Феридун Тонкабони - Избранные рассказы

• Название: Избранные рассказы
• Автор: Феридун Тонкабони
• Издательство: Радуга
• Жанр: Классическая проза
• Год: 1985

Феридун Тонкабони (род. в 1937 г.) принадлежит к молодому поколению прогрессивных персидских писателей. Основная тема рассказов, включенных в сборник, — проблемы времен правления шаха Мохаммеда Реза Пехлеви: коррупция, инфляция моральных и нравственных ценностей в условиях ускоренной буржуазной модернизации общества, судьба «маленького человека», беспомощного в мире, где правит чистоган.

---

Машина тем временем свернула на Ванакское шоссе и влилась в поток мчащихся автомобилей…

На обратном пути он снова молчал, и тут я хорошенько его разглядела. Лицо неполное, но крупное. Из-под густых, нависших, словно нахмуренных, бровей блестят большие карие глаза. Рот плотно сжат, как будто он сомкнул зубы. В ушах торчат волоски. Мне очень хотелось выщипать их по одному, пощекотать его, расшевелить. Возраст? Думаю, тридцать, тридцать пять, а может быть, и все сорок. Порой казалось, что ему нет и тридцати, а то вдруг он выглядел сорокалетним. Я призналась себе, что он мне очень нравится, хотелось всегда быть с ним рядом.

Когда мы въехали в город, он спросил:

— Куда теперь собираешься?

— Домой! — ответила я.

— А где он, твой дом?

Я дала ему адрес Батуль, там он и высадил меня. Расставаясь, он вложил мне в руку несколько двадцатитумановых бумажек.

— Давай закурим! — не выдержала я.

Он вынул нераспечатанную пачку, протянул мне.

— Не надо, мне только одну! — сказала я.

— Бери, бери, у меня еще есть!

Когда машина отъехала, я пересчитала деньги. Оказалось — пять бумажек по двадцать туманов. Я обрадовалась. А сигареты бросила в канаву, всю пачку. От злости.

В ту же ночь я увидела во сне, будто мы с ним стоим во дворе у заросшего тиной бассейна, из которого несет гнилью. Он по одну сторону, я — по другую. Он мне улыбается, я хочу подойти к нему, но он вдруг пинает меня ногой, и я падаю в тину. Тут я проснулась и заплакала. Очень было обидно: вместе пили, курили, разговаривали, а вот захотела быть рядом с ним, так он меня ударил, оттолкнул. И хотя это во сне было, хорошенько поразмыслив, я решила, что он и наяву поступил не лучше!

Из сборника «Пешка», Тегеран, 1966

Дядюшка

Послышался стук в дверь, я распахнул ее, и глазам предстала картина, которую мне доводилось видеть не чаще раза в год, и тем не менее хорошо знакомая и дорогая моему сердцу.

— Мамочка, дядюшка приехал! — в восторге завопил я.

Дядюшка протянул мне руку, потом нагнулся, поцеловал и, передавая бидон (я знал, что он полон масла), сказал:

— Возьми-ка это, а я захвачу остальное.

В руках у него был облезлый чемодан, рядом стоял мешок риса и ящик с апельсинами. Я побежал в кухню и, ставя бидон на пол, еще раз крикнул:

— Мамочка, дядя приехал!

Когда мама вышла навстречу дяде, он уже перенес ящик и держал в руках мешок с рисом. Пока они здоровались и расспрашивали друг друга о здоровье, я приволок в коридор дядюшкин чемодан. А когда очередь дошла до здоровья всех близких и дальних родственников, я, сгорая от нетерпения, побежал на кухню за щипцами для сахара и с решительным видом полководца, ринувшегося в атаку, подступил к ящику с апельсинами. Я искал в крышке щель, чтобы поддеть какую-нибудь дощечку и вскрыть ящик. Но он был сколочен на совесть, и щипцы с лязгом срывались, отламывая лишь щепки. Дядя, видя мои напрасные усилия, отобрал у меня щипцы, внимательно оглядел ящик и отыскал дощечку, которая едва заметно выступала. Он постучал по ней снизу щипцами (интересно, зачем он это делал?), дощечка приподнялась, дядя ловко поддел ее и оторвал. Раздвинув стружку, он вынул крупный апельсин и протянул его мне. Я благодарно улыбнулся и поспешил на кухню за ножом. Расправившись с апельсином, я снова вернулся к ящику. Дядюшка сидел в комнате. Он уже успел выпить чай, который приготовила ему мама, и теперь, покуривая сигарету, подсматривал за мной. А я рылся в ящике, пока на дне не обнаружил сладкие лимоны с тонкой золотистой кожицей. Я не любил лимоны. Их трудно было чистить, поэтому я ел их прямо с кожицей, и они были горькими. Мне очень хотелось съесть еще один апельсин, но я боялся, что мама будет ругаться.

— А мандаринов нет! — громогласно объявил я, выложив из ящика все содержимое.

— Почему же, и мандарины есть, сейчас угощу тебя, — послышался дядюшкин голос.

Он встал и, тяжело ступая (топ, топ), подошел ко мне. У дяди был громкий голос и тяжелая походка. Мама говорила: это потому, что на севере земля сырая и звука шагов не слышно, а еще люди там все время проводят в саду и в поле и привыкли разговаривать громко. Дядюшка открыл чемодан. Среди одежды и постельных принадлежностей лежали мандарины и грейпфруты. Мелкие и крупные мандарины с отстающей от мякоти, словно припухшей, кожей (тронь ее — и будет вмятина) легко чистились, и поэтому я любил их. Дядя дал мне два мандарина, а остальные (каждый был украшен двумя зелеными листиками) разложил на полу возле ящика с апельсинами.

