Наташа Боровская - Дворянская дочь

• Название: Дворянская дочь
• Автор: Наташа Боровская
• Издательство: Вагриус
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1995
• ISBN: 5-7027-0191-7

Героиня романа — русская аристократка Татьяна Силомирская, подруга и тезка великой княжны, дочери Николая II, с которой они родились в один день. Перед читателями проходят картины быта при дворе последнего русского царя, полная любовных перипетий и драматических испытаний судьба дворянской дочери, потерявшей в огне революции родных и близких и нашедшей свое место в жизни.

---

Таник и ее сестры ждут меня в своих белых легких платьицах и соломенных шляпках. Алексей прыгает от скалы к скале. Игорь Константинович со своими братьями сопровождают своего предводителя лейтенанта Стиви-ливи-обезьяньи уши.

— Таня, иди сюда! — радостно звал он.

Но дорога в сад ускользала от меня. Я открыла глаза и вместо него увидела сиделку в белой накидке. Она обернулась к доктору.

— Княжна очнулась.

— Татьяна Петровна, к вам посетитель, — сказал тот. Затем обратился по-французски к маленькой худой даме во всем черном, с манерами важной особы. — Одну минутку, мадам, пожалуйста.

— Тата, ты не узнаешь меня? — спросила дама по-английски, дотронувшись рукой до моей щеки.

— Ваше Императорское Величество, — я поцеловала маленькую руку.

Рука приняла этот знак почтения и снова легла на мою щеку.

— Как она изменилась! — Мария Федоровна говорила медленно и томно. — Тата, дорогая, я знаю, что вы устали после долгого путешествия и нуждаетесь в отдыхе, но скажите… у вас есть вести от Татьяны?

— Да, у меня есть вести от Татьяны Николаевны, Ваше Величество.

— В самом деле? Где она?

— Она в чудесном месте, Ваше Величество.

— В чудесном месте! — повторила Мария Федоровна. — Что это за место?

Я хотела описать Сад, но не могла найти слов. Слезы покатились у меня по щекам, спугнув маленькую руку.

— Княжна бредит, мадам, — сказал доктор.

— Да, я вижу, вдовствующая императрица погладила меня по лицу и волосам. — Моя внучка всегда переписывалась с ней. Я надеялась, что у нее, возможно, есть письмо.

— У меня есть письмо, ваше величество, — я положила руку на грудь. — Где оно? Кто его взял? Верните мне его!

Сиделка тут же вручила мне снятый с моей шеи кожаный мешочек, в котором были последние письма от отца, Стефана и от моей тезки.

— Можно я взгляну на письмо? — Изящная маленькая рука Марии Федоровны протянулась за ним.

— Оно только для меня, ваше величество, — я прижала мешочек к груди. Таник никогда бы не простила мне, если бы я показала такое письмо ее бабушке — Мы никогда не показывали письма друг друга.

Маленькая рука дрогнула в нетерпении, но сдержалась.

— Да, конечно, совершенно верно. Но у вас есть письмо! Татьяна жива. Я никогда не верила этим… слухам. Поправляйся скорее, Тата, дорогая. Я еще приду навестить тебя, когда тебе станет лучше — рука погладила меня по щеке и отстранилась.

Я попыталась найти дорогу обратно в Сад. Но он был все еще так далеко, так высоко, и мне не хватало дыхания…

Из тумана стали появляться лица доктора, сиделки, няни. Алексей, держась за свою маленькую бородку, стоит у кровати в ногах.

— После всего, что Татьяна Петровна пережила — и жестокий холод, и ужасные условия, — вы говорите о какой-то опасности! — его голос звучит сердито и отчетливо. — Как она может умереть теперь?

— Мы часто видим пациентов с пневмонией, которые переживают зиму, чтобы скончаться весной, — отвечает доктор. — У Татьяны Петровны железный организм, как и у всех Силомирских, но в данном случае существует физиологический фактор… У пациентки отсутствует воля к жизни.

Теперь к запаху сирени и жасмина примешивается запах ладана. Я слышу, как священник глухо и монотонно молит Бога о спасении и помиловании грешницы Татьяны Петровны — покойной княжны, любимой всей Россией. Спаси и помилуй Господи ее душу!

Итак, я мертва, подумала я, увидев себя лежащей на похоронных дрогах, одетой во все белое, как невеста. Вокруг меня высокие свечи, в головах белые лилии. Я не чувствую сожаления, только спешу поскорее попасть в Сад. А вместо этого — серая бесконечная пустота.

— Скажи мне, Господи, — кричу я. — Укажи мне путь!

Нет ответа.

— Неужели это то, к чему я стремилась? Лучше идти через огонь, лед и удушье, чем быть брошенной в пустоту!

Я лежала в постели. Священник ушел. Только запах ладана все еще стоял в комнате. Вместо торжественного песнопения я услышала, как где-то неподалеку скулит собака. Не открывая глаз, я провела рукой по шелковому покрывалу, пока не наткнулись на что-то теплое и нежное. Скулеж перешел в радостное повизгивание. Мою руку кто-то слегка подтолкнул, а потом лизнул. «Бобби!» — подумала я.

