Мервин Пик - Горменгаст

• Название: Горменгаст
• Автор: Мервин Пик
• Жанр: Фэнтези

В вечном, угрюмом замке детство проходит быстро. Титус растет, мальчик становится юношей. Но его взросление отравлено чередой ритуалов и смертей. Он мечтает о свободе, и воплощением этой мечты становится его молочная сестренка, маленькая дочка Киды.

Но удастся ли ему вырваться из душных стен? Сможет ли он противостоять злу, которое сеет Стирпайк? Сохранить и уберечь от опасности своих близких?

Продолжение и развязка событий первой книги. Героев ждут испытания, а мрачные залы замка — очищение. Но главный для Титуса вопрос поставлен в конце: «Куда ты хочешь уйти, если, кроме Горменгаста, ничего нет?»

Перевод Сергея Ильина

---

Кличбор стоял, отвесив массивную, как у пророка, нижнюю челюсть.

Общее число пригласительных билетов равнялось шестнадцати. Приглашены были все, вхожие в Кожаную Комнату.

Их приглашения, то есть билеты, доставили, когда в Профессорской из учителей находился только Перч-Призм, отчего он и вызвался лично вручить билеты всем остальным.

Длинный кожистый рот Опуса Трематода вдруг распахнулся на лошадиный манер, и по испещренному солнцем помещению раскатился вой мертвенного веселья.

Десятка два плоских шапочек поворотились к нему.

— Ну, право же, — произнес резкий, отчетливый голос Перч-Призма. — Право же, дражайший Трематод! Разве так полагается принимать приглашение от дамы? Давайте-ка, прекратите.

Однако Трематод уже ничего не слышал. Мысль о приглашении на прием, устраиваемый Ирмой Прюнскваллор, каким-то образом пробилась сквозь самую чувствительно-тонкую область его грудобрюшной преграды, и он завывал и завывал, пока не лишился дыхания. Сипло пыхтя, припав к турникету, Трематод даже по сторонам не смотрел: он еще не покинул мир своего веселья; он, впрочем, сумел заново поднести пригласительный билет к влажным, галечным глазам, но лишь для того, чтобы раззявить в новом приступе широченную пасть — даром что все запасы смеха были уже исчерпаны.

Поросячьи черты Перч-Призма выразили подобие снисхождения, как если бы он понимал чувства господина Трематода, но был, при всем том, удивлен и рассержен присущей коллеге неотесанностью.

В пользу Перч-Призма можно сказать, что при всем его стародевичестве, при слишком отчетливом и неприятно педантичном выговоре, он обладал развитым чувством смешного, нередко заставлявшим его хохотать, когда разум и гордость взывали совсем к иному.

— Ну-с, а наш Школоначальник? — спросил он, оборотясь к персоне, так и стоявшей с ним рядом, распахнув, будто могила, зев. — Интересно узнать, что думает он. Что думает обо всем этом наш Школоначальник?

Кличбор, испуганно дрогнув, очнулся. Он огляделся вокруг с меланхоличным величием занемогшего льва. Затем сообразил, что рот разинут, и закрыл его — неторопливо, дабы никто не подумал, что он станет из-за кого-то там спешить.

Он скосил безучастный взгляд на Перч-Призма, заносчиво глядевшего на него снизу вверх, постукивая лоснистой карточкой по блестящему ногтю большого пальца.

— Драгоценнейший Перч-Призм, — произнес Кличбор, — какое вам, спрашивается, дело до моей реакции на то, что, в конце-то концов, не такая уж в моей жизни и редкость? Вполне возможно, знаете ли, — продолжал он, изъяснясь слогом по-прежнему тяжеловесным, — весьма и весьма возможно, что в молодые годы мои я получал больше приглашений на разного рода торжества, нежели когда-либо получили или могли когда-либо надеяться получить за всю вашу жизнь вы.

— Ну, а я о чем? — отозвался Перч-Призм. — Потому-то нам ваше мнение и интересно. Тут нам только Школоначальник и способен помочь. Что может быть более осведомительным, нежели получение сведений из надежнейшего источника, из уст самой, как принято выражаться, скаковой кобылки?

Присущая Перч-Призму опрятность мышления уже заставила его пожалеть, что слова эти обращены не к Опусу Трематоду — рот Кличбора, хоть и мало имевший в себе человеческого, на лошадиный нисколько не походил.

— Призм, — ответил Кличбор, — в сравненьи со мною, вы — человек молодой. Но не настолько, чтобы совсем ничего не ведать о нормах пристойного поведения. Будьте любезны, при всем вашем, достойном, скорее, свиномордой змеи, отношении к жизни, отыскать в душе место, по меньшей мере, для одного проявления деликатности, а именно: извольте обращаться ко мне в манере не столь оскорбительной. Я не позволю пререкаться со мной. Моим подчиненным надлежит усвоить это раз и навсегда. И я не желаю быть третьим лицом единственного числа. Я стар, допускаю. Но я, тем не менее, здесь. Здесь! — рявкнул он, — и стою на тех же каменных плитах, что и вы, наставник Призм. И я существую, черт подери! Со всеми моими правами на то, чтобы со мной говорили и титуловали меня подобающим образом.

