Наташа Боровская - Дворянская дочь

• Название: Дворянская дочь
• Автор: Наташа Боровская
• Издательство: Вагриус
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1995
• ISBN: 5-7027-0191-7

Героиня романа — русская аристократка Татьяна Силомирская, подруга и тезка великой княжны, дочери Николая II, с которой они родились в один день. Перед читателями проходят картины быта при дворе последнего русского царя, полная любовных перипетий и драматических испытаний судьба дворянской дочери, потерявшей в огне революции родных и близких и нашедшей свое место в жизни.

---

Л-М и лорд Эндрю тоже пришли проводить меня на пароход.

— Бедный Нейссен, слишком душераздирающая картина, — сказал мой родственник.

Я попросила его в случае опасности помочь Семену.

— Я сделаю все, что смогу, если эвакуация не превратится опять в паническое бегство, в духе «спасайся, кто может», как в Одессе весной.

Я отдала оставшиеся деньги из тех, что оставил мне Алексей, Вере Кирилловне на ее предстоящую поездку. Обняла Зинаиду Михайловну и мою всхлипывающую хозяйку и наказала Коленьке заботиться о них обеих.

— Мы будем скучать без вас, Таня, — сказал лорд Эндрю, пожимая мне руку.

Он уже не был тем почти глуповатым молодым человеком, каким показался мне при первой встрече, — неужели это было меньше месяца назад? Хотя я сама изменилась даже больше, чем он.

«Не оглядывайся, — сказала я себе, — никогда не оглядывайся».

Радости моей не было конца, когда я увидела в константинопольском порту безупречный треугольник эспаньолки Алексея над розами, которые он держал в руках. Что касается его самого, он был в восторге, тем более что Веры Кирилловны не было рядом.

Забросив свой вещевой мешок в госпиталь, я впервые позволила ему отвезти меня в его крохотную квартирку в Галате, где няня — она спала на кухне — встретила меня слезами и поцелуями.

— Я боялась, что ты больше не вернешься, — сказала она, — и придумаешь еще какую-нибудь причину, чтобы остаться там.

Алексей заказал настоящий турецкий пир в соседнем ресторане. После этого он продемонстрировал свое искусство приготовления турецкого кофе.

Я восхищалась ловкостью и точностью его жестов.

— Вы могли бы стать первоклассным хирургом, Алексей.

Он категорически отклонил подобную перспективу.

— Дело в том, что я всегда считал игру на скрипке вполне достойной профессией. Мне и не снилось, что я буду зарабатывать на жизнь игрой в ночном клубе. Я приготовил для вас сюрприз, Татьяна Петровна, — добавил он. — Оставайтесь здесь, я сейчас. Если бы я оставался в Константинополе дольше, мне бы тоже пришлось научиться сидеть на диване по-турецки. У вас это так изящно получается, — он не мог на меня наглядеться.

А я наслаждалась тем, что за мной ухаживали. Это была последняя ночь моего отпуска. Алексей ухитрился украсить свою квартиру с помощью кальянов и других национальных украшений. В них чувствовался хороший эстетический вкус, который я ценила сейчас больше, чем когда бы то ни было.

Алексей вернулся из кухни, положил очки на стол и взял своего Страдивари, чтобы сделать мне сюрприз — сыграть канон Баха До-минор, который разучил в мое отсутствие.

И снова, как тогда в ночном клубе, я была тронута до слез. Только теперь в возвышенной музыке Баха пылкую страсть Алексея сдерживала высокая духовность. И передо мной возникло видение множества звезд над степью, с высоты которых наши земные страдания становились мелкими и ничтожными. Все пройдет, думала я, но эта музыка долетит до самого края Вселенной, до самого Источника.

— Алексей, — сказала я, когда он, снова надев очки, сел рядом со мной, — вы знаете, как тронуть меня до глубины души. Я чувствую себя здесь так уютно, так далеко от террора, трагедий, которые происходят повсюду, — я не сказала «в России».

— Так и должно быть. Так и будет, хочу заверить вас, Татьяна Петровна. — Он встал и дотронулся до кончика своей эспаньолки. — Я собирался подождать с этим разговором до Парижа, пока вы не обретете подобающее вам положение и независимость, но ваше решение может помочь вам избежать формальностей, связанных с получением визы. — Он сорвался с места, стал быстро ходить по своей маленькой комнатке и решительно остановился передо мной. — До революции я бы не осмелился… Я знаю, что я не такой красивый и бравый юноша… Я никогда не буду богат… но у меня есть имя и будущее в моей области… Я пытаюсь сказать, что…

— Я знаю, что вы пытаетесь сказать, Алексей, — я с нежностью взглянула на него, — и я согласна.

Перед отъездом в Париж, где он обещал подыскать жилье до нашего с няней прибытия, Алексей повел меня во французское консульство. Как княжна Силомирская, я должна была бы присоединиться к очереди из русских беженцев за дверями комиссариата. Двери охранялись солдатом-сенегальцем, вооруженным, кроме всего прочего, кнутом — я никогда не видела ничего подобного в России. Однако, как невеста известного польского ученого Алексея Хольвега, я была принята с галльской любезностью. Так я познакомилась с лицом и изнанкой французского официоза.

