Василий Ардаматский - Суд

• Название: Суд
• Автор: Василий Ардаматский
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1987

ВАСИЛИЙ ИВАНОВИЧ АРДАМАТСКИЙ родился в 1911 году на Смоленщине в г. Духовщине в учительской семье. В юные годы активно работал в комсомоле, с 1929 начал сотрудничать на радио. Во время Великой Отечественной войны Василий Ардаматский — военный корреспондент Московского радио в блокадном Ленинграде. О мужестве защитников города-героя он написал книгу рассказов «Умение видеть ночью» (1943).

Василий Ардаматский — автор произведений о героизме советских разведчиков, в том числе документальных романов «Сатурн» почти не виден» (1963), «Грант» вызывает Москву» (1965), «Возмездие» (1968), «Две дороги» (1973), «Последний год» (1983), а также повестей «Я 11–17» (1958), «Ответная операция» (1959), «Он сделал все, что мог» (1960), «Безумство храбрых» (1962), «Ленинградская зима» (1970), «Первая командировка» (1982) и других.

Широко известны телевизионные фильмы «Совесть», «Опровержение», «Взятка», «Синдикат-2», сценарии которых написаны Василием Ардаматским. Он удостоен Государственной премии РСФСР имени братьев Васильевых.

Василий Ардаматский награжден двумя орденами Трудового Красного Знамени, Дружбы народов, Отечественной войны, Красной Звезды и многими медалями.

---

— Эта Бутько давно у меня на подозрении, — заторопился тюремный работник, но его оборвал инструктор обкома Щеглов:

— Если давно, почему она до сих пор продолжает работать?

— Виноват, конечно… все недосуг заняться.

— А какая у вас еще может быть работа, кроме как наводить порядок в тюрьме? — разозлился Щеглов.

Но злись не злись, а дело дрянь, и конечно же виноват в этом не работник тюрьмы, в конечном счете дело и не в подпольном адвокате. Главная досада — неразрешимость создавшейся ситуации: Глинкина уже надо отправлять по этапу в Брянск, а Лукьянчик меж тем хорошо проинструктирован, будет от всего открещиваться и требовать доказательств.

А главное — тянуть с этим делом было нельзя…

…В тот же день, ближе к вечеру, Глинкина, теперь уже одного, привели к следователю Арсентьеву, и тот без лишних слов дал ему прочитать бумажку из союзной прокуратуры. Он пробежал ее довольно небрежно, возвратил Арсентьеву и, может, целую минуту барабанил по столу пальцами и смотрел куда-то мимо следователя, потом спросил:

— Когда отправите?

— Не задержим, — ответил Арсентьев.

— Судя по дате на бумажке, вы ее получили не сегодня и, значит, вы собирались устроить мне два суда? Наивные люди! Берите-ка протокол и запишите мой отказ от всех ранее данных показаний, как вырванных у меня угрозами и другими способами принуждения. Ну, что вы застыли? Берите протокол. Я вполне серьезно…

На другой день в кабинете второго секретаря обкома Хохлова происходил разговор на повышенных голосах, в котором участвовали первый секретарь горкома Лосев и областной прокурор Кулемин. В отдалении, за большим столом, сидел, разложив перед собой бумаги, следователь Арсентьев. Он голоса не подавал, разве только когда от него требовали какую-нибудь фактическую справку.

Сейчас он с нескрываемой тревогой слушал спор секретаря горкома Лосева с областным прокурором Кулеминым.

— Дорогой Николай Трофимович, — говорил областной прокурор, — я сегодня сам допрашивал и Лукьянчика и Глинкина. Что вам сказать? Глинкин — закоренелый преступник, но мы обязаны отправить его в Брянск. А наш любимец Лукьянчик — делец, какого поискать — не найти, и голыми руками его не взять… — Кулемин говорил флегматично, ровным жестким голосом, каким он говорил и на судебных процессах.

— Как вас понимать? — голос Лосева опасно зазвенел. — Он что же, останется ненаказанным?

— Николай Трофимович, он откажется от всего, что мы ему предъявим, потому что улик мы не имеем, а закон есть закон, — назидательно-сухо ответил Кулемин. Его положение здесь самое сложное — если разобраться, все-таки дело это, в общем, проморгала и прокуратура. А Лосев, очевидно, хочет выявить именно это.

— Какой еще закон нам нужен? — вспылил Лосев. — Разве у нас нет закона, чтобы судить жуликов?

— Спокойнее, товарищи, — поморщился Хохлов.

— Трудно быть спокойным, — тихо обронил Лосев. — Разве я, товарищ Кулемин, не передал вам папку народного контроля с материалами на Лукьянчика по его стройуправлению? Судите его по этим данным, раз не выходит по взяткам!

— Вот она, — спокойно произнес Кулемин, показывая на лежавшую перед ним синюю папку. — Здесь — выписки, которые народные контролеры тщательно сделали из бухгалтерских документов. Но это, увы, не сами документы.

— Так возьмите на стройке документы!

— Товарищ Арсентьев, дайте справку товарищу Лосеву, — устало попросил Кулемин.

— В архивах стройуправления интересующие нас документы отсутствуют, — ответил Арсентьев.

— Как это отсутствуют? — не понял Лосев. — А откуда же делали выписки народные контролеры?

— Документы из архива кто-то предусмотрительно изъял, — пояснил Арсентьев. — Или сам Лукьянчик, или нынешний начальник, его ставленник Вязников, а может быть — подпольный адвокат.