Он закашлялся и потряс львиной своей головой.

— Смените идиоматику, мой юный друг, либо грамматическое время, и одолжите мне носовой платок, чтобы прикрыть голову: она у меня раскалывается от этого солнца.

Перч-Призм немедля извлек синий шелковый платок и накрыл им раздраженную, величавую главу.

— Бедный, старый, колючий Кличбор, бедный, старый кусака, — задумчиво шептал он на ухо старику, завязывая узелки на свисающих со старческой головы уголках платка. — Ведь это именно то, что ему нужно, так пусть же он состоится — дикий разгул у Доктора, ха-ха-ха!

Кличбор, раздвинув вяловатые губы, улыбнулся. Никогда не удавалось ему надолго выдерживать поддельное достоинство; впрочем, он сразу вспомнил о своем положении и произнес замогильно властным голосом:

— Не зарывайтесь, сударь. Довольно вам наступать мне на мозоли.

— Воля ваша, мой дорогой Фланнелькот, а все-таки что-то странное затеяли эти Прюнскваллоры, — говорил между тем господин Корк. — Я, вообще говоря, сомневаюсь, что могу позволить себе посетить их. Я вот думаю, возможно, вы, э-э-э, смогли бы ссудить мне…

Но Фланнелькот прервал его.

— Меня тоже позвали, — сказал он, и пригласительный билет задрожал в его руке. — Много уже времени прошло…

— Много уже времени прошло с тех пор, как внешний мир нарушал подобным образом покой наших вечеров, — перебил его Перч-Призм. — Вам, господа, не мешало бы привести себя хоть в какой-то порядок. Вот вы, господин Трематод, — когда вы в последний раз видели даму?

— И еще бы столько же лет не видел, — ответил Опус Трематод и шумно втянул сквозь трубку воздух. — Всегда был равнодушен к этим курицам. Раздражают меня. Может, и не прав — вполне возможно — однако это уж другая история. Но внутренне — нет. Способны совершенно испортить день.

— Но вы же примете приглашение, не так ли, мой добрый друг? — спросил Перч-Призм, клоня прилизанную круглую голову набок.

Прежде чем ответить, Опус Трематод зевнул и потянулся.

— На когда там назначено, дружище? — поинтересовался он (точно для него, коего все вечера были схожи, как два зевка, это составляло какую-то разницу).

— Следующая пятница, семь часов вечера — просьба подтвердить получение приглашения, вот так, — на одном дыхании сообщил Фланнелькот.

— Если дражайший старичина Кличбор пойдет, — выдержав долгую паузу, объявил господин Трематод, — я не смогу остаться в стороне, пусть мне даже заплатят за это. Полюбоваться на него — все одно, что в театр сходить.

Кличбор обнажил в львином рыке неровные зубы, вытащил из кармана записную книжечку и, не сводя с Трематода глаз, сделал в ней пометку. Затем, приблизясь к своему мучителю: «Красные чернила», — прошептал он и разразился неуправляемым хохотом. Господин Трематод окаменел.

— Ладно… ладно… ладно… — наконец выдавил он.

— Далеко не «ладно», господин Трематод, — сообщил, совладав с собою, Кличбор, — и не будет ладно, покамест вы не научитесь разговаривать с вашим Школоначальником, как воспитанный человек.

Сморчик, обращаясь к Йоту:

— Что касается Ирмы Прюнскваллор, налицо явный случай зеркального помешательства, вызванный расширением устрашительного протока — но и не только им.

Йот, обращаясь к Сморчику:

— Не могу с вами согласиться. Это все тень Доктора, павшая на ободранную, обнаженную душу сестры, в каковой тени она видит неотвратимую неизбежность; и вот здесь, согласен, устрашительный проток играет определенную роль, поскольку протяженность шеи и общая фрустрация создают в ее подсознании обобщенную тягу к мужчинам — воспринимаемым, натурально, как суррогаты страшненьких кукол детства.

Сморчик, обращаясь к Йоту:

— Возможно, оба мы правы на свой лад. — Он лучезарно улыбнулся другу. — Давайте оставим пока эту тему. Мы узнаем больше, когда увидим ее.

— Да заткнитесь же вы, наконец! Старые бабы, — взревел, состроив зверскую рожу, Мулжар.

— Ах, пойдемте, пойдемте, ага! — сказал Цветрез. — Давайте повеселимся на славу! Подумать только! Если здесь не холодает, ага! — можете назвать меня малярийным больным.

И верно: оглядевшись по сторонам, они обнаружили, что давно уже погрузились в густой сумрак, солнечные пятна сместились, а из всех профессоров только они и остались на ступенях.

Знаком велев всем следовать за собой, Кличбор провел их сквозь красный турникет, а миг-другой спустя, когда все миновали его скрежещущее дышло и пошли через лежащую за ним темную, разваливающуюся палату, развернулся и в одиночестве полез по лестнице вверх, чтобы вскоре снова попасть в Залу Наставников.