И так же сильно, как я хотела умереть, я захотела жить. Я желала этого всеми силами, я боролась за каждый болезненный вздох. Наконец, измученная борьбой, я заснула глубоким сном без сновидений.

Проснулась я, мокрая от пота. Меня окутывала приятная сонная слабость.

— Няня, подай мне шоколад в постель.

— Сейчас, сейчас, любовь моя, — просияла та, вместо того чтобы побранить меня за такие барские привычки. Она поговорила с дежурной сестрой и потом стала целовать мое лицо, руки и плечи. — Слава тебе Господи, ты вернулась к нам, любовь моя, мы попрощались с тобой прошлой ночью. Священник причастил тебя, и во всех церквях Ялты шли службы по тебе. Господь услышал наши молитвы! — она горячо перекрестилась.

Вскоре, лежа в свежезастеленной кровати и потягивая с ложечки вкусный горячий шоколад, я смотрела на солнечный свет, лившийся в открытое на балкон французское окно и сказала:

— Няня, мне кажется, я в Алупке на Черном море.

— Тут, голубка моя, тут.

— Значит, Бобби действительно был в моей комнате?

— Его не надо было пускать, но он такой слабый и старый, что доктор сказал, что в любом случае ничего не случится, — этой ночи ты не переживешь.

— Пустите его снова.

— Он весь в болячках. Он линяет, и от него пахнет…

— Он живой. Он теплый и нежный. Впустите его! — Я снова была княжной Силомирской, хозяйкой в своем доме.

Няня передала мое желание, потом вернулась к постели.

— Они пошли к Вере Кирилловне за Бобби. Ее милость еще спит, после того как она молилась за вас прошлой ночью.

— Вера Кирилловна, конечно, — имя это вызвало в моей измученной памяти дореволюционное прошлое и его страшный конец. — Мы спаслись от большевиков?

— Спаслись, слава Богу! — Няня не добавила одного — надолго ли.

Я оглядела себя и не увидела своих длинных, до пояса, кос. Няня объяснила это старым народным поверьем.

— Мы отрезали твои волосы, любовь моя, потому что за ними трудно было ухаживать и они отнимали у тебя силы.

— Но Стефану нравилось, что они длинные, — во мне что-то сломалось, когда я вспомнила то, во что невозможно поверить — Стефана больше нет.

Няня глядела на меня своими темными русскими, всепонимающими глазами.

В один миг мое чудесное ощущение возвращения к жизни исчезло. Это был все тот же унылый, серый, скучный и отвратительный мир, в который я вернулась. И все-таки это было лучше, чем ничего.

— Я рада, что ты остригла мои волосы, — сказала я. — Теперь я всегда буду их коротко стричь, в память о нем. И в память о великой княжне Татьяне Николаевне я даю обет никогда больше не носить драгоценности.

— С такими глазами, как у тебя, не нужны никакие драгоценности, — сказала няня и уступила свое место доктору, который объявил, что кризис миновал и что жизнь моя вне опасности. Через несколько недель, уверил он меня, при хорошем питании и уходе я быстро пойду на поправку.

Потом наконец ко мне пустили Бобби. Мой когда-то гладкий и резвый сеттер вперевалку подошел к кровати и положил одну лапу на покрывало. Полуслепой запаршивевший старый пес, каким он стал теперь, он был все равно более желанным зрелищем, чем прекрасные фантомы недосягаемого Райского Сада.

— Chère, chère enfant, ты вернулась к нам. Это чудо, — Вера Кирилловна прижалась своей розовой щекой к моему лицу и расселась у кровати — надушенная, выкрашенная хной и наманикюренная дама. — Ее Императорское Величество так тревожилась. Она сразу же приехала из Ливадии. Ты была еще в бреду.

— Я помню. Мария Федоровна просила показать ей письмо, которое я получила от… из Екатеринбурга.

Вера Кирилловна вздохнула, печально и благоговейно одновременно.

— Ее Величество отказывается верить в резню. Она несгибаема. При большевиках, когда она была под домашним арестом, она была примером для всех нас. Стыдно признаться, но после четырех месяцев красного террора мы приветствовали немцев как спасителей! Должна сказать тебе, что вели они себя довольно порядочно.

— У вас есть вести от Марии Павловны? — я хотела знать, осталась ли в живых моя крестная — лучшая представительница династии.

— Ее Императорское Высочество с сыновьями Борисом и Андреем по последним сведениям укрывались на Кавказе. Они вовремя ускользнули от большевиков. В районе Кисловодска зверства были страшные. Их превзошли только красные матросы Черноморского флота в наших крымских портах. Я избавлю вас от подробностей… — размеренный голос Веры Кирилловны прервался.

— Пожалуйста. — Упоминание о красных матросах заставило меня думать об отце в Кронштадте. Овладев собой, я в свою очередь сказала: — Я молюсь, чтобы Мария Павловна была жива. Но бедный Тоби — вряд ли бабушкин пудель остался жив. Бобби, по крайней мере, прожил жизнь в довольстве, — я погладил старого сеттера, который сел, услышав свое имя. — Спасибо вам, Вера Кирилловна.