Татьяна Тарасова - Красавица и чудовище

• Название: Красавица и чудовище
• Автор: Татьяна Тарасова
• Издательство: АСТ, Астрель, Харвест
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2008
• ISBN: 978-5-17-049283-1

Когда человек ощущает себя нужным и знает, что это произошло во многом благодаря точному выбору своей профессии, своего места на земле — он бывает по-настоящему счастлив.

Мою профессию так безукоризненно определили мои родители, и я всегда так старалась быть достойной их выбора, тех уникальных достижений, которых добился мой отец в педагогике и в большом спорте, что сейчас, в своем возрасте, хотя я и знаю, что нет предела совершенству, я хорошо понимаю, что такое счастье!

---

Наташа, в общем, девочка приличная и художница хорошая и интересная. Но любые профессиональные и личные достоинства перечеркивает ее «умение» никогда и ничего не сдавать в срок. «Наташа, принеси макет». — «Хорошо, принесу». Нет макета. Поехала я к знаменитому и мною любимому хореографу Боре Эйфману, стала ему рассказывать о постановке, нервничаю, трясусь, он мне: «Покажи мне на макете». Отвечаю: «Не могу художника заставить его сделать». Возможно, что она натура артистическая и из-под палки не творит, а у меня уже времени не осталось обращаться к кому-то другому. Я попыталась уговорить одного известного художника, но он отказался, объяснил, что у него все расписано на ближайшие годы, и послал меня к Майорову, в Большой театр. Но и тот сказал, что у него «дыр» в расписании нет: «Таня, мне очень хотелось бы попробовать, но…» Конечно, мне хотелось работать с сильным художником, а не просить кого-то об одолжении. Но в конце концов мне очень повезло. Следующие два спектакля я делала с питерской художницей Нателлой Абдулаевой — и тут я получила полное наслаждение. Мы вообще с ней друг друга обожаем.

Работа, которую я не могла доверить англичанам, — это работа художника. Не намотаешься в Лондон, чтобы объяснить, чего же хочет твоя душа. А с Нателлой мы жили вместе, вставали вместе, думали вместе. Я пыталась изобразить, что хочу, она внимательно на это смотрела. Так проходили сутки, вторые, третьи… Кстати, одним из условий было и такое — костюмы мы должны привезти свои, впрочем, это совпадало и с моим желанием. Ужасно, когда костюмы чужие. Тогда тебя могут как угодно шантажировать. На последний спектакль мы костюмы делали в Англии, там они и остались. Чтобы заново их восстановить, нужно сто тысяч долларов, а взять их неоткуда. И теперь спектакль не покажешь. Когда же костюмы свои, тебе есть о чем говорить с импресарио. А если еще есть свои декорации — это же огромные деньги, которые ты вложил в спектакль. Для первого нашего представления в Англии Могилевский нашел деньги, поэтому мы и делали дома и костюмы, и декорации, и отправляли их морем в Великобританию из Ленинграда.

…Когда балет был полностью отрепетирован, мы провели генеральную репетицию на «Кристалле» в Лужниках. Набрался полный «зал», то есть тренировочный каток, каким является «Кристалл». Приехал посмотреть, что я напридумала на этот раз, и мой Вова. Вроде бы все остались довольны, но главное, мне самой очень нравилась канва. Я сейчас иногда смотрю запись и думаю, что кое-что я могла бы изменить. Но для первого своего большого спектакля, то что получилось, наверное, можно расценивать как удачу. Кажется, характеры и роли получились интересные, хотя некоторые места мне теперь хочется сократить, но проблема сокращать действие перерастала в проблему музыки. Все же это музыка Чайковского.

Свой первый балет я увидела на экране случайно, я специально не смотрю прежние работы, я не люблю изучать и никогда не изучаю видеоматериалы других своих или чужих спектаклей, если работаю сама. Мне это мешает сосредоточиться. Мне все время кажется, а вдруг я у кого-то что-то могу «украсть».

Мы приехали в Сандерленд за несколько дней до премьеры, но зал не дают заранее, это не спорткомплекс — театр. А в театре свой закон — репертуар. Тем более театр городской, в нем каждый день или новые спектакли, или шоу, или клоуны с акробатами. И любое представление идет в этом небольшом очень симпатичном городке на одной сцене. Поэтому мы репетировали везде, где могли, — в поезде, в самолете, в аэропорту, в гостинице. Двадцать четыре часа бесконечных репетиций, во всяком случае для меня. Так выпускаются любые спектакли, но у меня подобные ощущения внове. Началось мое настоящее знакомство с театром: колосники, задники, кулисы. Как вешать, как спускать, как ставить свет. Как с большой скорости попадать сразу, как только лед кончается, в кулисы. А до них всего пара метров. Многое полагалось хорошо продумать, ведь в зале не должны услышать грохот от коньков. Это целая наука — как уходить, как выходить, чтобы тебя не видели и не слышали. Нужны, ой как нужны мне были репетиции. А времени совсем мало. Правда, труппа хорошо меня понимала. Все я им нарисовала, все рассказала. Уход каждого придуман, выход каждого размечен, потому что в кулисах лед нельзя использовать, поскольку его там нет.