Алексею не удалось найти Федора. Его друг из Петрограда писал, что никто, похожий по описанию, к нему не приходил. Друг сожалел, что не смог ничем помочь. Мы поняли, что за Федором установлена слежка, но ничего не могли придумать.

В середине октября мы с няней провожали Алексея на Восточный экспресс. За квартиру он заплатил, так что она могла оставаться в ней, пока я жила в британском госпитале, до того времени, когда мы присоединимся к нему.

— Бог наградит вас за доброту, Алексей Алексеевич, — сказала старушка, когда он трижды расцеловал ее в щеки. — У меня просто гора с плеч — узнать на старости лет, что у моей княжны будет такой любящий и заботливый муж.

Как легко няня приняла Алексея в качестве моего будущего мужа, думала я, как будто это давным-давно предопределено! Что касается меня, мне это вдруг показалось странным.

— Татьяна Петровна, — сказал Алексей, взяв меня за руку, — пожалуйста, считайте себя полностью свободной изменить свое решение о нашем обручении в эти шесть недель. У вас нет передо мной никаких обязательств. Мне было бы стыдно принуждать вас…

— Вы не принуждали меня, Алексей. — Какой он чуткий и тактичный! — И я слишком горжусь своим кольцом, — я положила свою левую руку на его, — чтобы вернуть его.

Алексей поцеловал мои руки — он был так же официален и корректен после нашего обручения, как и до него. Его темные глаза предательски блеснули, и он направился к своему вагону второго класса. Потратив почти все деньги, заработанные в ночном клубе, на мое обручальное кольцо — маленькую жемчужинку в золотой оправе, — он не мог позволить себе ехать первым классом.

Я отвезла няню в Галат. Меня беспокоило, как она останется одна среди «нехристей», как она, не различая, называла мусульман, греков и евреев, но скорый приезд Веры Кирилловны из Анапы разрешил эту проблему.

Вера Кирилловна была тоже рада найти бесплатную комнату для себя и своих сундуков и великодушно предложила няне жить с ней в одной комнате. Последняя, однако, согласилась спать в кухне.

Устроив Веру Кирилловну, я выслушала полный отчет о визите к Марии Павловне. — «Ее императорское высочество так изменилась, так постарела!» — сказала она торжественно-траурным и почтительным тоном, относящимся к павшей династии. Затем я поинтересовалась ее планами в связи с тем, что я обручена и выхожу замуж.

— Обручены и выходите замуж? — в своем эгоцентризме Вера Кирилловна даже не заметила мое кольцо. — Вы что же, приняли предложение профессора Хольвега?

— Приняла.

Грудь Веры Кирилловны воинственно поднялась.

— Понятно. Он воспользовался моим отсутствием и сделал предложение. Я поражаюсь, как он осмелился! У него нет ни положения, ни состояния. Его мать была еврейской прачкой. Семья его отца отказалась от него…

— Вера Кирилловна, я должна попросить вас не говорить неуважительно о моем будущем муже. Я восхищаюсь им. Более того, я обязана ему жизнью.

— Я высоко ценю все, что профессор Хольвег сделал для вас, дорогое дитя, — возразила она с достоинством, — но другие сделали бы не меньше, и это не дает ему никаких особых прав. Кроме того, я должна сказать вам, что ваш брак с человеком столь низкого происхождения будет плохо воспринят — serait mal vu.

— Плохо воспринят кем, Вера Кирилловна?

— Всеми теми в нашей русской эмигрантской колонии, кто предан вам, кто видит в вас не только потомка Рюрика, но и ту, что имела редкую, безусловно, уникальную привилегию быть близкой убиенной семье нашего государя… ту, что была, как сестра, его дочерям и царевичу, убитым под командой еврея Юровского, по приказу другого еврея Свердлова. Народ, так тесно связанный с большевизмом, заслуживает проклятия тех, кто любил нашего государя и его семью. — Вера Кирилловна сложила свои пухлые руки ниже талии и встала у единственного крошечного окна, грудь ее высоко вздымалась.

Я тоже сделала придворную стойку, чему она сама меня научила, и сказала:

— Уверяю вас, что я переживала ужасное злодеяние, совершенное над нашими государями и их детьми, сильнее, чем любой из тех, кто сейчас изображает любовь и верность. Вы прекрасно знаете, как и я, что эти люди не делали ничего полезного, они только критиковали царскую чету и даже пальцем не пошевелили для них после их свержения. Тех немногих, кто был действительно предан царю, либо нет в живых, чтобы сейчас хвастать этим, либо они сражаются насмерть. — В этот момент я подумала о бароне Нейссене, и его фигура приобрела трагическую ауру. — Я обязана жизнью Александре Федоровне, которая, предвидя страшный конец, не позволила мне разделить с ними их судьбу. А что касается проклятия евреев за преступления большевизма, я называю это предрассудком, Вера Кирилловна. Только Бог может судить весь народ. Евреи южной России уже страдают за связь меньшинства из них с большевизмом. Так будет с любой нацией, чьи, даже немногие представители поддерживают неправое дело. Это Высшая Справедливость, которую мы постоянно забываем в наших ужасных испытаниях.