Виктор Еремин - Тайны смерти русских писателей

• Название: Тайны смерти русских писателей
• Автор: Виктор Еремин
• Издательство: Вече
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2011
• ISBN: 978-5-9533-4253-7

О причинах ранней и таинственной смерти известных людей написаны горы книг. Мы, кажется, знаем все о дуэлях А. С. Пушкина и М. Ю. Лермонтова, самоубийстве А. Н. Радищева и трагической кончине А. К. Толстого. Но исследователи, как бы глубоко ни копали, не спешат ставить точку в этих вопросах. Они снова и снова пытаются найти причину — в обществе, семье, творчестве или самой личности. О том, случайность ли подобного рода смерть или закономерность, благо или наказание, вы прочитаете в повой книге В. Н. Еремина, нестандартный подход которого, без сомнения, заинтересует многих читателей.

---

«Всемилостивейшая государыня!..

На прошедшей неделе Гвардии Сержант Михайла Сушков от роду 16-ти лет, приехавши в Москву из деревни тетки своей в Московский ея дом с одним своим человеком, и по приезде в дом был тут человек тетки его, управляющий домом, — при которых он писал весь день и печатал письма, потом выслал людей под предлогом, что он хочет спать, по выходе их, запершись, лег спать. На другой же день, когда после ожидания до первого часу пополудни его пробуждения наконец прежде бывшая его мамка подошед к дверям спальни стучала, и как ничего в ответствие не получила, то люди отворили у окошка ставень и увидели его повесившегося на сплетенном толстом снурке, привязанном за гвоздь в стене.

Управа благочиния при следствии сего происшествия забрала письмы, писанныя им накануне, в которых, как он описывает причины сего поступка к Михайле Васильевичу Храповицкому, брату родному Действительного Статского советника Храповицкого, как он племянник родной вышеписанного, то я с письма к нему всеподданнейше прилагаю к Вашему Императорскому Величеству копию, из которого Всемилостивейшая Государыня! усмотреть изволите образ развратного суждения и беззакония, видно, что он воспитан был как либо развратным французом, как правил прямых человека в нем заложено не было. Он вывезен за город и погребен. Письмы ж по надписям к родне его, в числе котором и Действительному Статскому Советнику Храповицкому, препоручены доставить Управы благочиния…

Июля 19 дня 1792 года… всеподданнейший князь А. Прозоровский».

Главнокомандующий написал это донесение на основании рапорта обер-полицмейстера Глазова, который расписал события с большими подробностями. В частности, он указал, что «…подошед к дверям спальни с ягодами бывшая Ево мамка…» и что «по осмотру же частнаго штаблекаря на оном теле никаких других, кроме на и вокруг шеи от снурка, знак не сказалось».

В комнате, где повесился Сушков, на подоконнике нашли книгу с пьесой Дж. Аддисона «Катон» в переводе матери самоубийцы. Книга была раскрыта на первом явлении пятого действия — на монологе Катона, решившегося покончить жизнь самоубийством. И здесь Михаил Васильевич не обошелся без кокетства перед публикой.

Как подчеркнул М. Фраанье, «в XVIII веке самоубийство относилось к категории самых тяжелых преступлений. Тех, кто пытался покончить с собой, осуждали к смертной казни. Если самоубийство удавалось, то наказывали труп. В Воинском уставе, изданном Петром I в 1716 г. и действовавшем для большинства дворян, говорилось: «Ежели кто сам себя убьет, то надлежит палачу тело его в безчестное место отволочь и закопать, волоча прежде по улицам или обозу». Делали исключение тому самоубийце, который явно страдал душевными болезнями (например, меланхолией): его труп не подвергался наказанию; хоронили его» хотя вне кладбища, «но не в безчестном месте». Это, очевидно, произошло и с телом Сушкова». То есть похоронили самоубийцу в освященной церковью земле, как умалишенного. Московские власти опасались не угодить императрице и нанести оскорбление семейству ее фаворита.

5

Причины самоубийства Сушков объяснил в четырех письмах, адресованных друзьям, московским родственникам и дядям — братьям Храповицким. Родителям писать он не решился, справедливо полагая, что смерть его станет для них сокрушительным ударом, а причины ее — страшным, несправедливым унижением. Зная о возможности перлюстрации, молодой человек предпринял наивную попытку избежать ее. В письмо к друзьям он вложил пакет с прочими письмами, сопроводив просьбой передать адресатам, и отослал его со слугой. Однако все письма были перехвачены Управой благочиния, перлюстрированы и посланы по инстанциям.

Первое письмо было адресовано Николаю Федоровичу Хитрово[13] (ок. 1770–1819), типичному для того времени сынку высокопоставленных и очень богатых родителей. По утверждению родственников Сушкова, письмо это было написано не столько по дружбе, сколько оттого, что Михаил якобы был влюблен в сестру Николая, девицу Хитрово — Наталью Федоровну. Утверждали, что именно Наталья стала прообразом главной героини в «Российском Вертере» и что будто Сушков страдал по причине бедности своего семейства и невозможности ему вести подобную Хитрово жизнь.