Надо сказать, что и на сцене театра первый раз в мире положили лед! Этот фокус придумали англичане. Они заказали целый автокомплекс для сооружения льда на сцене. Оказывается, есть конторы, которые занимаются намораживанием льда на любых площадках. Наши импресарио арендовали у них оборудование и сумели провернуть по дешевке этот проект. Но работали с нами настоящие профессионалы по варке льда. Лед класть — опасное занятие, аммиак может взорваться, трубки могут лопнуть. Их можно приземлением после прыжка продырявить, и тогда забьет газовый фонтанчик. Если плохой лед, фигурист, исполняющий сложные элементы, может поломать ногу, некачественная поверхность — это опасность. Судьба фигуриста, точнее, его ног, в руках у людей, которые кладут лед.

По нашим условиям, варщики должны были уложить лед за 38 часов до спектакля. Полная трансформация сцены. Сцена же всегда делается с небольшим наклоном к зрителям, а ее надо превратить в ровную площадку. Сцена не должна грохотать, а она грохочет, потому что образуется воздушная подушка между льдом и покрытием сцены, и любое, даже плавное скольжение вызывает страшный шум, а в зале акустика хорошая. После прыжка можно потерять слух. Как это исключить, тоже полагалось продумать. Мы работали и думали вместе, куда же друг от друга деться? Я теперь все не только про лед знаю, мне уже кажется, что и в театре мне известен каждый крючок и гвоздь, потому что я в нем провела, не выходя, годы. И Нателла — настоящий театральный человек — многому меня научила.

Все первые ночи напролет мы сидели со «светом», полагалось определиться: на какую сцену спектакля какой надо давать свет? Первый раз всю световую партитуру мы расписали с Володей сами, а потом уже стали приглашать более или менее профессиональных, скажем так, светорежиссеров. В конце концов англичане сами купили свет для спектакля. «Свет» — это набор сложнейших осветительных приборов, связанных между собой через компьютер. Жизнь после такого щедрого жеста стала видеться совсем в иных красках, но это произошло на следующий год. А пока «свет» меня совершенно измотал, я им занималась не меньше времени, чем с артистами. Потом Ульянов меня отпустил, сам сел у пульта, что-то переделывал, что-то подделывал, что-то добавлял. В отсутствие артистов мы высвечивали каждую сцену по музыке, добивались чего хотели и записывали ее на компьютер. Изнурительная работа, а репетиций из-за отсутствия льда все нет и нет. И только за день до премьеры мы смогли провести репетицию. Этого же не рассказать, как артистам страшно, как им нужно вкатиться, почувствовать лед. Вечером прошла одна репетиция, на следующий день утром — вторая. А вечером спектакль. На новом льду! Мы же никогда не катались на сцене, мы же всю жизнь катались только на катке. Даже когда я в Лужниках рисовала на площадке квадраты, рядом тоже лежал лед. Они уже опробовали «сцену», ограниченную мною двенадцатью метрами. Но если выскакиваешь с нее — выскакиваешь на лед. В театре же ты с площадки не выезжаешь, уходишь. Девочка, которую подняли в поддержку, нередко оказывается какой-то частью тела не над сценой, а над залом. А значит, у нее еще большая высота падения. Вниз пять метров — обрыв, смерть. Мы установили по рампе контрольные лампочки. Потом уже купили ленту, которая в сторону артистов светилась, но зрителям была не видна. Но ко всем новшествам полагалось привыкать. Я понимала, что, если кто-нибудь из моих артистов убьется, я сяду до конца своих дней в тюрьму. У всех же огромные и длинные поддержки. Я замирала от страха, что дальше нет льда, а людей всегда в яму тянет.

Потом, осмелев, я устраивала буквально цирковые номера. На «Красавице и Чудовище», третьем нашем спектакле, у меня над сценой все летали. И прежде всего Красавица, которая порхала с целой компанией на лонже, которую смастерили у нас в московском цирке. Настоящий трюковый номер, с загубниками, все как полагается. Но когда я посмотрела мультфильм «Анастасия», я так себя ругала, что не придумала такую простую систему и такую абсолютно безопасную. У меня все крутилось на руках, на веревках без страховки. А в «Анастасии» героиня тоже летает, но так просто и так хорошо, лонжа под животик, и безопасно, и пластически интересней. Я чуть с ума не сошла, когда это увидела в фильме: как все просто и как гениально. Сколько же новых сцен можно было бы, используя такой прием — придумать!..

Наконец настал день премьеры. Я ходила счастливая, что дожила до нее. Люди первый раз пришли подивиться на наше чудо чудное, диво дивное. У меня со «Всеми звездами» всегда хорошо проходили премьеры, и про эту я ничего не могу сказать плохого. Но художник всегда не удовлетворен — я же особенно. Мне всегда все не так. Что-то не получилось, что-то оказалось не подсвечено, тем не менее ребята работали гениально. Свет вел Володя Ульянов вместе с Олей Чопоровой. С переводчицей — потому что вокруг одни англичане, а им приходилось команды давать заранее. К такому не просто приспособиться. Какие-то мизансцены они высветили не так, сместились акценты. Я злилась, но понимала, еще есть возможность для исправлений. Наутро вышла хорошая пресса, и люди к нам пошли.