Наташа Боровская - Дворянская дочь

• Название: Дворянская дочь
• Автор: Наташа Боровская
• Издательство: Вагриус
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1995
• ISBN: 5-7027-0191-7

Героиня романа — русская аристократка Татьяна Силомирская, подруга и тезка великой княжны, дочери Николая II, с которой они родились в один день. Перед читателями проходят картины быта при дворе последнего русского царя, полная любовных перипетий и драматических испытаний судьба дворянской дочери, потерявшей в огне революции родных и близких и нашедшей свое место в жизни.

---

К середине апреля папа достаточно окреп, чтобы отправиться в Петроград через Могилев, где он собирался задержаться на какое-то время в Ставке и потребовать таких же суровых мер, что были приняты во Франции против взбунтовавшихся солдат с целью предотвратить разложение армии. В сопровождении генерала Майского и двадцати самых преданных отцу офицеров и верного Семена все мы, вооруженные, кроме няни, сели в два грузовых автомобиля, ощетинившихся дулами пулеметов.

20

После спокойствия и тишины, окружавших меня, пока я ухаживала за больным отцом, я была ошеломлена дикой сценой, свидетелями которой мы стали на вокзале в Ровно. Вся платформа была запружена солдатами с винтовками с примкнутыми штыками, с пулеметными лентами поверх шинелей и красными повязками на рукавах. Их папахи и фуражки, украшенные красными бантами, были залихватски сдвинуты на ухо или на затылок. Поезд, подошедший к перрону, походил на густо облепленную муравьями гусеницу: люди сидели на крышах вагонов, на паровозе, цеплялись за подножки; те, кто не хотел слезать, злобно дрались с теми, кто хотел сесть в поезд.

— Господи помилуй! — испуганно проговорила няня и перекрестилась. — Ох, видно, последние времена настали.

С ужасом я смотрела на эту сцену, стоя рядом с отцом; его офицеры плотно окружили нас. Я не издала ни звука, видя, как несколько человек сорвались с крыши вагона и остались неподвижно лежать на земле. Но когда один солдат, пытаясь вскочить на подножку тронувшегося поезда, сорвался и попал под колеса, я невольно вскрикнула от ужаса.

Отец обернулся ко мне и приказал:

— Сейчас же отвернись и не смотри на это!

К нему подбежал дежурный по станции:

— Ваше превосходительство, ради Бога, попытайтесь образумить солдат! У меня не хватает поездов, чтобы отправить их всех подобру-поздорову. Или эти черти растерзают меня, или я сам пущу себе пулю в лоб! А ведь у меня — жена и малые дети!

— Перед тем как покончить с собой, любезный, дайте мне знать, когда будет поезд на Москву. А это — для вашей супруги и детей, — отец протянул дежурному несколько червонцев.

Через несколько часов вновь прибежал дежурный по станции и доложил, что поезд на Москву готов к отправке. Нашим офицерам пришлось буквально штурмовать один из вагонов, но, к счастью, все прошло благополучно: мы заняли его весь, поставив у каждой двери — в конце и в начале — по пулемету. Это был вагон четвертого класса, с простыми деревянными скамейками и багажной полкой под потолком. Вслед за этим наши офицеры быстро разоружили дезертиров, испуганно забившихся на багажные полки, после чего отец позволил им остаться. Поезд то еле полз и стоял часами по неизвестной причине, то набирал вдруг почти предельную скорость, так что нас швыряло из стороны в сторону самым немилосердным образом. Во время революции к нарушениям расписания поездов добавились и аварии, поскольку зачастую машинисты были вынуждены под дулом пистолета превышать допустимую скорость.

При первой же остановке нам с няней велели спрятаться под скамейку. Пока мужчины отражали штурм рвущихся в вагон дезертиров, я сжимала в руке револьвер со взведенным курком.

Няня крестилась, приговаривая:

— Господи Боже мой, какие страсти на старости лет! А тесно-то как, ну прямо как в гробу!

Сидеть «в гробу» нам больше не хотелось, и на следующей остановке мы обе наотрез отказались прятаться. Я выпросила винтовку и с грозным видом целилась в солдат, штурмовавших вагон, но, конечно, так ни разу и не выстрелила. Незадолго до этого я тренировалась в стрельбе сначала в парке, а затем в подвале дома, где располагался штаб отца.

Помимо всех этих волнений мы страдали от таких прозаических вещей, как вши, блохи, отсутствие туалета и воды. Правда, во флягах у нас была питьевая вода.

На протяжении всего этого пути длиной в шестьсот верст мы старались не терять бодрости: пели, рассказывали друг другу разные истории и анекдоты и, наконец, на вторые сутки благополучно прибыли в Могилев.

Отец ожидал, что на вокзале нас встретят друзья из Ставки, но вместо этого его уже ожидал отряд красных солдат во главе с неким товарищем Бедловым, представителем Петроградского Совета.

