Савченко - Лариса Мондрус

• Название: Лариса Мондрус
• Автор: Савченко
• Жанр: Русская классическая проза

---

- Да, девочка, поешь ты неплохо. Даже хорошо. И если в оркестре за дирижерский пульт станет человек, которого мне хотелось бы там видеть, то оч-чень возможно, что я тебе позвоню. Надо, девочка, немного подождать.

Осталась позади школа, уходило лето. На носу экзамены в институт, вот-вот закончится прием документов. Время поджимает, а Штукмейстер не звонит, будто в воду канул... Может быть: забыл о ней? Хвойницкий тоже как сквозь землю провалился, молчит, ждет наверно. Но ему-то спешить некуда, у него другое ощущение времени. А Ларисе надо что-то решать: либо подавать в иняз, либо верить в удачу и упорно ждать своего часа. Только бы не вышло, как в поговорке "за двумя зайцами погонишься..." - тогда год как минимум будет упущен. А для юности - это целая вечность.

Законы жанра требуют от меня оставить героиню в мучительном раздумье, хотя бы на время, и переключиться на иные персонажи книги. Так я, пожалуй, и поступлю.

Глава 2

"СЕГОДНЯ ОН ИГРАЕТ ДЖАЗ..."2

Эгил - потомок викингов.- Золотые времена падеграса.- Раймонд по прозвищу "Паулюс".- "Ригас эстрадес оркестрис".- Провал на конкурсе.Знакомство с "органами".- Роковой Яша Штукмейстер.

В 40-е годы в Латвии, как и других прибалтийских странах, насильственно присоединенных к СССР, произошли существенные демографические изменения. Большая часть интеллигенции, спасаясь от большевистской кабалы, подалась в "тримду", т. е. на чужбину. Прочих - оставшихся, но недовольных новой властью,- без хлопот рассеяли по лагерям бескрайнего ГУЛАГа. Поляризация населения по идеологическому признаку резко обозначилась с началом немецкой оккупации Прибалтики. Одни (в основном молодежь) приветствовали западных "братьев" и шли служить в Латышский легион, другие (просоветски настроенные элементы) сбегали в спешке в Россию. Больше всех в этой неразберихе пострадали евреи, их-то уж никто не спрашивал, "за большевиков они или за коммунистов". Кто попал сразу под расстрел, а кто для начала в концлагерь.

После войны, несмотря на все беды, Латвия активно восстанавливала свой разрушенный менталитет. Находясь в жесткой сцепке "союза нерушимого республик свободных", советским лимитрофам трудно, практически невозможно было каким-то образом проявлять уже ущемленную национальную гордость, но маленькая Латвия, как оказалось, нисколько не утратила национального самосознания и даже тогда не пыталась демонстрировать Москве какие-то верноподданнические чувства. Она показала себя самодостаточным организмом, способным к выживанию в любых условиях без какой-либо фальшивой адаптации.

Возвращались на родину репрессированные латыши, бывшие военнопленные, а также бежавшие из немецкой армии. Налаживался быт, оживлялись мелкая торговля и ремесленничество. Возникла широкая прослойка зажиточных граждан, могущих позволить себе культурное времяпрепровождение в ресторанах и других злачных местах. На Латвию в конце 40-х уже накатывались новые волны репрессий, но на фоне всеобщего подъема это как-то не замечалось теми, кто наслаждался благами мирной жизни.

В Риге снова открывались в большом количестве рестораны, память о которых жила еще с 30-х годов. Для многих музыкантов послевоенного поколения профессиональная стезя тоже начиналась именно с ресторанной эстрады. Репертуар, который они пользовали, выстраивался и за счет запасов прошлого, и благодаря большому количеству нотного материала, поступавшего в Латвию во время войны.

Помимо того, музыканты на слух переписывали модные танцевальные мелодии, передававшиеся на средних и длинных волнах радиостанциями Штутгарта, Стокгольма, Белграда. Собственно, вкус и потребителей и самих исполнителей теперь формировался на американо-европейской мешанине, звучавшей ежедневно в эфире. Так называемый советский джаз в расчет не принимался.