* * *

У моего отца было два брата, старший и младший. Оба они жили на севере. Отец еще ребенком попал в Тегеран — да так там и остался. Его старший брат, которого я видел только один раз в жизни, много лет учился в Наджафе[17], и поэтому в семье его звали ага Наджафи. Однажды, когда мы с братом играли во дворе, кто-то постучал в ворота. Мы открыли, на пороге стоял человек в абе[18] и чалме.

— Ага дома? — спросил он нас.

— Нет. Он еще не вернулся с работы, — ответили мы.

— Тогда скажите, что приходил Наджафи! До свидания! — И ушел.

Мы вернулись к своей игре, а мать, вышедшая на стук, спросила:

— Кто это приходил?

— Какой-то господин, спрашивал отца.

— Он не назвался?

— Назвался. Сказал: «Приходил Наджафи».

— Так это ж ваш дядя! — всплеснула руками мать. — Почему вы не пригласили его в дом?

— Откуда мы знали?

Мы бросились догонять гостя, но его уже и след простыл, а через несколько лет он умер в своем родном городе.

Я никак не мог поверить, что этот чужой человек был моим дядей. Для меня дядей был младший брат отца, который навещал нас раз в год, обычно в конце осени или начале зимы, закончив работы в саду и поле. Его приезд был всегда неожиданным.

— Наверно, скоро дядя приедет! — говорил я, когда подходило время, и ждал — день, два, три. Потом забывал о дяде и вдруг, придя однажды из школы, слышал знакомый громкий голос, а в коридоре обнаруживал ящик с апельсинами и неизменный бидон с маслом, солоноватым на вкус.

— Почему оно соленое? — спросил я как-то.

— Специально присаливают, чтобы не испортилось! — ответил он.

Еще он привозил целый мешок риса. Но больше всего меня привлекал его облезлый чемодан, в котором всегда были мандарины. Оттуда же он вынимал и лепешки ширмал[19], мягкие-премягкие. Даже потом, когда они черствели так, что не разжуешь, мы с братом уписывали их за обе щеки. Я любил слушать беседы дяди с отцом. Говорил обычно дядя, рассказывал о знакомых, о том, что произошло в их провинции за год. Отец же больше слушал. Когда дядя говорил, быстро и энергично, сдабривая свою речь мазандеранскими[20] пословицами и поговорками (он не забывал объяснять мне их смысл), казалось, что он сердится. Дядюшка гостил у нас пять-шесть дней, а то и неделю. У него в городе были какие-то свои дела, и поэтому, случалось, он не приходил ночевать.

— Ну, — вздыхала мама, — дядя опять отправился бродяжничать!

Появлялся он на другой день утром или под вечер. Оказывалось, что он ходил к знакомому земляку-торговцу, которому сбывал свой товар, и заночевал у него. Навещал он и других земляков. В те дни, когда дядюшка оставался дома, а мы были в школе, он спал до нашего возвращения. Дней через пять или через неделю он вечером прощался со взрослыми, целовал детей и рано утром, со звонком будильника, заведенного отцом, вставал и уезжал. До следующего года.

В своих вечерних беседах с дядюшкой, насколько мне помнится, отец неизменно сетовал на летнюю жару, а дядя уговаривал его провести лето у него. Отец ссылался на занятость по службе, но я-то знал, что он просто не любит переездов. Во всяком случае, нам все никак не удавалось побывать у дяди. Но однажды мы наконец решились и двинулись в путь. Проехать в имение дядюшки на машине было невозможно — туда и верхом с трудом добирались. Находилось оно в лесу, высоко в горах. По рассказам, там было так холодно, что приходилось топить даже летом. Было решено, что дядюшка вместе с женой и детьми спустится в Марзунабад[21], и мы все вместе поедем в одну из близлежащих деревень.

Это было самое удивительное и незабываемое воспоминание моего детства! У меня сладко замирало сердце, когда автобус, оставив позади узкий туннель Кандеван, поднялся на перевал Хезарчам, и оттуда открылся вид на ущелье и окружавший его со всех сторон лес. Грузовики, полные угля, медленно, со стоном поднимались вверх. Уступая нам дорогу, они жались к скалам, а автобус, сторонясь их, кренился набок, и меня охватывал ужас — казалось, мы вот-вот свалимся в пропасть.

Наконец мы прибыли в Марзунабад, где нас ждал дядюшка с домочадцами. Все вместе мы погрузились в другой автобус, который ехал в Хасан-кейф, деревню в двух фарсангах[22] от Марзунабада. В стареньком, битком набитом автобусе стоял неумолчный гомон. Плакали дети, что-то быстро-быстро говорили по-мазандерански мужчины в войлочных шапках и женщины в шароварах. Кругом громоздились деревянные ящики, мешки, корзины. Нам почтительно уступили несколько мест, и автобус тронулся. Вскоре начался дождь, окна запотели. Дорога извилисто шла вверх, натужно ревел мотор, галдели пассажиры, а мать все волновалась, как бы чего не случилось, потому что водитель из-за дождя не видит дороги. Мне казалось, что нас сунули в большой деревянный ящик, засыпали опилками и заколотили досками. Мы задыхались от духоты, но было необыкновенно весело. Дядя, уставший от тесноты и шума, принялся передразнивать крестьян, бестолково толкавшихся и галдевших в переполненном автобусе. Мы так и покатывались со смеху.