Сьюзен Сассман - На диете

• Название: На диете
• Автор: Сьюзен Сассман
• Издательство: Фантом Пресс, ЭКСМО
• Жанр: Современные любовные романы
• Год: 2003
• ISBN: 5-699-02437-9

Хорошо быть худой и счастливой. И плохо быть толстой и несчастной. И уж совсем никуда не годится, когда ты из худой и счастливой вдруг превращаешься в толстую и несчастную. Сьюзен Сассман тонко, смешно и увлекательно описывает революцию, свершившуюся в одной, отдельно взятой женщине.

“На диете” – роман о женщинах, еде и любви.

У Барбары Аверс любящий муж и двое милых детей, она красива, стройна, у нее есть интересная работа – но счастлива ли она, или ее жизнь – сплошная ложь?

В память о любимой подруге Барбара поклялась бросить курить, и жизнь ее покатилась под откос, а вес, напротив, устремился вверх. Барбаре пришлось пройти через круг ада, который Данте почему-то забыл описать, – через диету. Есть ли на свете мука страшнее диеты и можно ли ее вытерпеть? Особенно если она сопровождается предательством близких и жутковатыми открытиями. Барбаре удалось все – не только побороть свою необъятность, но и начать новую жизнь на осколках прежней.

“На диете” – смешной и очень ободряющий рассказ о том, что диета способна сделать с вашим телом и с вашей душой.

---

Я следила за детьми в зеркало заднего вида и вдруг поймала в нем свое отражение. Боже... Два прыща – один на переносице, второй на подбородке – пылали и переливались на бледном от недосыпа лице. Собственно, это были единственные яркие пятна, все прочее просто сливалось в один помятый блин.

Утром я так замоталась, что до макияжа руки не дошли. Нет, я не проспала – встала на рассвете, чтоб и вещи сложить не торопясь, и себя привести в порядок. Но Фрэнклин сунул мне свои брюки и потребовал срочно их погладить. “Что, прямо сейчас?” – удивилась я. В ответ он кинулся собственноручно раскладывать гладильную доску и даже воткнул в розетку утюг. Я встала к доске и принялась старательно утюжить упрямую льняную ткань. Пусть эти выглаженные брюки окажутся моим первым крохотным шажком к спасению нашего брака. Полная дура – тогда я еще верила, что он поедет их провожать.

Я перетряхнула сумку. В косметичке есть маскировочный карандаш. И тут меня подкосило кошмарное видение: маленькая цветастая сумочка лежит на кухонном столе. Придавленная отчаянием, я так и сникла. Ну конечно, Рикки вытащила косметичку из моей сумки и, стянув помаду, бросила на стол. Что за странный характер – никогда ничего не положит на место.

Стоянка быстро заполнялась. В галдящей оживленной толпе то и дело мелькали знакомые лица, хорошо изученные за годы школьных праздников, собраний, экскурсий. Разведенные супруги прибывали по отдельности и тут же воссоединялись, хотя бы до отъезда автобусов. Прогулять мероприятие не посмел ни один, опасаясь прослыть равнодушным и холодным родителем.

Многие явились с новыми супругами, подружками, ухажерами, а те приволокли и собственных детей. Вся эта “нечистая” публика робко жалась по салонам автомашин, оплачивая одним часом неловкости восемь недель абсолютной свободы. Забавно – именно в полных семьях нашлись отщепенцы, что предпочли проводам партию в гольф, стрельбу по тарелочкам, говорильню в избирательном комитете.

Я прошлась пятерней по свалявшимся волосам, зацепилась зазубренным ногтем и оторвала половину. Чертыхнувшись, вгрызлась в остаток. Яркое летнее солнце прожектором било в салон, заливая безжалостным светом каждую складку, каждую пору на коже, подчеркивая морщины, прыщи, заросшие брови, блеклые ресницы и предменструальную отечность. Ведь это именно предменструальная отечность – три дня, и все пройдет, правда? Я с ненавистью своротила на сторону зеркало и схватилась за ключи. Надо убираться отсюда. Что меня держит?

Сунула ключ в зажигание и оцепенела. Здравый смысл, обида, решимость – все растворилось в концентрированной кислоте моей вселенской вины. Я не поцеловала детей на прощанье. Если этого не поправить, то четыре следующие недели я буду заниматься одним-единственным делом – есть себя поедом. Пусть Рикки блеснула незаурядным талантом стервы, а Джейсон держался как пойманный в плен индеец, я безумно хочу обнять их обоих и поцеловать.

Я опустила стекло и принялась энергично махать. Кричать и сигналить опасно – привлеку лишнее внимание. А уж покинуть безопасное нутро автомобиля... Лучше сразу сделать харакири.

В открытое окно ворвался свежий утренний воздух, оттенив запах пота и гнусный привкус во рту. Зубы. Я забыла почистить зубы! Это противоречило всем законам мироздания – я всегдачистила зубы, в любых обстоятельствах. Как меня угораздило высунуть нос из дому в таком неприглядном виде? Ну конечно, я ведь рассчитывала на Фрэнклина, вот и расслабилась, махнула рукой на собственную внешность. И о чем, черт возьми, ты думала, Барбара? Надеялась укрыться за спиной своего великолепного мужа?

