Соломон Нортап - 12 лет рабства. Реальная история предательства, похищения и силы духа

• Название: 12 лет рабства. Реальная история предательства, похищения и силы духа
• Автор: Соломон Нортап
• Жанр: Проза
• Год: 2014
• ISBN: 978-5-699-71831-3

В 1853 году книга «12 лет рабства» всполошила американское общество, став предвестником гражданской войны. Через 160 лет она же вдохновила Стива МакКуина и Брэда Питта на создание киношедевра, получившего множество наград и признаний, включая Оскар-2014 как «Лучший фильм года».

Что же касается самого Соломона Нортапа, для него книга стала исповедью о самом темном периоде его жизни. Периоде, когда отчаяние почти задушило надежду вырваться из цепей рабства и вернуть себе свободу и достоинство, которые у него отняли.

Текст для перевода и иллюстрации заимствованы из оригинального издания 1855 года. Переводчик сохранил авторскую стилистику, которая демонстрирует, что Соломон Нортап был не только образованным, но и литературно одаренным человеком.

---

Вплоть до того времени я был в основном занят фермерскими трудами вместе с моим отцом. Выдававшиеся мне часы досуга я, как правило, проводил за книгами или за игрой на скрипке – развлечение это было главной страстью моей юности. Оно и впоследствии служило источником утешения, доставлявшим удовольствие простодушным созданиям, с коими свел меня жребий, и на многие часы отвлекало мои собственные мысли от горьких раздумий о моей судьбе.

В день Рождества 1829 года я женился на Энни Хэмптон, цветной девушке, жившей тогда неподалеку от нашей фермы. Церемонию в Форт-Эдварде провел Тимоти Эдди, эсквайр, мировой судья этого городка. (Он по-прежнему видный гражданин Форт-Эдварда.) Будущая жена моя долгое время жила в Сэнди-Хилл у мистера Бэрда, владельца таверны «Орел», а также в семействе преподобного Александра Праудфита из Салема. Сей джентльмен много лет руководил пресвитерианским обществом в Салеме и был почитаем всеми за свою ученость и благочестие. Энни до сих пор с благодарностью вспоминает необычайную доброжелательность и мудрые советы этого доброго человека. О родословной своей она не может сказать ничего определенного, но в ее венах течет кровь трех рас. Трудно сказать, которая из них преобладает – красная, белая или черная. Однако их смешение наделило ее такой необычной, но приятной внешностью, какую нечасто встретишь. Ее нельзя с точностью определить как квартеронку, хоть она и несколько напоминает этот тип – к которому, я еще не упомянул, принадлежала и моя мать.

Я только-только вышел из возраста несовершеннолетия, достигнув двадцати одного года в предшествующем месяце июле. Лишенный отцовского совета и помощи, с супругой, зависевшей от моей поддержки, я решился вступить в жизнь трудового человека. И несмотря на темную кожу и осознание своего низкого положения, я предавался приятным мечтам о грядущих добрых временах, когда обладание каким-нибудь скромным домиком с несколькими акрами прилегающей к нему земли вознаградит мои усилия и принесет мне средства к счастью и успокоению.

Со дня моей свадьбы и по сей день любовь, которую я питаю к жене моей, остается искренней и неугасимой. И лишь тот, кто ощущал пылкую нежность отца, обожающего своих отпрысков, способен понять мою привязанность к детям, которые с тех пор у нас родились. Я считаю подходящим и необходимым сказать это – дабы те, кто читает эти страницы, могли понять всю остроту и горечь страданий, которые мне суждено было вынести.

Сразу же по заключении нашего брака мы принялись вести хозяйство в старинном доме, тогда стоявшем на южной окраине Форт-Эдварда и который с тех пор преобразился в современный особняк, в последнее время занимаемый капитаном Лэтропом. Дом этот известен под названием Форт-Хаус. Некогда, после образования нашего графства, здесь проходили заседания суда. Кроме того, в 1777 году его занимал Бургойн[5], поскольку дом расположен неподалеку от старой крепости на левом берегу Гудзона.

Зимою я нанялся с другими на работы по восстановлению канала Шамплейн – в той его части, где управляющим был Уильям ван Нортвик. Непосредственным начальником над нами был Дэвид Макикрон. К весне, когда канал открылся, я имел случай, воспользовавшись сбережениями из своего жалованья, купить пару лошадей и другие вещи, необходимые для бизнеса в судоходстве.

Наняв себе в помощь несколько умелых подручных, я подрядился на сплав больших плотов строевого леса из озера Шамплейн в город Трой. В нескольких поездках меня сопровождали Дайер Беквит и некий мистер Бартеми из Уайт-Холла. За тот сезон я вошел во все тонкости искусства и секретов сплава плотов. Эти знания впоследствии дали мне возможность оказать ценную услугу достойному хозяину и вызвать изумление у простодушных лесорубов на берегах Байю-Бёф.

