Валерий Гусев - Мстители двенадцатого года

• Название: Мстители двенадцатого года
• Автор: Валерий Гусев
• Жанр: Исторические приключения
• Год: 2012
• ISBN: 978-5-4444-0203-0

1812 год. Великая армия Наполеона Бонапарта вторглась в пределы Российской империи с твердым намерением — победить. Но не тут-то было! Борьбу с захватчиками с самого начала повели не только регулярные части, но и партизанские отряды.

Поручик гусарского полка Алексей Щербатов назначен командиром летучего отряда с заданием: тревожить фланги и тылы противника, дабы по мере сил сдерживать его продвижение, а также противодействовать ограблению мародерами русского населения. А накануне главного сражения под Бородино эскадрон Щербатова становится ядром отдельной сводной партизанской бригады самого Дениса Давыдова и уходит в свой первый рейд… под видом французских кирасир!

---

Император взмахнул рукой. Дивизия Фриана направилась к мостам. И вскоре вся очутилась на вражеском берегу. Солдаты дружно выразили свою радость. Они будто хотели сказать: “Мы на земле неприятеля. Теперь наши офицеры не станут препятствовать нам кормиться за счет жителей!”

Хочу здесь заметить для тех, кто когда-то коснется этих записок, что согласно предписанию Императора, в войсках поддерживалась строгая дисциплина. Императорские прокламации постоянно призывали солдат относиться к прусскому населению так, будто наша армия находилась на земле Франции. Начальство постоянно применяло усилия к удержанию солдат от грабежей, мародерства и насилия, однако говоря: “Когда вы будете на русской земле, вы будете брать все, что захотите”»…

Сам Император открыто обещал своим маршалам:

— Москва и Петербург будут вам наградой. Вы найдете в них золото, серебро и другие драгоценности. Вы будете господствовать над русским народом, готовым раболепно исполнять все ваши повеления.

Что ж, война — это проклятие человечества. Но победителю она сулит щедрые дары.

Первый город на большом пути. Большое разочарование. Получен приказ — не впускать в город ни солдат, ни офицеров, ни даже генералов; город предоставлен в распоряжение императорской гвардии. Мы стали биваком по дороге в Вильну, в сосновом лесу, а гвардия между тем грабила магазины и частные дома. Жители разбежались, не оказывая радушия, неся перед нами страх и уныние по окрестностям.

Император продолжает давать щедрые обещания, которые возбуждают солдат и подвигают их на величайшие жертвы».

Из дневника Ж.-О. Гранжье

Алексей встрепенулся от легкого стука в дверь и ласкового шепота Бурбонца:

— Барин, ваша светлость, до вас казак прискакал. Не иначе с депешей. Очень строго просит.

Алексей встал, сладко потянулся, прислушался к говору внизу и к звуку рояля; вспомнил, что его ждет сегодня что-то очень хорошее. Ах, да! Мари сегодня будет. И уж он по-гусарски потребует от нее верного слова.

— Барин, — опять за дверью прошептал старик лакей, — что-то неладное. Уж батюшка ваш встрепенулся. В чулан полез, где отродясь не бывал.

Алексей вскочил, обулся — отчего-то тревожно замерло и вновь, уже быстрее, застучало сердце. Спустился вниз, вышел на крыльцо. Вплотную к нему, припав щекой к морде взмыленной лошади, стоял, от усталости нетвердо, немолодой казак, есаул Волох из его фуражирского отряда.

— Чего тебе? — Алексей не сдержал сладкий зевок.

— Ваша светлость господин поручик, от Москвы вестовой прибыл. Велено срочно ворочаться в полк.

— Да что за нужда?

Есаул огляделся по сторонам, оставил лошадь, шагнул поближе, не выпуская из рук повод:

— Сказывают, война.

— Что ты врешь? Ты пьян?

— Как не то!

— Да с кем война-то? — Алексей еще не мог поверить в дурную весть.

— Сказывали, с французом.

— С этим, что ли? — краем глаза Алексей приметил то ли Жана, то ли Жака вновь под руку с Оленькой.

— Кабы с этим, что ж… Сморчок. Щелком пришибить можно. Коли нужда придет.

Алексей глянул внимательно, ровно запомнить зачем-то хотел — сердце вдруг подсказало. Сморчок-то сморчок: такого не то что сабельным ударом, хлыстом перебить можно. Однако интересен. Светлые пустые глаза, хищные губы под ровными острыми усиками. Строен, не надо спорить. Легкая походка. Во всем глядит европейское обхождение, особенно успешное с дамами и девицами. Во всех движениях, в изгибе губ и бровей — порочная алчность к женским прелестям…

Алексей стряхнул наваждение.

— Лошадьми, фурами распорядились?

— Все по чину, Лексей Петрович. Как прибудете — выступаем.

— Что, повоевать охота? — безразлично спросил Алексей, глядя на въезжавшие в ворота одна за другой коляски и кареты. В которой из них Мари Гагарина? Успеет ли повидаться? И кивнул на ответ есаула:

— На то мы и государевы воины. Даром хлеб солдатский не жуем. — Потоптался на месте. — Ваша светлость, — фамильярно положил руку на рукав, — коньку моему овсеца бы да левую заднюю посмотреть, похоже потеряли подкову. И то сказать — дым столбом — скакали.