— Товарищ Хохлов, что же это у нас делается? — жестко спросил Лосев и долго ждал ответа, но Хохлов смотрел в сторону и будто не слышал вопроса. Его выручил Кулемин:

— Николай Трофимович, я в своей практике здесь, слава богу, впервые сталкиваюсь с таким опытным преступником, как Глинкин, и он к тому же привозной. И если смотреть на факты спокойно — Глинкина ждет тюрьма, и, судя по всему, надолго, а карьера Лукьянчика все же поломана…

— Нашли подпольного адвоката? — спросил Хохлов. — Только его нам в Южном не хватало.

— Служащая тюрьмы Бутько, я ее допрашивал сам, адвоката в глаза не видела, к ней от него приходили связные. Судя по всему, не врет.

— Где ни тронь — пустой номер, — зло заметил Лосев.

— Мне ясно одно — затевать суд без уверенности в обвинительном приговоре нельзя, — основательно произнес Хохлов. — Лукьянчика все знают, слухами о нем и о Глинкине полон город, и вдруг суд оказывается бессильным. Скажут — покрывают друг друга…

— Не без того, не без того, — легко согласился Кулемин.

Лосев покачал головой, сказал огорченно, но уже спокойно:

— Очень меня тревожит все это, товарищ Хохлов.

Секретарь обкома недовольно поморщился:

— Почему это вы, товарищ Лосев, так себя выделяете? Меня тоже тревожит эта история. Но меня тревожит и то, как мы с вами будем выглядеть в глазах города.

— Мне, товарищ Хохлов, хочется сначала определить, как я выгляжу в собственных глазах. Неважно выгляжу… Папка с материалами народного контроля лежала у меня в сейфе не один день. Почему? Тоже вот — не хотелось скандала. Думалось, это было давно, незачем поднимать осевшую на дно муть. И я знаю — позиция такая похвалы не заслуживает. Но есть у меня вопрос к руководству народного контроля — почему они сразу не дали хода этим материалам?

— Как не дали? — возразил Кулемин. — Они же передали папку вам.

— Оставьте, товарищи, препирательства, — повысил голос Хохлов. — Тогда предъявляйте обвинение и мне. Глинкин-то пошел в жизнь нашего города через этот кабинет. Рекомендацию он предъявил, как вы знаете, достаточно крепкую, мог я подумать, что тот человек дал ее жулику, да еще такому крупному? Что же мне делать? Прикажете волосы на себе рвать, поскольку рекомендатель загремел к чертовой матери? Конечно, такого опытного мерзавца мы в своем городе встречаем впервые, и пусть это станет уроком для всех нас. Но давайте закроем диспут и перейдем к делу. Когда вы отправляете Глинкина в Брянск?..

— Завтра, — поспешно ответил Кулемин.

— Ну вот, один камень с шеи долой. Надо найти изъятые документы о Лукьянчике.

Кулемин пожал плечами:

— Ищем… но пока никакой уверенности. Найдем, тут же осудим Лукьянчика.

— Давайте-ка, товарищ Лосев, готовьте его исключение из партии. Я как вспомню, что он еще числится в партии, душа холодеет.

— Горком им заниматься не будет — многовато чести и не до порядку. С ним прекрасно управится Первомайский райком…

Когда Хохлов остался один, на душе у него было неспокойно — вроде бы всё они сейчас решили по существу, и все же что-то безотчетно его тревожило, и он пытался выяснить — что?

Надо бы идти и доложить все первому? Подумав, решил: подожду, пока позовет…

Кулемин с Лосевым еще продолжали разговор, идя по обкомовскому коридору.

— Понимаете, Николай Трофимович, — говорил Кулемин, — у нас бывают такие ситуации, когда суд попросту не примет дело ввиду недоказанности обвинений. А как собрать доказательства по взяткам? Кликнуть клич по радио — явитесь все, кто давал взятки?

— Но тогда что делает наша милиция с ее сыщиками?

— Тут вы, Николай Трофимович, прикоснулись к серьезному вопросу… — вроде бы огорченно сказал Кулемин, у него были давние нелады с начальником милиции. — Вы спросите у них — почему анонимка о взяточничестве Глинкина и Лукьянчика пролежала у них без движения аж с тех еще выборов? Разве у них не было способов проверить? А срок был упущен, и этому нет оправдания.

Выйдя из подъезда обкома, они простились и пошли в разные стороны. Кулемин шел к себе в областную прокуратуру, и в общем он испытывал удовлетворение от того, что Хохлов, так или иначе, поддержал его позицию и вместе им удалось погасить опасные порывы Лосева. Он прямо кожей чувствовал опасность завязнуть в этом деле, навлекая при этом на себя гнев города. С ним подобное уже было однажды, когда вскоре после войны он работал на Севере, тогда еще районным прокурором. Попался на воровских делах директор леспромхоза. Кулемин дал санкцию на его арест, а потом год с лишним кувыркалось безнадежное следствие, которое как хотел таскал за усы умный и хитрый директор, и кончилось это тем, что ему — прокурору! — пришлось извиняться перед заведомым вором, а весь город потом смотрел на него с такой презрительной ухмылкой, что пришлось перебираться работать в другое место. Эту историю Кулемин запомнил на всю жизнь. Вот и в истории с Глинкиным и Лукьянчиком он чувствовал опаснейшую угрозу. Если довести дело до суда и эти негодяи начнут там вываливать обещанные ими разоблачения, прокуратура не сможет оставаться при этом в стороне, нужно будет начинать расследование по каждому факту…