Во время одной из моих поездок по озеру Шамплейн меня склонили к мысли посетить Канаду. Направившись в Монреаль, я повидал кафедральный собор и другие достопримечательности этого города, откуда продолжил свое путешествие в Кингстон и другие города, обретя знания об особенностях этой местности, что тоже впоследствии сослужило мне добрую службу – как читатель узнает ближе к концу моего повествования.

Завершив свои подряды на канале, к вящему удовлетворению моего нанимателя и своему собственному, и не желая оставаться праздным, когда судоходство на канале вновь остановилось, я заключил другой подряд, с Медадом Ганном, на рубку большого массива леса. Этим делом я был занят всю зиму 1831–1832 гг.

К возвращению весны у нас с Энни появился замысел взять внаем какую-нибудь ферму по соседству. Земледельческий труд был знаком мне с ранней юности, и это занятие соответствовало моим вкусам. И я договорился об аренде части старой фермы Олдена, где некогда жил мой отец. С одной коровой, одной свиньей, парой прекрасных волов, которую я незадолго до того приобрел у Льюиса Брауна в Хартфорде, и прочей личной собственностью и пожитками мы перебрались в наш новый дом в Кингсбери. В тот год я засадил кукурузой 25 акров[6], засеял обширные поля овсом и принялся фермерствовать настолько широко, насколько позволяли мои средства. Энни неустанно занималась домашними делами, в то время как я усердно трудился в поле. В этом месте мы прожили до 1834 года.

Зимою меня не раз звали играть на скрипке. Где бы молодежь ни затеяла танцы, почти неизменно там оказывался я. Во всех окрестных деревнях славилась моя скрипка. Да и Энни за время своего долгого жительства в таверне «Орел» стала известной местной кухаркой. Во время сессий суда и общественных праздников ее нанимали за высокую плату на кухню в кофейню Шеррилла.

Не было случая, чтобы после такой усердной работы мы вернулись домой без денег в карманах. Таким образом, играя на скрипке, стряпая и фермерствуя, мы вскоре оказались обладателями некоторого достатка и, в сущности, вели счастливую и благополучную жизнь. Право, мы только выиграли бы, если бы остались на той ферме в Кингсбери; но пришло время, когда должен был быть сделан следующий шаг навстречу ожидавшей жестокой судьбе.

В марте 1834 года мы перебрались в Саратога-Спрингс и поселились в доме, принадлежавшем Дэниелу О’Брайену, на северной стороне Вашингтон-стрит. В то время Исаак Тейлор держал большой пансион, известный под названием «Вашингтон-Холл», на северном конце Бродвея. Он нанял меня кучером, и в этом качестве я служил ему два года. Потом я, как правило, нанимался на работу на весь гостевой сезон, как и Энни, которая работала в гостинице «Соединенные Штаты» и других подобных заведениях этого города. А зимними вечерами я играл на скрипке, хотя во время строительства железной дороги между Троем и Саратогой немало потрудился и там.

Живя в Саратоге, я завел себе привычку покупать товары, необходимые для моего семейства, в магазинах Цефаса Паркера и Уильяма Перри – к этим джентльменам я питал чувство глубокого уважения за их многочисленные добрые дела. (И потому 12 лет спустя именно им я отправил письмо, включенное ниже в текст этой книги, которое, попав в руки г-на Нортапа, послужило средством к моему счастливому избавлению.)

В гостинице «Соединенные Штаты» я часто встречал рабов, сопровождавших своих хозяев с Юга. Эти невольники всегда были хорошо одеты, не знали ни в чем недостатка и, казалось, вели легкую жизнь, беспокоясь лишь малым числом ее обычных забот. Не раз они вступали со мной в беседу о рабстве. Почти неизменно обнаруживал я, что они лелеяли тайное желание освободиться. Некоторые из них выражали самое пламенное намерение бежать и советовались со мною, как лучше всего его осуществить. Однако страх наказания, которое непременно последует за их поимкой и возвращением, в каждом случае оказывался достаточным, чтобы отвадить их от этого эксперимента. Всю свою жизнь дыша свободным воздухом Севера и сознавая, что обладаю теми же чувствами и страстями, которые находят себе пристанище в груди белого человека (более того, сознавая, что обладаю умом, равным уму по крайней мере некоторых людей со светлой кожей) я был слишком несведущ, а может быть, и чересчур независим, чтобы постичь, как кто-то может удовлетворяться жизнью в ужасном положении раба. Я не мог признать справедливости того закона или той религии, которые поддерживают или признают принцип рабства. И ни разу, могу с гордостью сказать, не отказал я в совете ни одному из тех, кто приходил ко мне в надежде увидеть свой шанс и устремиться к свободе.

Я продолжал жить в Саратоге до весны 1841 года. Сладкие ожидания, которые семью годами ранее соблазнили нас уехать из тихого фермерского домика на восточном берегу Гудзона, не осуществились. Мы, хоть и жили в достатке, не особенно преуспели. Общество и знакомства в Саратога-Спрингс – этом всемирно известном водном курорте – не содействовали сохранению прежде свойственных мне простых привычек к трудолюбию и бережливости, а напротив, замещали их иными, тяготеющими к бездеятельности и излишествам.