Алексей кивнул:

— Иди-ка, братец, на кухню. Там тебя покормят и чаркой порадуют. А за лошадь я распоряжусь.

Алексей вернулся в комнату, накоротке собраться. На диване скорбно сидел отец, держа на коленях длинную старую шпагу. Поглаживал ножны сухой, еще твердой рукой. Встал, вытянулся:

— Я все знаю, Алеша. В добрый час постоять за родину. — Голос его дрожал, не старчески — от волнения. — Вот, прими, — протянул двумя руками вперед старинную шпагу. — Сам Александр Василич за доблесть мою и отвагу в бою пожаловал.

Алексей сердцем тронулся, принял шпагу, чуть вытянул из ножен, прижался губами к холодному клинку.

— Благодарствуй, батюшка. Однако шпага мне по чину и по строю не положена.

— Знаю. В бой с ней не скачи. Пущай, сынок, в обозе за тобой ездит. Мне так спокойнее будет. И матушке утешнее, она в эту шпагу верит.

Алексей обнял отца, его худые плечи, дрожащие от сдерживаемого плача. Сам едва сдерживая слезы.

— Француз, он хлипкий, Алеша. Он в залах шаркун, ты его не опасайся, смело бей.

Храбрился старый воин, не шибко старый еще отец. Он не француза-шаркуна боялся. Он боялся сына потерять, радость и опору в старости. Что ж, дворяне издавна — служивые люди. Им вольная воля, когда мир и согласие с другими державами, а коли грянула гроза — отдай свою жизнь смело и без сожаления. С гордостью и честью. Для того и держит тебя государь.

— Матушка знает? — у Алексея дрогнул голос.

Отец, чтобы сгладить волнение, хрипло рассмеялся:

— Она, поди, решила, что Бонапартий на нас войной пошел из-за того француза, что я со двора турнул. Под зад ему. — Отец замолчал, стал серьезен. — Вот и вы, добры молодцы, турните супостата. Саблей в брюхо, коленом под зад. Послужите государю, обороните отчизну.

Двери распахнулись, влетела княгиня. В слезах, с распахнутыми руками. Обхватила сына, прижала к себе, словно решила никому не отдавать. Была бы в своей воле, так и заголосила бы по-простому: «Не пущу!» Жадно целовала, мочила лицо обильной слезой, лихорадочно шептала: «Алеша, Алеша…»

— Матушка, — отец положил ей руку на голое розовое плечо, сказал и мягко, и твердо: — Матушка, он не токмо сын твой, он сын отчизны, воин ее. Благослови и отпусти с миром, жди с победой.

Княгиня прерывисто всхлипнула, дрожащей рукой перекрестила сына:

— С Богом!

Алексей поцеловал ей руки, с болью заметил, как от этой минуты молодое лицо матушки стремительно начало приобретать черты, более свойственные ее годам. Понял: молодость уходит не временем, а испытаниями. Болью и тревогой.

— Волох! — крикнул Алексей в распахнутое окно. — Седлай!

— Постой, Алеша, — придержал его отец. — Я сам.

— Оседлаешь? — удивился Алексей.

— Распоряжусь. — Отец, бережно приобняв княгиню, вышел вон.

— Матушка, что он задумал?

— Сюрприз приготовил, — слабо улыбнулась Наталья Алексеевна. — Теперь узнаешь. — Она быстро вышла, прикрывая глаза ладонью.

Алексей кинул прощальный взор, расставаясь со своей обителью, надеялся сохранить ее в благодарной памяти. Шагнул было к порогу, вернулся, взял с бюро статуэтку, покачал в руке и ахнул ее головой об край стола…

Алексей вышел на заднее крыльцо. Чуть в стороне, под старыми липами, Волох, уже верхом, придерживал его лошадь, а рядом с ней приплясывал в нетерпении тонкими ногами гнедой красавец жеребец. Горбоносый, с большими пугливыми глазами, с волнистой короткой гривой, больше похожий на трепетного оленя, чем на строевого коня. Отец стоял поодаль, любовался.

— Это кто? — с восхищением выдохнул Алексей.

— Это Шермак. Это тебе мой подарок, по случаю производства в чин. Хотел его в полк послать, да тут ты сам кстати пожаловал. Бери, Алеша. Шермак тебе послужит.

— Шермак? — Алексей припомнил. — Любимый конь Суворова так звался?

— Именно. — Отцовские глаза то ли слезились, то ли, смеясь, светились. — Сам пестовал, сам выезжал. Гордый, но послушный. Плетью не понужай, только словом.

Алексей подошел поближе, протянул руку. Шермак доверчиво потрогал ее мягкими теплыми губами, шумно выдохнул в ладонь.

— Хорош? — спросил отец. — А резов-то! Ну, сам увидишь. Береги его, Алеша, и он тебя сбережет.

Резво прискакала Оленька. Запыхалась, раскраснелась, растрепалась, разметала ленты и локоны. Ровно кто за ней гнался. Глаза горят восторгом и бескрайним детским любопытством.

— Алеша! Мари приехала! Побежали!

Волох сумрачно, с сочувствием посмотрел им вслед.

— Ваше сиятельство, — спросил он отца, — как дальше будем? Пора ведь, служба ждать не любит.