В начале 50-х годов в Риге гастролировал музыкальный коллектив Леонида Утесова (дирижер - молодой Вадим Людвиковский), но, по сути, это была эстрадная разновидность духового оркестра, "размягченного" четырьмя скрипками. Единственным номером, похожим по звучанию на джаз, являлась у москвичей пародия на рок-н-ролл. В тех условиях играть нечто похожее на западный джаз разрешалось только под соусом издевательства, музыкальной карикатуры на растленную американскую действительность. Но музыканты Утесова исполняли эту своеобразную сатиру с очевидным энтузиазмом, и публика принимала ее с пониманием и воодушевлением. Вообще отношение к джазу, бытовавшее в СССР, наглядно иллюстрируется забавной расшифровкой аббревиатуры ДЖАЗ, придуманной трубачом рознеровского оркестра Ю. Цейтлиным: "Слева направо, как понимают друзья джаза: динамично, живо, абсолютно здорово. Справа налево - недруги джаза: заумные абстрактные жалкие диссонансы. Они же слева направо: дешево, жеманно, аморально, запретить! Мнение зрителей, слева направо: джаз жмут, а зря! Мнение обывателя, справа налево: зашел, ахнул, жаль денег! Наше мнение слева направо: доходчиво! жизнерадостно! актуально! занимательно! Или справа налево: зритель аплодирует, жаждет джаза!!!" Шутка, конечно, но доля истины в ней имеется.

В конце 1954 года студенты Рижской консерватории специально для новогоднего вечера организовали "биг-бэнд", ориентированный исключительно на западный репертуар. Руководителем оркестра стал пятикурсник по классу композиции Рингольдс Оре. Место за роялем занял первокурсник Раймонд Паулс, малорослый большеголовый паренек, который еще школьником играл вместе со взрослыми в ресторанах и был технически очень продвинут. В роли первого саксофониста выступил второкурсник Гунар Кушкис. Вообще он учился по классу скрипки, но как музыкант ярко выделялся, играя на духовых. Звучание всей саксофонной группы один к одному дублировало тот джаз, который студенты ловили на радиоволнах из Германии и Скандинавии.

Однако мой пристальный интерес вызывает первокурсник, игравший в "биг-бэнде" на контрабасе. Его звали Эгил Шварц, и он имеет, как нетрудно догадаться, непосредственное отношение к моей лучезарной героине.

Эгил Шварц родился в Риге, в семье домохозяйки латышки Герты и "конвертируемого" (т. е. перешедшего в христианство) еврея Язепса, в молодости евангелистского проповедника, а потом преподавателя гимназии в Валниера. Язепс Шварц умел играть на фортепиано и обожал музыку Вагнера. Наверное, поэтому своему сыну Эгилу он дал и второе имя - Гурнеманц (так звали рыцаря из оперы "Парсифаль"). В первый год немецкой оккупации Язепс был расстрелян латышскими фашистами.

После войны школьника Эгила Шварца вместе с Раймондом Паулсом в порядке конкурсного отбора приняли в Специализированную музыкальную школу имени Э. Дарзиня. После ее окончания Шварц поступил в консерваторию в класс контрабаса, который вел педагог Вильгельм Кумберг, пожилой человек колоритной внешности, из прибалтийских немцев. Он играл в оркестрах Риги и Юрмалы еще до Первой мировой войны, и тоже на контрабасе. Выдержав конкурс, работал несколько лет в Карпинском, после революции вернулся в Ригу, устроился концертмейстером на радио, потом перешел в оперный театр. Кумберг имел драгоценную коллекцию смычков, а в Риге после войны ничего нельзя было достать - ни смычков, ни струн, ни даже инструментов

Попав как-то к нему домой, студент Шварц был потрясен.

- Неужели все это богатство - довоенная коллекция?!

- Да, мой юный друг.

- Подумать только! Еще из мирных 30-х годов!

- Да нет,- слегка остудил его воображение Кумберг.- "Мирные" тридцатые уже не являлись таковыми. Благополучная жизнь тихо закончилась еще в 20-х. А если я говорю о довоенных временах, то имею в виду до начала Первой мировой. Тогда я и собрал эту коллекцию.

Профессиональное становление Эгила Шварца и его товарищей происходило в причудливом переплетении двух составляющих: добропорядочного влияния старых мастеров, переживших эпоху независимой Латвии, и повального, несанкционированного увлечения студентов современными заморскими мелодиями. Применительно к последнему замечу, что мало было слушать, затаив дыхание, западную музыку, требовалось еще оперативно подхватывать ее, как-то фиксировать. Магнитофоны пока не водились. Но инженер фабрики "Радиотехника" энтузиаст джаза Янис Лицидис сконструировал дома самодельный аппарат, на который по ночам записывал с эфира чужеземную музыку. К Янису привела Шварца и компанию миловидная Ирен Рейншюсель, немка по происхождению, студентка композиторского факультета, сама страстно увлекавшаяся джазом. Она просто тянула Эгила за рукав и восторженно шептала на ухо: "Послушай, какая музыка! Это что-то совсем другое. Как они играют!" А из недр допотопного, домашней конструкции магнитофона звучали далекие оркестры Глена Миллера, Гарри Джеймса, Стэна Кентона, квинтета Ширинга.

Гунарс Кушкис, обладавший абсолютным слухом и завидной памятью, моментально "калькировал" услышанные мелодии, которые потом нота в ноту игрались на танцевальных вечерах в консерватории.