Действительно, времяпрепровождение молодежи этого семейства почти не имеет равного в петербургском свете. Причем Николай Федорович Хитрово умудрился так прожить до конца своих дней, что весьма смущало М. И. Кутузова. О Хитрово писали свидетели его мотовства: «Такой образ жизни лишен здравого смысла!» Даже умер весельчак от инсульта, который случился с ним во время очередного праздника.

А в молодости Николай и его сестры Екатерина и Наталья по личному указанию Екатерины II были привлечены к следствию за жестокое обращение с крепостными, но не были осуждены по примеру знаменитой Салтычихи. Помогли огромное богатство и связи при дворе. Преступное семейство лишь заставили продать все их села в Тверской губернии, где они до того и бесчинствовали. Отметим — вот с кем более всего общался и на кого равнялся юный Сушков!

Письмо его, обращенное к Николаю Хитрово, было такого содержания:

«Вы, наверно, удивитесь, милостивый государь, что я обращаюсь к Вам с одним делом, которое Вас так мало касается; но превосходство вашего сердца дало мне это право, и если б я Вас даже меньше знал, то и тогда я бы не колебался ни минуты им воспользоваться. Во имя дружбы, которая связывает Вас с Никитой Петровичем, сообщите ему втайне о моей смерти и передайте ему прилагаемый пакет. Не сомневаюсь, что Вы исполните мою просьбу. Я хотел бы выразить свое почтение вашим любезным сестрицам, которым желаю обрести супругов, не подобных мне. Так как они очень набожны, я прошу их обратиться к бородатым апостолам, чтобы немного помолиться за меня. Они исполнят их желания лучше, чем наши пьяницы-священники. Прощайте. Как видите, я сохраняю видимость приличия к прекрасному полу даже под косой смерти. Особенно хорош будет панегирик, прошу Вас, в стиле Баркова.

Четверг, в 7 часов вечера, Ваш слуга, который скоро им больше не будет,

Михаил Сушков».

Как видим, ни одной просьбы самоубийцы легкомысленный Хитрово не исполнил, да и веселым сестрицам его не стало до покойника никакого дела.

Второе письмо было адресовано Никите Петровичу Хитрово (1756–1809), женатому на двоюродной сестре Сушкова — Анастасии Николаевне Каковинской (1762–1842). Это семейство славилось по всей Москве своим гостеприимством, Сушков всегда был здесь обласкан, а потому и решил обратиться с важнейшей просьбой к Никите Петровичу:

«Милостивый государь Никита Петрович!

Известная мне чувствительность Вашей души решила меня написать к Вам сии строки, которыя Вы не прежде прочтете, как меня уже не будет на свете. Я не скажу да и не умел бы сказать Вам причину моего предприятия, которое покажется всякому отчаянным, однако ж оно не что иное, как плод моего пасмурного характера, который рано иль поздно необходимо привел бы меня к сему предприятию.

Но какова б ни была причина, следствие оной невозвратно. Знаю, что Ваше человеколюбивое сердце не снесет равнодушно известия о таком поступке, однако ж Вы будете в силах сохранить тетушку Прасковью Михайловну, в чем состоит все теперь мое желание. Я всегда умел чувствовать ея милости, но доказать благодарность соразмерную оным превосходило мои силы. Что мне сказать Вам больше? Живите в непрерывном благополучии и вспоминайте иногда меня, который был к Вам истинно привязан, таковое воспоминание утешает меня заранее, хотя я и не буду тогда его чувствовать. — Когда я воображаю, что в последний раз видел всех Вас, то и слезы против воли моей выступают из глаз, и я чувствую, что не все нити, привязывавшие меня к жизни, разорваны, но хотя с некоторым усилием превозмогу последний остаток слабости — приготовляться в другой раз к смерти было б для меня тягостно, а теперь половина дела исполнена. Теперь 3 часа пополудни, чрез 12 часов все силы мои исчезнут… но ето неизбежно. Впрочем, я спокойно провожу последние часы моей жизни, а завтра день наступит, и я его не увижу. — Примите труд переслать к дядюшкам приложенные при сем письма, если не теперь, то когда разсудите. Сто рублей моих денег принадлежат тетушке, у которой я занимал, и я доволен, что и во гробе не буду никому должным. При сем приложенные 35 рублей составляют все то, что у меня осталось, а больше не извольте требовать от Алексашки, на которого могли бы иметь подозрение. — Простите, кланяйтесь всем тем, которые меня любили; любезную Настасью Николаевну в мыслях целую и желаю всем тем того щастия и спокойства, коего мне недоставало. — К Рязанцам своим не пишу за тем, что такое послание неприятно, но всех в сию минуту воспоминаю…»