— Петр Александрович Силомирский? Имею честь сообщить вашему бывшему превосходительству, что вы арестованы, — голос Бедлова звучал издевательски. — А господин Майский составит вам компанию.

Наши разгневанные офицеры хотели было тут же разделаться с «товарищем» и его солдатами, но отец остановил их, напомнив, что его мать Анна Владимировна осталась заложницей в Петрограде. Он отдал свою саблю и пистолет и, поблагодарив господ офицеров за верную службу, спокойно попрощался с ними. Генерал Майский также сдал оружие. Я отдала свою винтовку, но успела незаметно спрятать на груди револьвер — и меня, к счастью, не догадались обыскать. Семен заявил, что готов идти за своим барином хоть в тюрьму, и нас пятерых, включая няню, отвели в привокзальную столовую первого класса.

После известия об отречении государя революция обрушивала на меня все новые удары, и я не знала, как ко всему этому относиться. Затрудняюсь сказать, что именно я чувствовала в этот момент: отвращение, тревогу, страх, гордость? Пожалуй, все вместе, и общее ощущение нереальности происходящего усугублялось еще и тем, что я не спала две ночи подряд. Мне очень хотелось пить, все тело зудело от укусов. Это было реально. Остальное казалось дурным сном.

В столовой Бедлов распорядился принести нам чаю. Он положил себе в стакан клубничного варенья и обмакнул в чай сдобную булку.

— Ужасно вкусное варенье! — он зажмурил от удовольствия свои маленькие зеленоватые глазки. — Что ж, вы, ваша светлость, как будто стесняетесь? Валяйте, кладите себе варенье, чего уж там, я угощаю!

Отец презрительно молчал и пил чай, я делала то же самое, наблюдая за нашим болтливым конвоиром.

Бедлову было лет тридцать, кряжистый, приземистый, с гладко выбритым лицом монголоидного типа и подстриженными по-деревенски «под горшок» черными волосами. Его блестящие глаза остановились на мне с такой плотоядностью, как будто я была «ужасно вкусным вареньем». Помимо отвращения он вызывал у меня недоумение. Это была моя первая встреча с представителем новой человеческой породы, впоследствии получившей название Homo sovieticus, которая пришла к власти в России. Эта особая порода была чужда русской земле и ее традициям, она возникла под влиянием чужеземной идеологии.

После двухчасового ожидания, в течение которого к моему растущему отвращению добавился еще и страх, мы продолжили наше путешествие, на этот раз в купе вагона первого класса с обитыми плюшем сиденьями.

Как же разительно отличалось это путешествие от предыдущего! Теперь мы ехали с большим комфортом, но в очень подавленном состоянии. До Могилева нас будто несло на гребне революционной волны словно опытных мореплавателей. Мы все еще могли воображать себя хозяевами своей судьбы, полагаясь на свой опыт и отвагу. Но теперь мы с отцом стали пленниками подобно государю и Таник. Мы наконец почувствовали на себе тяжелую руку новой власти, обладавшей каким-то гипнотическим влиянием на массы. Мы не имели понятия, чего от нас хотят и что нас ждет. Любые опасности и лишения можно вынести, пока ты свободен. Но до чего же унизительно быть пленником, от этого можно было совсем пасть духом. Впервые в жизни смелость покинула меня. Как, лишившись свободы, не потерять своего достоинства?

Взглянув на отца и генерала Майского, я увидела, что они совершенно спокойны. Они — солдаты, подумала я, и плен — это превратность войны. Солдат, попавший в плен, думает о побеге. Да, это то, о чем они сейчас думают — как сбежать. Разве это так уж сложно? Главное — сохранять уверенность и спокойствие, не радуя врага своим несчастным видом. Я свысока взглянула на Бедлова.

Отец как будто прочитал мои мысли и одобрительно улыбнулся.

— Я вижу, что у вашей дочери сильный характер, — Бедлов также одобрял мою выдержку. — И она не была в прошлом безразлична к несправедливостям старого порядка. Татьяна Петровна, почему бы вам не перейти на нашу сторону? — благодушным тоном спросил он. — Ведь в душе вы на нашей стороне.

Бедлову, должно быть, были известны мои прогрессивные настроения, и то, что он считал меня способной предать моих близких, подвергавшихся теперь репрессиям, заставило меня покраснеть от возмущения.

— У меня нет с вами ничего общего, — отрезала.

— А жаль! — Бедлов вздернул голову. — Но вы можете еще передумать. В вашем теперешнем положении это было бы… разумно.

Я демонстративно повернулась к окну, чтобы прекратить разговор с Бедловым, который становился все фамильярнее. А мне делалось все страшнее. Даже в том, как он втягивал воздух сквозь зубы при разговоре, было что-то зловещее.