Махать я могла до посинения – дети не реагировали. Рикки затесалась в самую гущу удручающе одинаковых девчонок и совершенно растворилась в ней. Я лишь различала счастливый визг, с которым она набрасывалась на очередную подоспевшую подружку. Джейсон тусовался с кучкой надменных двенадцатилетних мальчишек – сопляки солидно переминались с ноги на ногу, поддергивая безразмерные штаны, и обменивались кассетами. Я помнила всех еще трогательными первоклашками. Многие сильно вытянулись за считанные месяцы, и Джейсон выглядел рядом с ними сущим малышом. Да он и есть малыш, уезжающий на четыре недели без маминого прощального поцелуя...

Пропади все пропадом. Я все-таки вылезу из машины! Оттягивая жуткий момент, я тщательно расправила складки легкого открытого платья, позаимствованного из гардероба Сары-Джейн. Ее вещи как-то незаметно перепорхнули из мешков на вешалки в моем платяном шкафу, а мои собственные окончательно перекочевали в разряд музейных экспонатов. Даже самые безразмерные блузоны оказались недостаточно безразмерными. Я была свято убеждена, что похудею к лету, вот и не стала тратиться на покупку более вместительного шмотья.

Дура, что было не прихватить широкополую шляпу Сары-Джейн? Ведь валяется в том же шкафу. И темные очки в пол-лица. Я бестолково зашарила по салону, ища, чем бы прикрыться. Пустые надежды! Три закатившихся под сиденье леденца с налипшим ворсом – вот и вся моя добыча. Я не дрогнув закинула их в рот. Какой урон фигуре от трех леденцов? Ворс – определенно штука низкокалорийная.

В бардачке обнаружились круглые очки. Превратности судьбы пощадили только одну дужку. Зацепив ее за ухо и кое-как приладив оправу на переносице, я обозрела результат в зеркале. Нет, маленькие черные стеклышки не сделали из меня Джона Леннона, но превратили в точную копию слепого нищего, что промышляет на углу Мичиган-авеню и Дубовой аллеи. Зато сдвинув это убожество к кончику носа, я почти прикрыла расцветающий прыщ.

Толпа уже скопилась порядочная. Взрослые непринужденно болтали, демонстрируя себя и украдкой бросая оценивающие взгляды на прибывающих знакомых. Я знала этих людей много лет, была одной из них... нет, немыслимо предстать перед ними таким пугалом.

Потной от переживаний рукой я сжимала ручку двери. Решайся, Барбара, сейчас или никогда. Эх, если бы что-нибудь отвлекло от меня всеобщее внимание на несколько минут, пока подбегу к детям, расцелую их и смоюсь. Хоть бы одна завалящая летающая тарелка. Куда там, стаями будут кружить над каким-нибудь Арканзасом, а когда надо позарез, ни одной не дождешься. И тут – просите и дано будет вам! – четыре огромных автобуса величественно вплыли на стоянку, оглушительно сигналя. Дети завопили и запрыгали, родители восторженно зааплодировали, будто видели автобус впервые в жизни, и все людское сборище дружно развернулось в одну сторону, словно поле подсолнухов.

Я рванула с низкого старта, подбежала к Джейсону, обхватила его за плечи:

– Счастливого пути! Я буду скучать.

Он вывернулся и отскочил. Я опозорила его перед друзьями. Такова жизнь, у каждого свой крест.

Рикки заметила меня издали. Ужас, вспыхнувший в ее глазах, остановил меня не хуже удара в челюсть. Мы замерли, схлестнувшись взглядами. Теперь до меня дошло. Рикки стыдилась! Вот почему так старалась поскорее меня спровадить. Только бы мать не попалась на глаза ее подружкам. Подружек этих я знала едва ли не с горшка – все школьные годы они просиживали у нас целыми вечерами, ночевали и без устали восторгались, какая красавица досталась Рикки в матери. И вдруг череда гостей оборвалась. И не припомнишь, когда в последний раз кто-нибудь из них заглядывал к нам.

Шок сменился гневом. Никто никогда так не унижал меня, как родная дочь. Я зло улыбнулась, задрала подбородок и с вызовом пошла на нее. Рикки в панике пробила себе локтями путь через толпу и поманила меня за живую изгородь перед торговым центром.

– Что, мама?

– Дай обниму тебя. Мы расстаемся на...

– Пока! – Она поспешно клюнула меня в щеку и попятилась назад, к автобусам. – Отдыхай, мама. Мне пора.

Во мне ядовитым цветком расцвело мстительное желание унизить ее так же, как она унизила меня.

– Я провожу тебя. Поздороваюсь с твоими подружками, мы так давно не виделись.

Она содрогнулась и встала как вкопанная. На подвижном лице красноречиво отразилось бессильное бешенство.

– Прекрати держать меня за младенца.

– А ты начинай считать меня человеком!

Рикки затравленно смотрела на меня. В ее взгляде уже не было бунта, только безнадежная покорность судьбе. Когда она осторожно двинулась обратно, мне не хватило духу увязаться следом.

С некоторых пор я замечала, что часами не вспоминаю о сигарете. Но только не сейчас. Сейчас мне необходима даже не сигарета, а пачка – вся, сразу. Дочь как на крыльях летела через парковку. Я отстраненно отметила, до чего она похожа на Фрэнклина – тот же смелый разворот плеч и гордо вскинутая голова – и сколько женской мягкости появилось в ее движениях и легкой фигурке. Вот она смешалась с толпой одноклассниц, впорхнула в автобус и скрылась за тонированными стеклами.

– Трудно отпускать детей на свободу, – внезапно раздалось совсем близко. Господи, это меня так унижали при свидетеле! Только где он? Кто это? Вокруг не было ни души. – Впрочем, еще вопрос, кто кого отпускает, – продолжал тот же подозрительно знакомый голос.