потерянную сандалетку рядом с шиной самосвала, дерущихся воробьев, малышей на качелях, ныряльщиков на палубе баржи… И до того здорово! Всего несколько линий, а точность — как на фотоснимке! Только портреты знакомых ребят она не рисовала, говорила, что не умеет. Хотя Тростика (очень похожего) было у нее полным — полно в альбоме, но он — исключение. На нем Лика «набивала руку»…

А сейчас на листе был именно портрет. Правда, незнакомый. Но… в то же время знакомый. Казалось, что все не раз встречали этого мальчонку — круглолицего, лопоухого, с перепутанными длинными прядками, с дыркой от выпавшего зуба под удивленно приподнятой губой. С крупными конопушками на переносице и на щеках. С глазами, в которых искорка улыбки и… скрытое беспокойство…

— Агейка? — шепотом спросил Андрюшка.

Лика кивнула. Впрочем, и так всем ясно было, что это Агейка.

— В точности такой… — шепнула Лорка. И каждый был согласен, что «в точности такой» — восьмилетний Агейка Полынов, бегавший полтора века назад по тем же улицам, что они. Он просто не мог быть никаким другим…

— Лика, а ты можешь нарисовать еще такого же? — вдруг напряженно спросил Никель. — Только чтобы он не просто так, а слушал раковину. Морскую. Будто ловит отдаленный шум…

Лика секунды две смотрела Нику в лицо. И ничего не спросила. Взяла еще один лист. Повторить рисунок ей ничего не стоило, две минуты — и готово. Еще один улыбчиво — тревожный Агейка. Только у левого Агейкиного уха карандаш остановился.

— А раковина, она какая?

— Большая, закрученная. С зазубренным краем. Край чуть отодвинут от щеки…